Паутина чужих желаний - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/54
• Следующая

– Все, Сонюшка, смотри!

В зеркале не я. То есть я, но какая-то другая. Золотистое платье льнет к телу, шелестит опавшей листвой, атласные розы на лифе и в волосах точно живые. А волосы блестящие, и прическа такая красивая, прямо царская.

– Нравится? – Стэфа вертит меня и так и этак, разглаживает складочки, поправляет розы.

– Нравится.

Хоть бы ему понравилось. Это ж ради него все, ради Андрея Сергеевича.

А вот туфелек у меня подходящих нет.

– Под платьем не видно, Сонюшка. – Стэфа понимает меня без слов, и я благодарна ей за это понимание...

– Глазам не верю. – Мадам оглядывает меня с ног до головы, внимательно, оценивающе. – Софья, откуда платье?

– Это Аннушкино. – Впервые за многие дни папенька смотрит на меня с улыбкой. – Какая ты у меня уже взрослая стала, Сонюшка.

– Премилое платьице. – Лизи обходит меня по кругу, осторожно касается розочек. – Мама, вы мне в следующий раз такое же закажите. Хорошо?

Мадам кивает, а я думаю, что наряд Лизи тоже очень красив. На сей раз платье на ней темно-синее, с накрахмаленным до хрусту кружевом и с такой же кружевной лентой синяя шляпка. У меня шляпки нет, зато розы в волосах и прическа необычная, лучше, чем у мадам и Лизи, вместе взятых. А разбитые ботинки вместо туфелек никто не увидит...

Чтобы отведать телятинки в винном соусе, мне пришлось спуститься вслед за Раей на кухню. Кухня меня не впечатлила: нашпигованное бытовой техникой помещение – только и всего. Я к кухням вообще равнодушна, потому что моя любовь к вкусной еде прямо пропорциональна моей ненависти к готовке.

Плюхнувшись за стол и вытянув перед собой гудящие ноги, я с удовольствием наблюдала, как ловко управляется со всем этим кухонным хозяйством Рая. А когда моего носа достиг дразнящий аромат запеченного мяса, я, вторя подвывающему желудку, застонала от нетерпения.

Мясо оказалось изумительным, как раз таким, каким и должна быть телятина в винном соусе. С одинаковой стремительностью оно таяло во рту и на тарелке. Я как раз подумывала плюнуть на фигуру и попросить добавки, когда в кухню ворвалась Амалия.

– Вот ты где! – заорала она с порога. – Ты что творишь, убогая?!

– И тебе добрый вечер. – Я положила в рот последний кусок мяса и зажмурилась от удовольствия.

– Кто тебе позволил самоуправничать? – Амалия пнула носком туфли мой стул. Ох, не люблю я, когда меня убогой называют. Вот как-то с детства у меня аллергия на это скотское словечко. Сколько волос я из-за него повыдергивала, сколько морд порасцарапывала – сразу и не упомнишь.

– Амалия, успокойтесь! – бросилась на мою защиту верная Рая.

– Успокойтесь?! – Амалия тряхнула кудрями. – А с какой стати мне успокаиваться?! – Она еще раз пнула мой стул. – Эй ты, тля недорезанная, кто тебе сказал, что ты имеешь право увольнять моего водителя?

Тля недорезанная – это серьезно, раньше меня так никогда не обзывали. Я промокнула губы салфеткой, аккуратно отодвинула тарелку, чтобы, не дай бог, не разбилась и сказала вежливо:

– Рая, спасибо, все было очень вкусно.

– На здоровье, Евочка, – в голосе Раи не слышалось оптимизма. – Может, ты к себе в комнату поднимешься?

– Поднимусь, – пообещала я, – вот как только там приберутся, сразу и поднимусь.

– Эй, я с тобой разговариваю! – Акриловые когти больно впились в мой подбородок. – Какого хрена ты уволила Олега?

Человеколюбие и я – это несовместимые понятия. Я, конечно, стараюсь изо всех сил, но иногда срываюсь. Вот и сейчас... сорвалась.

Хорошо, что у моей мамашки такие длинные кудри. Наматывать их на кулак очень удобно. И хорошо, что обувь она предпочитает такую непрактичную, обычной подсечки оказалось достаточно, чтобы свалить Амалию на пол. А по ходу дернуть за волосы посильнее и врезать по уху половчее. В уличных боях без правил мне в свое время не находилось равных. Не забылись, оказывается, навыки...

Я сидела верхом на визжащей Амалии, методично, один за другим, обламывала ее поганые когти и пыталась навести мосты:

– Во-первых, – первый коготь упал на пол, – не смей называть меня убогой, тлей и прочими нехорошими словами. Во-вторых, – второй коготь последовал за первым, – в своем доме я буду сама решать, кого и когда увольнять. И в-третьих, если ты еще раз повысишь голос на меня или Раю, я сломаю тебе не маникюр, а руки. Ты меня поняла, мамочка?

Она поняла – когда захочу, я могу быть очень убедительной, – испуганно затрясла головой, запричитала что-то невразумительное. Я встала с пола, одернула подол платья, подмигнула застывшей в изумлении Рае и уселась обратно за стол.

Амалия ретировалась быстро, стоило только мне оставить в покое ее волосы, тоже, кстати, наращенные. Может, уползла зализывать раны, но скорее всего строить планы мести. Да, определенно одним врагом у меня в этом доме прибавилось. Ну да мне не привыкать к битвам за место под солнцем.

– Евочка, – Рая присела на соседний стул, посмотрела на меня испуганно, – что с тобой происходит, девочка?

– Рая, – я накрыла своей рукой ее ладонь, – давай раз и навсегда договоримся – прежней Евы нет. Ну, если тебе так будет удобнее, считай меня своей новой хозяйкой. И не смотри на меня так. Я уже большая девочка, понимаю, что творю.

– Понимаешь ли? – спросила она с сомне-нием.

– Понимаю, не волнуйся.

– Амалия этого так не оставит.

– Ни секунды не сомневаюсь.

– Она может быть очень опасной. Евочка, ты не помнишь, но однажды она столкнула тебя с лестницы, а твоему отцу сказала, что ты сама упала. У тебя тогда была трещина ребра, и целую неделю ты по ночам плакала.

Да, определенно не везет мне с родней...

– Ева, ну что ты улыбаешься? Я говорю тебе очень серьезные вещи. С Амалией нужно быль предельно осторожной, – Рая понизила голос до шепота, – она такая... как змея.

– Буду осторожной, – успокоила ее я. – Ты же видела, я научилась отбиваться, – я улыбнулась как можно беззаботнее.

По правде сказать, козни домочадцев волновали меня намного меньше, чем перспективы снова встретиться с призраком своей предшественницы.

– В комнате, наверное, уже навели порядок. Давай я провожу тебя наверх, – предложила Рая.

– Боишься, что заблужусь?

– Ты теперешняя вряд ли заблудишься. – Она невесело улыбнулась. – Просто хочу убедиться, что прислуга все сделала правильно.

Моя новая комната сияла и пахла чистотой. На кровати вместо прежнего белого покрывала лежало ультрамариновое.

– Велела постирать, – объяснила Рая. – Завтра его вернут.

– Это тоже нормальное. – Я погладила прохладный атлас. – Так даже веселее, мне кажется...

Договорить я не смогла, потому что взгляд мой остановился на картине... Немного наивная, немного абстрактная, немного незавершенная, она излучала ровный золотистый свет, такой же, как и человек, ее написавший. От света этого, несмотря на поздний вечер, в комнате было по-летнему тепло и уютно и хотелось смотреть на картину не отрываясь. Да что там смотреть! Хотелось попасть в нее, вот прямо сейчас, не раздумывая.

– Что-то не так, Евочка? – осторожно спросила Рая. – Тебе не нравится? – Взгляд у нее был затравленный, и только на самом дне выцветших глаз светился огонек надежды.

– Мне нравится. – Я подошла к картине вплотную и коснулась пальцами ее шершавой поверхности.

Вблизи Севино «Лето» производило еще более сильное впечатление. Казалось, что под пальцами не холст, а другой мир. Не знаю, как это объяснить, раньше я такого никогда не чувствовала. Раньше я вообще была равнодушна к искусству.

– У него все работы такие? – спросила я шепотом.

– Все, – послышалось за моей спиной. – Они живые, правда, Евочка?

– Живые, – я согласно кивнула, – только немного странные.

– Это особое видение. Понимаешь, Сева воспринимает мир иначе, чем мы.

– Да. Его мир намного красивее нашего. – Я отступила на шаг от картины, сощурила один глаз. Мягкий свет сфокусировался в одной точке, и точка эта засверкала нестерпимо ярко, как полуденное солнце.

• Предыдущая
• 19/54
• Следующая