Паутина чужих желаний - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/54
• Следующая

– А там что? – спросила я, дергая за ручку.

– Там, – Рая выглядела растерянной, – там, Евочка, ничего интересного, эту комнату вообще заперли.

– Я вижу. – Во мне подняло голову любопытство, захотелось непременно попасть внутрь. – Так давай мы ее быстренько откроем. У тебя есть ключ?

– Есть. – Чувствовалось, что тема эта экономке крайне неприятна, поэтому мне сильнее захотелось узнать, что же там, за дверью. – Только, Евочка, твой отец не велел ее открывать.

– Там что, склад оружия? Или, может, трупы папенькиных конкурентов?

– Евочка, что ты такое говоришь?! – Рая покачала головой.

– Говорю, что думаю. Если за этой дверью не прячется ничего криминального, то не вижу смысла тянуть с ее открытием. Ну же!

– У меня нет с собой ключей.

– Никаких проблем. Ты сходи за ними, я а тут пока подожду. Вот по коридору туда-сюда прогуляюсь.

Я не слишком хорошо представляла размеры своего нового дома, поэтому приготовилась ждать долго. Но в тот самый момент, когда я, поддернув подол платья, с максимально возможным комфортом усаживалась на подоконнике, в противоположной стороне раздался странный жужжащий звук, а через пару секунд ко мне подрулил парень в инвалидной коляске.

Сказать по правде, никогда в жизни я не видела таких красивых лиц, красивых какой-то особенной, иконописной красотой, той, которая сопровождается едва ощутимым свечением и заставляет сердце замирать от восхищения.

– Ева! – Парень в инвалидной коляске улыбнулся, и лицо его утратило строгие иконописные черты и стало еще красивее. – Ева, как я рад тебя видеть!

А голос у него тоже красивый, волнующий, цепляющий за живое. Да что же это за звездный мальчик такой?!

– Привет! – Я спрыгнула с подоконника и протянула парню руку.

– Привет! – Вместо того чтобы пожать ее или, ну это уже из области фантазий, поцеловать, он хлопнул своей ладонью по моей, задорно, по-детски. – А где мама? Как это она бросила тебя одну?

Мама? А, ну все понятно! Вот он, оказывается, какой – Раин Севочка. Славный, надо сказать, мальчик, светлый.

– Ой, прости, – он вдруг нахмурился, – ты же не помнишь ничего, а я не представившись. Я Сева, сын Раисы Ивановны.

– Очень приятно, Ева.

– Да я-то в курсе, что ты Ева. Я же память не терял, – он сказал это с такой непосредственной детской искренностью, что я даже не подумала на него обижаться, хотя кому другому подобную бестактность ни за что бы не спустила.

– А что ты тут делаешь? – Сева подъехал поближе, и я поняла, что жужжащий звук издает электромоторчик, встроенный в его кресло.

– Ищу себе новую комнату.

– А что случилось со старой?

– Она мне разонравилась.

– Правда? – непонятно чему обрадовался Сева. – Я всегда тебе говорил, что нельзя жить в этой унылой конуре.

– А я что?

– А ты отвечала, что, когда в душе зима, совсем неважно, как выглядит окружающий мир.

Вот так-то! У моей Маши-растеряши в душе была зима. Какая-то депрессивная она девушка...

– Все, зимы больше нет. – Я тряхнула головой, и чертовы очки едва не слетели на пол. Надо серьезно подумать об операции или, на худой конец, о контактной коррекции. – Хочу лето!

– Тогда давай я тебе свою картину подарю. – Сева весь светился от радости, с таким и солнце не нужно. – Она как раз так и называется – «Лето».

Я понятия не имела, что за картину он собирается мне подарить, но почему-то была совершенно уверена, что Севино «Лето» придется мне по душе.

– Подари! – Я едва удержалась, чтобы не взъерошить его волосы. Что это на меня нашло?..

– Хочешь в комнате мамы поселиться? – Сева кивнул на запертую дверь.

– Чьей мамы? – не поняла я.

– Твоей. Тут раньше твоя мама жила. До того, как сбежала...

– ...Сева! – Мы так увлеклись беседой, что не заметили, как вернулась Рая.

– Мам, ну а что я такого сказал? – удивился парень. – Все ведь знают, что мама Евы сбежала с каким-то аферистом.

– Сева! – Рая покраснела и посмотрела на меня с виноватой улыбкой. – Прости, Евочка, не хотела, чтобы ты вот так все узнала.

– Никаких проблем. – Я легкомысленно махнула рукой. С родителями мне никогда не везло, я уже привыкла. – Так ты из-за этого не хотела показывать мне комнату?

– Не только. Твой отец запретил ее открывать.

– Мой отец умер, – напомнила я. – Так что давай посмотрит, что там у нас.

Стоило лишь переступить порог комнаты, чтобы понять – вот это то, что надо! Меня не смутил даже отчетливый запах нежилого помещения и катышки пыли по углам. Комната была замечательная, точно под меня сделанная: белоснежная, с вкраплениями синего и серебряного, воздушная и светлая из-за огромного эркерного окна. Кровать под белым шелковым покрывалом широкая, кресло с синими атласными подушечками удобное, туалетный столик изящный, ковер на полу пушистый. Мало того, в комнате был камин, самый настоящий, дай бог, чтобы работающий. За белоснежной дверью скрывалась сине-серебристая ванная комната. Большая ванна покорила меня сразу, но главное – здесь не было зеркала. К зеркалам я с некоторых пор относилась с опаской.

Пока я рассматривала комнату, Рая следовала за мной молчаливой тенью. Сева же, застыв у окна, уставился куда-то вдаль.

– Мне это подходит, – сообщила я и пристроила плюшевого медведя в кресле. – Рая, распорядись, пожалуйста, чтобы комнату привели в порядок. Через час я планирую сюда вселиться.

– Хороший выбор, – сказал Сева, не оборачиваясь. – Отсюда должен быть великолепный вид на восход.

– Проверим, – пообещала я и посмотрела на поникшую экономку. – Рая, ну что опять не так?

– Евочка, ты пока ничего не помнишь, но, поверь мне, ты всегда очень трепетно относилась к решениям своего отца. А к запретам в особенности.

– Трепетно? – Я удивленно приподняла брови. – Может, не трепетно, а безропотно? Не волнуйся за меня, моя психика вне опасности. Во всяком случае, покои моей блудной маменьки не вызовут у меня депрессии. А скажи-ка мне, – я решила, что пора уводить разговор в более безопасное русло, – есть в этом доме что-нибудь съедобное? Что-то я проголодалась.

Известие о том, что хозяйка хочет есть, вернуло Рае хорошее расположение духа.

– Конечно, Евочка! Я же специально для тебя приготовила парную телятинку в винном соусе. А еще торт в кондитерской заказала, такой, как ты любишь. Его уже должны были привезти.

После пирожных Якова Романовича известие о тортике меня не воодушевило, а вот телятинка... Как же давно я не ела нормальной человеческой пищи!

О том, что платья у меня достойного нет, вспоминаю только к вечеру. Раньше мне не нужно было. К чему рядиться в этой-то глуши, для кого? А сейчас вот что делать? Мадам с Лизи завтра снова блистать станут шелками да побрякушками, а я как же? Никуда не поеду, не в чем...

Дверь отворяется с тихим скрипом, на пороге Стэфа, в руках у нее что-то золотисто-атласное, шелестящее.

– Вот, Сонюшка. – На кровать ложится платье, красивое, аж глазам больно. – Это матушки твоей. – Стэфа грустно улыбается, разглаживает золотые складочки. – Оно не по моде немного и не по фигуре тебе, но у нас же ночь впереди.

Ночь мы проводим за шитьем. Тут присборить, там обрезать, эту ленту атласную в розочку собрать да к лифу приколоть. Не права я была, есть и у меня фея-крестная. Ну и пусть она на настоящую фею не очень похожа, зато руки у нее золотые и душа тоже.

Поспать удается только утром, вернее, по-дремать чуток. Платье мое готово, но еще прическу нужно сделать. Стэфа моет мне волосы отваром из трав, говорит – для блеску и шелковистости. Послушно терплю. Раньше бы не терпела, разругалась бы со Стэфой, убежала растрепой. Но сегодня я хочу казаться особенной, чтобы он увидел меня и забыл про ту замарашку в гувернантском платье, и про Лизи с ее фиалковым шармом.

Стэфа колдует над моей прической очень долго, до поры не велит глядеться в зеркало, а мне не терпится.

• Предыдущая
• 18/54
• Следующая