Продавец грез - Кури Августо - Страница 9

— Тот, кто скрывает данные о своей личности, не хочет признаваться в своих слабостях.

— Вы считаете, что я слаб? — потребовал ответа учитель.

— Не знаю, — задумчиво произнес психиатр.

— Да, вы правы. Я слаб. Я давно понял, что никто не достоин авторитета, в том числе научного, если он не признаёт пределов своих возможностей и слабостей. А у вас есть слабости? — открыл учитель ответный огонь.

— Ну…

Заметив его колебания, учитель продолжил допрос:

— Какую терапию вы применяете в своей лечебной практике?

Человек, перед которым я преклонялся, этим вопросом меня удивил. С какой целью он был задан? Казалось, что вопрос не имеет никакого отношения к происходящему. Однако же психиатр, который был также и психотерапевтом, высокомерно ответил:

— Я последователь Фрейда.

— Прекрасно. В таком случае скажите мне, что сложнее: теория из области психологии, какой бы она ни была, или человеческий разум?

Психиатр, боясь попасть в ловушку, некоторое время молчал, после чего ответил, но не прямо:

— Мы пользуемся различными теориями для того, чтобы понять, что происходит в сознании человека.

— Пожалуйста, позвольте мне задать еще один вопрос: вы можете принять любую теорию, перечитать все книги, но можете ли вы вполне разобраться в человеческом сознании?

— Нет. Но я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши вопросы, тем более что я являюсь специалистом в области человеческого сознания, — с презрением проговорил психолог, не понимая, куда клонит незнакомец.

услышав столь высокомерный тон, незнакомец нанес ему смертельный удар:

— Профессионалы в области психического здоровья — это поэты человеческой жизни, их цели превосходны, но им никогда не удается поместить своего пациента в прокрустово ложе какой-либо теории и, разумеется, в прокрустово ложе самого больного. Не слишком старайтесь помещать своих клиентов в ограниченное пространство избранной вами теории, иначе придется уменьшать их размеры. Любой недуг случается с каким — то конкретным человеком. У каждого человека имеется собственное сознание. Но любое сознание — это бесконечная вселенная.

Я понял мысль, которую учитель пытался донести до сознания психиатра, чувствовал всем своим существом, что он хотел сказать. Когда психиатр занимался мной, он использовал свои приемы и интерпретации. Я сразу же отверг их. Он говорил о самоубийстве, но не конкретного человека с истерзанной душой, который сидел во мне. Его теория могла бы пригодиться в прогнозируемых ситуациях, в особенности в тех случаях, когда пациент желает немедленной помощи, но не в ситуациях, когда он оказывает сопротивление или потерял надежду. Я сопротивлялся. В первую очередь мне был необходим психиатр-человек, а уж потом психиатр-профессионал. Поскольку он подходил ко мне напрямую, я увидел в нем человека, вмешивающегося в мою судьбу, отчего я замкнулся, ушел в себя.

Продавец грез избрал другой путь. Он начал с бутерброда: наводнил мой духовный мир берущими за живое вопросами, подобными питательному веществу, которое проникает в кровеносные сосуды и стимулирует жизнедеятельность клеток. Потом он заговорил об акте самоубийства. Он понял, что я был упрямо сопротивляющимся, И перебил становой хребет моей самодостаточности.

Психиатру, хотя его и назвали поэтом человеческой жизни, не понравилось, что его подвергает настоящему допросу никому не известный оборванец без ученых степеней и званий. Не видно было и его радости по поводу того, что я отказался от мысли о самоубийстве. Вот к чему приводит зависть! Когда я понял это, меня охватила злость, но я тут же вспомнил, что в университетские годы сам неоднократно совершал подобное преступление.

В это время учитель прикоснулся левой рукой к правому плечу молодого начальника пожарных и сказал:

— Мои поздравления, сынок, — вы рисковали ради незнакомых вам людей. Вы — продавец грез.

Произнеся эти слова, он сделал несколько шагов в сторону дверей, к лифту. И я пошел вслед за этим загадочным человеком. Но сюрпризы на этом не кончились. Психиатр посмотрел на полицейского начальника и что-то сказал, но так, разумеется, чтобы мы не слышали. Однако, к моему удивлению, человек, которого я сопровождал, повернулся к ним и одновременно с психиатром произнес ту же фразу:

— Ненормальные. Два сапога пара!

Психиатр, услышав эти слова, покраснел. Как и я, он, наверное, подумал: «Как этому странному человеку удалось произнести одновременно со мной эту фразу?»

Увидев на лице психиатра изумление, незнакомец преподнес нам еще один, последний и незабываемый урок. Он заговорил с психиатром:

— У некоторых безумие очевидно, у других оно протекает в скрытой форме. Какой тип безумия характерен для вас?

— Нет у меня никакого безумия. Я нормальный! — эмоционально отреагировал профессионал в области психического здоровья.

На что продавец грез ответил:

— Ну так вот, а мое безумие у всех на виду.

Вслед за этим он повернулся к ним спиной и пошел, положив руки на мои плечи. Сделав три шага, он посмотрел вверх и произнес:

— Боже, упаси нас от «нормальных»!

В лифте мы спускались молча. Я — задумавшись, продавец грез — сохраняя спокойствие. Он посвистывал, уставившись в одну точку, и полностью ушел в себя. Можно было подумать, что он с удовольствием пробегал по извилистым путям своего сознания. Потом мы прошли через огромный вестибюль, богато украшенный люстрами, старинной мебелью, а еще — громадным столом черного мрамора, за которым восседал дежурный администратор гостиницы. Только сейчас я понял, что это красиво. Раньше все это казалось мне ужасным, поскольку я смотрел на мир через непробиваемый туман свойственных мне ощущений.

На улице горели фонари, освещавшие толпу, жаждавшую услышать новости, сообщать которые мне никак не хотелось. Честно говоря, я предпочел бы спрятаться, забыть о скандальном происшествии, перевернуть страницу и больше ни секунды не думать о своей боли. Понимая, что привлек к себе внимание из-за решения свести счеты с жизнью, я испытывал неприятное чувство глубочайшего стыда. Но возможности каким-то чудом перенестись в иное место у меня не было, и я должен был

предстать перед публикой. В какой-то момент я разозлился на самого себя. Подумалось: «Ведь были же иные пути решения моих проблем; почему я не выбрал их?» Однако боль слепит нас, анеудача притупляет ум.

Когда мы вышли из здания «Сан-Пабло» и прорвали кордон, изолировавший нас от публики, мне захотелось закрыть лицо и быстро выйти на свободу, но это оказалось невозможным, ибо людей собралось так много, что бежать было просто некуда. Представители прессы хотели знать, что случилось. Я нес свой крест, низко опустив голову. Продавец грез, дабы не смущать меня, от ответов на вопросы уклонился. Никто не знал, что произошло на крыше высотного здания. Мощный нажим, который я испытал со стороны загадочного человека, остался лишь в моей памяти.

По мере того как мы, уйдя от вопросов представителей СМИ, пробирались сквозь толпу, мной овладевал страх. К нам относились как к знаменитостям. Я обрел известность по причине, которая меня отнюдь не радовала.

Для человека, за которым я следовал, культ знаменитости являлся одним из наиболее очевидных симптомов того, что мы создали огромный всемирный сумасшедший дом. Пока мы шли, он задавал нам обоим вопросы:

— Кто, в конечном итоге, заслуживает больше аплодисментов — неизвестный мусорщик или актер из Голливуда? У кого более сложная психика? Чья история менее всего понятна? Никакой разницы. И того, и другого. А вот «нормальные» считают это ересью.

Увидев, что меня смущает любопытная толпа, желавшая узнать, что произошло на крыше здания, умный учитель решил отвлечь внимание собравшихся. Вместо того чтобы незаметно выйти из затруднительного положения, он поднял руки в этом шуме и гаме и попросил тишины, которая наступила не сразу.

Мелькнула мысль: «Вот сейчас прозвучит еще одна возмущающая спокойствие речь». Но незнакомец оказался еще более эксцентричным, чем я мог себе представить. Не давая никаких пояснений, он попросил всех встать в большой круг, хотя сделать это было трудно, поскольку люди стояли тесной толпой. После чего, к всеобщему удивлению, он вступил в середину круга и начал танцевать ирландский танец. Он присаживался на корточки, выбрасывая ноги вверх, и понемногу поднимался, исполняя все те же движения. Свой танец он сопровождал радостными криками.