Тайны пространства и времени - Комаров Виктор Ноевич - Страница 12

– Но мысль эта неполна, как твоя чаша, почтенный Ибн Ирак, – отозвался, не меняя позы, невозмутимый Авиценна. – Наш друг Омар Хайям сказал еще:

– А мне, дорогой Ибн Сина, этот голос напомнил другие стихи нашего несравненного Омара Хайяма, – откликнулся Беруни:

Ибн Ирак нахмурился:

– Почему ты вдруг вспомнил о прахе, Абурейхан? Не я ли учил тебя, когда ты пришел ко мне безбородым юношей, простым погонщиком верблюдов и остался, чтобы постичь мудрость, не я ли твердил тебе тогда, мой дорогой Беруни, что мир не розов, но и не черен. Надо научиться видеть его таким, каков он есть.

– Но разве это мрачные стихи, Ибн Ирак? – возразил Авиценна. – И разве они не утверждают то же самое, что и ты? Что все в мире переменно и едино – и розовое и черное, и прах и жизнь? А сам мир вечен и вечно меняется.

– А человек – средоточие мудрости, – заметил Беруни.

– Мы – цель и высшая вершина всей Вселенной, Мы – наилучшая краса юдоли бренной, – процитировал Ибн Ирак.

– Да, это так… – задумчиво произнес Беруни, глядя вдаль, туда, где за горизонтом только что угас последний луч заходящего солнца. – И в том я и вижу смысл своей жизни, чтобы поднять и себя и других – не только эмиров, но и простых погонщиков и тех, кто возделывают землю, – от земного праха до тех высот, которые природа предназначила человеку.

– Но, может быть, мы вернемся к нашей беседе? – сказал Авиценна. – Ты только что утверждал, Абурейхан…

– Подожди, Ибн Сина. Мне кажется, сейчас не до состязаний в мудрости. Я должен сообщить вам плохую новость… Я узнал, что убийство нашего эмира Мамуна – дело рук газнийского султана Махмуда… Чудовищное вероломство: он отдает Мамуну в жены свою дочь, чтобы потом создать повод и под видом мести за убийство зятя захватить Хорезм.

– А чего еще можно ждать от эмиров и султанов? – философски произнес Авиценна. – Лишь бы их распри не мешали нам познавать тайны мироздания… Так вот, Абурейхан, ты утверждал, что все тела стремятся к Земле. Но ведь это не так: пламя и дым огня поднимаются вверх.

– Успокойся, Абу-Али. Как же ты не хочешь признать очевидного? Чтобы попасть в эту башню, ты поднялся по лестнице и приложил усилия, чтобы преодолеть земное притяжение.

– Да, но это нам трудно подниматься вверх, – возразил Авиценна. – А дым, а огонь?

– Пойми, что это обусловлено движением теплых и холодных слоев воздуха. Если бы верхние слои имели такую же температуру, как нижние, то пламя и дым не поднимались бы. Нет, Абу-Али, все тела притягиваются к центру Земли…

– И все же…

– Ну, хорошо, – слегка раздраженно сказал Беруни. – Чтобы покончить с этим, Абу-Али, я отвечу тебе сейчас на все вопросы. Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты ищешь разницу между камнем, падающим на Землю, и дымом, устремляющимся в небеса. Ты делишь мир на две сферы: земную и небесную. Так думал и Аристотель. Но он ошибался! В небесах те же законы явлений, что и на Земле. Мы – только часть необъятного мира.

– Как сказал поэт, – подал голос слушавший их Ибн Ирак:

– Итак, ты утверждаешь, Абурейхан, – не сдавался Авиценна, – что небесами управляют те же законы, что и Землей. Но Солнце… Разве оно похоже на Землю?

– Солнце и планеты – одно целое. Солнце состоит из огня, а планеты окружают его и получают от него свет.

– Окружают? Но разве не Земля – центр мироздания? – удивился Авиценна. – Все великие умы – Птолемей, Евклид, Ар-Рази – не только я – убеждены, что именно Земля – центр всего. Разве это не аксиома?

– Нет, дорогой Абу-Али. Нам только кажется, что Земля неподвижна. На самом деле она движется. Наблюдая звезды, я даже вычислил скорость, с которой она мчится… Я понимаю, как сейчас в это трудно поверить. Но придет время и… Человек, Абу-Али, рожден природой не только для того, чтобы постигать уже добытую мудрость, но и затем, чтобы умножать ее:

Помолчав, Беруни продолжал:

– Изучая природу, мы должны исходить из опыта и наблюдений. Сравнивать, сопоставлять, размышлять. И следовать при этом от того, что близко – к более отдаленному, от того, что известно – к менее известному. И всегда быть готовыми к тому, что достоверное сегодня – завтра может уступить место еще более достоверному. Иным путем невозможно приблизиться к бесконечным высотам мудрости. И помни прекрасные слова великого Фирдоуси:

В это погожее утро молодой каноник Николай Коперник, обучавшийся медицине в университете Падуи, прибыл в Лицбарский замок, расположенный на границе польских земель. Здесь предстояло ему прожить долгие годы…

Первый вечер он провел со своим дядей епископом Лукой Ваценродом, которому был обязан и образованием и церковным саном, обеспечивавшим ему средства к существованию.

Время текло незаметно, уже наступил вечер, а они все сидели в полумраке библиотеки. Через узкие стрельчатые окна замка упали первые серебристые лучи Луны. И тогда Коперник заговорил о том, что занимало его больше всего:

– Подойдите к окну, дядя. Смотрите… Вон там на юго-востоке над самым холмом горит яркая звезда. Час назад ее еще не было. Она не просто зажглась на небе – она вышла из-за холма, взошла над ним. Через час она поднимется еще выше, потом еще. Все время – выше и все время – правее. Достигнув своей верхней точки, она начнет постепенно опускаться, двигаясь все так же – с востока на запад. И так все звезды… Но вы задумались и, кажется, не слушаете меня?

– Нет, нет, я слушаю тебя внимательно, сын мой. Очень внимательно.

– Взгляните, дядя, – продолжил Коперник, – вон там зловещий багровый Марс. Он тоже, подобно звездам, обегает вокруг Земли. И Юпитер, и сияющая Венера… Но как странен их путь! Каждый ясный вечер я наблюдаю за ними, отмечаю их положение. Оно все время меняется. Мысленным взором я черчу на небе их пути, и я вижу причудливые петли. Планеты движутся то к востоку, то останавливаются, а затем возвращаются, чтобы, описав сложную линию, вновь двинуться на восток… Однако я увлекся, я совсем забыл, что вы все это великолепно знаете сами.

Епископ Лука медленно подошел к одному из книжных шкафов, открыл дверцу, взял с полки толстый том в дорогом кожаном переплете:

– Да, хотя я всего-навсего магистр искусств и не могу, конечно, соперничать с тобой в тонкостях высокой науки о ходе светил, но и я знаю, что еще великий Птолемей объяснил все то, о чем ты так прекрасно говорил.

– Да, Птолемей велик, – согласился Коперник, – и я преклоняюсь перед необъятностью его трудов… Только величайший гений мог так стройно объяснить и согласовать все причуды в движении светил. И все же…

Лука внимательно посмотрел на племянника: