Книга цены (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 6

- И ты исполнишь… у каждого свой долг… особенно в Империи.

Эти слова были окрашены в угрожающе-бордовые тона.

Кленовые листья в черных дырах луж… старый бархат с выцветшей позолотой… мрачная торжественность хорала. Что такое хорал? Фома не помнил, равно как не помнил, что такое долг и Империя, но слова были неприятны.

- Ты же сможешь, Фома, ты сильный, всего-то надо, что открыть глаза. Пожалуйста, попробуй, это легко.

Тяжело. Свинцовые веки и ядовитый свет искусственного солнца. Слипшиеся ресницы и цветные мушки, застилающие все, от их мельтешения кружится голова, наполняясь новыми и новыми образами, словами, именами, воспоминаниями… слишком много, чтобы выдержать.

- Молодец, не сдавайся, я сейчас кого-нибудь позову.

Тишина и время слились в одну цветную раздражающую трубу. Фома закрыл бы глаза, но он не помнил, как это сделать, и потому дождался прихода врача - крупная серо-зеленая точка в дрожащем мареве света.

- Хорошо, очень хорошо…

Глаз коснулось что-то мокрое, и боль исчезла.

- Вот так, теперь, главное, не дать ему заснуть. Впрочем, процесс начался, следовательно, возвращение возможно. Конечно, личность претерпела серьезные изменения, хотелось бы надеяться, что разум не затронут.

Слова баюкали, слова отгоняли мельтешащих разноцветных мушек, и Фома с благодарностью кивнул голосу… или просто хотел кивнуть. Собственное тело - оказывается, у него есть тело - казалось неповоротливым и неподвижным, точно колода. Сердце бьется. Смешно так, будто внутри кто-то осторожно ударяет по ребрам.

Ребра - это часть тела? Наверное.

- Продолжайте разговаривать, и заодно следите, чтобы роговица глаза не пересыхала. - Велел строгий голос и ушел. Теперь Фома знал, что звуки - шаги, хлопнувшая дверь и поскрипывание - означают уход.

- Я же говорил, что ты сможешь. - Кожи коснулось что-то теплое.

Значит, тело не настолько мертво, чтобы ничего не ощущать? А если он ощущает, то сможет и двигаться? Понятия были связаны, хотя Фома и не совсем ясно представлял себе, каким образом.

Движение - часть жизни.

Он жив?

Наверное. Это было настолько странно, что Фома моргнул. Потом моргнул еще раз и, вслушиваясь в новые ощущения, попытался пошевелить рукой. Не вышло. Ничего, если процесс начался, то… то рано или поздно он вспомнит, как двигаться.

И как жить. Это ведь очень-очень важно.

Коннован

Мы шли вперед. Странно это идти с человеком, которому ты не доверяешь. Это недоверие засело на уровне подсознания, и ни дружелюбность Серба, ни то, насколько охотно он делился информацией, не требуя ничего взамен, не способны были справиться с ним. Не доверяю и все тут.

- В общем-то здесь не так и плохо, скучно, конечно, не без этого. Степь, степь и степь…

Это я и сама видела. Спереди и сзади, слева и справа простиралось необъятное сизое море сухой травы, иногда довольно высокой - почти до колен, иногда, наоборот, больше похожей на не в меру разросшийся лишайник. Трава пахла пылью, совсем, как забытая в сундуке вещь, и постепенно начинало казаться, что я и в самом деле нахожусь на дне какого-то старого сундука, к деревянной крышке которого привинчены аляповатые звезды из фольги и слегка помятая луна.

Романтика, блин.

- Порой такая тоска накатывает, что хоть вешайся. Или хочется сделать что-нибудь этакое, чтобы, наконец, почувствовать себя живым. У тебя так никогда не было?

- Было.

- Вот, скоро еще будет, пару недель наедине с этой тварью, и ты взвоешь.

- Какой тварью?

- С ней, с Пятном. Оно живое, вернее она. Я точно знаю, что это она, только женщина способна быть настолько мелочной. Она издевается надо мной, держит на привязи, как щенка какого-нибудь. Думаешь, я Молот здесь ищу? Да тут хоть сто, хоть двести лет проторчи, хрена ты что найдешь. Она не даст. Зато поиздеваться - это всегда пожалуйста, поиздеваться она любит. Думаешь, я псих? - Серб обернулся и посмотрел мне в глаза. Да, даже если до этого момента у меня были кой-какие сомнения, то теперь они окончательно развеялись - псих, причем самый натуральный.

- Вот увидишь, кисуля, что я прав. Если до сих пор ты не представляла для нее интереса, то сейчас она обратит на тебя внимание, и тогда держись.

- Можно тебя кое о чем попросить?

- Можно, проси. - Разрешил Серб, он снова был спокоен, да и взгляд почти нормальный.

- Не называй меня «кисуля».

- Почему? Тебе не нравится? Всем моим женщинам нравилось, а тебе, значит, нет?

- Я не твоя женщина.

- Неужели? Ах да, прости, ты же у нас особенная… ладно, ладно, не сердись, просто я тут порядком одичал, позабыл правила хорошего тона, да и вообще поотвык от общества столь изысканного.

Этот паразит еще и издевается. Ну а мне что делать? Промолчать? Наверное, так будет лучше всего, ведь не вызывать же его на дуэль из-за подобного пустяка.

Путь продолжаем в полном молчании, не то, чтобы не было темы для разговора - вопросов у меня накопилось предостаточно, но вот заговаривать с Сербом первой. Не буду и все.

- Обиделась, - в конце концов, не выдерживает Серб. - Вы, женщины, чересчур уж обидчивы. Лучше расскажи, что с моим братцем. Жив ведь? Конечно, жив, этот гаденыш оказался на редкость живучим. Правда, его ждет один небольшой сюрприз…

- Какой?

- Поцелуешь, скажу.

- Обойдешься.

- Обойдусь, - охотно соглашается Серб. - И ты обойдешься, все равно ведь ничего изменить нельзя, да и, честно говоря, даже если бы можно было, я бы не изменил. Каждому воздастся по делам его… Это в Библии сказано.

- Знаю.

- Ну да, ты же умная, образованная, да-ори… кстати, я тоже.

- Заметила. - Односложные ответы существенно уменьшают риск нарваться на очередную грубость. Кстати, непонятно, специально Серб грубит или виновато воспитание, точнее полное его отсутствие?

- А почему не спрашиваешь, как же это вышло?

- И как?

- А тебе и вправду интересно?

- Интересно.

- Из-за тебя все и получилось, вернее, началось именно с тебя, вернее, с твоего появления в замке и некоего проекта, распространяться о котором я не имею права.

- Я знаю.

- Даже так? А мне сказали, будто ты не в курсе. Значит, врали. Бывает. Кстати, ты заметила, что мы не так и сильно от людей отличаемся? Те же слабости, та же грызня за власть, то же стремление добить убогиг и благих, утверждая силу… философия. Здесь я имел возможность подумать - все равно заняться больше нечем - и пришел к выводу, что все различия лежат в сугубо физиологическом плане, а остальное же… ну ты поняла.

Поняла, я вообще понятливая.

А небо изменилось, вернее не само небо, а рисунок звезд на нем, хотя так не бывает. Впрочем, здесь есть много вещей, которых не бывает, на то оно и Пятно. Серб тоже поднимает голову вверх и, удовлетворенно хмыкнув, замечает:

- Снова. Нет, ну ты подумай, за все четыре года не было ни одной ночи, когда бы это чертово небо не издевалось надо мной. Кстати, скоро дождь начнется.

- С чего ты решил? - Я принюхалась - перед дождем воздух меняется, иногда становиться мягче, наполняясь легкими цветочными ароматами, иногда, наоборот, жестче, суше, будто готовясь дать отпор дождю. Здесь же он был колючим и пыльным, царапающим горло и заставляющим думать о ванне, или хотя бы озере, что осталось далеко позади. Этот воздух знать не знал дождя, причем довольно давно.

- Видишь вон ту звезду? Луна, чуть левее, еще левее… сейчас ты смотришь прямо на нее. Она появляется только перед дождем. Не знаю, какая тут связь, но поверь на слово, дождь будет. И нет ничего мерзостнее дождя в степи.

В этом он был совершенно прав.

Дождь начался неожиданно. Обычно как - одна капля, потом вторая, черные пятнышки на пыли, которых с каждой минутой становится все больше и больше, и шелест-шепот, успокаивающий ласковый и нежный. Здесь же дождь просто начался, шаг - и ты попадаешь в серо-сизую дрожащую, холодную пелену. Нет ни шепота, ни веселого перестука капель, одно сплошное марево воды, которая моментально пропитывает одежду, забирается за шиворот и в ботинки, а в довершение всех бед мешает дышать.