Тайны пространства и времени - Комаров Виктор Ноевич - Страница 13

– Я вижу, тебя что-то волнует, сын мой. В чем причина твоего непонятного волнения? Ведь ты говоришь о весьма известных вещах.

– Мудр Птолемей… – медленно проговорил Коперник. – Но не слишком ли замысловаты его объяснения? Почему Луна движется вокруг Земли просто и совершенно – по окружности, а планеты описывают петли?

– Но ведь…

– Да, да, я знаю, ты скажешь мне – Птолемей объяснил это с помощью сложных построений – дифферентов и эпициклов… Не знаю… Иногда меня смущают странные мысли, они не дают мне покоя… Неужели все это действительно так? Именно так?

Епископ долго молчал. Потом глухо сказал:

– Так ли это?.. Ты говоришь – так ли?

Коперник тоже ответил не сразу. Он подошел к маленькому столику в углу, на котором стояло дивное творение китайских мастеров – двадцать четыре вращающиеся ажурные костяные сферы, вложенные одна в другую. Он слегка дотронулся до них, и, отозвавшись на его прикосновение, кружевные сферы пришли в движение.

Коперник смотрел на них до тех пор, пока вращение не прекратилось, а затем, не оборачиваясь, сказал:

– Я хочу открыться, дядя… Я долго обдумывал ненадежность представлений о движении мировых сфер и пришел к мысли о том, что движется Земля. А это значит, что центр Земли – не есть центр Вселенной, но только центр тяжести и центр лунной орбиты. Все сферы обращаются не вокруг Земли, а вокруг Солнца, и, таким образом, Солнце является центром Вселенной.

– Но как же… – начал было епископ, однако Коперник предупреждающе поднял руку.

– Я знаю, что вы хотите сказать. Вы подумали о петлях, описываемых планетами. Так вот, если перемещения этих светил сравнить с круговым движением Земли, то как раз и получатся те небесные явления, которые мы наблюдаем.

– Тридцать веков, сорок поколений люди пользуются расчетами Птолемея, – возразил епископ Лука, и в голосе его прозвучала тревога. – И никто не сомневался. Бог избрал Птолемея, чтобы его устами сообщить людям великую истину об устройстве мира. Расчеты Птолемея угодны Богу, они освящены церковью.

– Но пути Господни неисповедимы. И кто знает, может быть, со временем Богу станет угодно…

– Угодно?.. Ты говоришь – угодно… Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть такое: площадь, заполненная народом, черные монахи в капюшонах… позорный столб с цепями… горящий факел в руках палача… А потом – отсветы пламени ревущего костра и молчание – страшное молчание… Вот что значит усомниться в величии Божьем, в догматах святой церкви!

– Сжигают еретиков. А я всего лишь думаю о математике-о расчетах и построениях Птолемея.

– Замолчи! Я не желаю тебя слушать. Ведь если кто-нибудь… Я думал, что совесть моя чиста перед моей покойной сестрой, твоей матерью. Николай, видит Бог, я делал все, что было в моих силах. Я послал тебя учиться за границу, сделал тебя обеспеченным человеком – каноником, наконец, я еще пять лет назад отправил тебя изучать медицину, чтобы потом приблизить к себе как врача… Святая церковь предписывает нам безбрачие… Я считаю тебя своим сыном, Николай, мой долг предупредить тебя: мысли твои опасны! У святой инквизиции везде глаза и уши – оступиться очень легко. И тогда даже я не смогу тебе помочь. Обещай же мне!

– Но я не могу пойти против истины!

– Истины? Но разве не истинно то, что мы видим собственными глазами, то, что являет нам Бог?

– В том-то и дело, дядя, – горячо возразил Коперник. – Мир может быть не таким, каким мы его видим. Он гораздо сложнее… и проще. И предназначение человека в том и состоит, чтобы понять подлинную сущность явлений, скрытую за их внешней видимостью!

Лука приблизился к Копернику, положил руку на плечо, заглянул в глаза. Начал ласково:

– Понимаешь ли ты, сын мой, на что поднимаешь руку? Ведь Священное писание… – От волнения у него перехватило горло.

– Природа, – твердо произнес Коперник, – вот высший и единственный судья. Я понял это, занимаясь медициной. На моих глазах рушились догмы, рассеивались заблуждения. И все благодаря тому, что нашлись смельчаки, дерзнувшие нарушить строжайший запрет церкви и заняться изучением человеческого тела… Но если наши знания несовершенны в одной области – они могут оказаться несовершенными и в других.

– Мысли твои опасны, сын мой. И люди не поверят тебе.

– Знаю, дядя… Знаю, до какой степени нелепой покажется людям моя идея о движении Земли. Тем, кто на основании суждений многих веков считает твердо установленным, что Земля неподвижно расположена в середине неба. Но я предвижу – наступит время, когда наши потомки будут знать о мире много-много больше. Но и они поймут: мир не таков, каким мы его наблюдаем. И пойдут дальше… Я верю – так будет!

Торжественно и протяжно звучит орган. В колеблющемся полумраке собора теплятся свечи в руках коленопреклоненных монахов. Глухо звучат слова католической молитвы: «Патерностер ост ин целлис…»

Монахи медленно поднимаются с колен. К одному из них, высокому и стройному, с умными горящими глазами, подходит другой монах, маленький и худощавый, в непомерно широкой, не по фигуре рясе.

– Послушай, брат Джордано, – произносит он вкрадчиво. – Мне поручено передать тебе предписание кардинала-инквизитора: тебя велено доставить в Рим. Ты только не подумай…

Для Бруно это сообщение явилось неожиданностью.

– Вот как? Зачем это я вдруг понадобился римской инквизиции? Скажи мне, Дионисий, ведь ты как-то умудряешься все знать.

– Ну все – не все, но кое-что я слышал: ты должен явиться пред светлые очи папы, чтобы дать отчет в своих поступках.

– В каких же?

Дионисий на всякий случай отступил на шаг:

– Ну, вот хотя бы: мне помнится, ты неосторожно говорил о каких-то богопротивных книгах… И не только мне…

– Но ведь в келье у меня нет никаких книг, кроме Священного писания, – возмутился Бруно.

– Но все знают: что у тебя память! Память! Кто знает, какие книги у тебя в голове!

Глаза Бруно вспыхнули гневом:

– Такого еще не было: чтобы проверяли, какие книги в голове! Да, Дионисий, зло не стоит на месте – оно растет.

Бруно повернулся, чтобы уйти, но Дионисий остановил его.

– Постой, брат Джордано. Я еще не все сказал. Сопровождать тебя в Рим велено мне. Повозка ждет.

– Как, уже сейчас?

– Повозка ждет… Скорей, брат Джордано. Садись… Поехали…

Мерно стучат копыта. Неторопливо сквозь ночь движется повозка. Дремлет, вздрагивая на дорожных ухабах, Дионисий. Не спит Бруно, всматриваясь в безоблачную черноту южного неба…

Миновали очередной перевал, Бруно дотронулся рукой до возницы:

– Стой! Отдохнем немного!

Повозка остановилась. Проснулся Дионисий, боязливо огляделся вокруг:

– Недоброе место выбрал ты для привала, брат Джордано. Не лучше ли поторопиться? Тут неподалеку есть одна обитель. Там мы могли бы переночевать и согреть свою плоть добрым вином. Если Бог даст…

– Бог? – засмеялся Бруно, соскакивая с повозки. – Конечно, Он сейчас только и думает о том, чтобы ты сытно поел, сладко поспал и благополучно доставил в Рим грешника Джордано… Смотри-ка, смотри, звезда упала! Не моя ли?.. А, может быть, твоя?..

– Молчи! Молчи! – схватил его за рукав монашеской рясы Дионисий. – Накличешь беду! Типун тебе на язык!.. Еще упала! Еще! Что это, Джордано?

Бруно расхохотался:

– Светопреставление, монах!.. Не бойся звезд, брат Дионисий. Остерегайся лучше того, что на Земле.

Бруно дернул рукой, желая освободить рясу, но Дионисий вцепился в нее еще крепче.

– Чему ты смеешься? Послушай, Джордано. А ты… Или ты в самом деле не знаешь, что такое страх? Ведь ты смеешься надо всем. А может быть, в тебя вселился дьявол?.. Нет, дьявол ослепил тебя!

– Я – слеп?! – воскликнул Бруно. – А что видишь ты?

– Что все незыблемо. Я вижу звезды, которые Бог зажег для нас в небесах. И которые сияют нам неизменно. Неизменно! Я вижу Землю именно такой, какой Бог создал ее раз и навсегда… Нет, Джордано, я не только бражник. Я тоже думаю. И есть истины, в которые я верю, твердо верю. И никому не сбить меня.