Четыре желания - Колфер Йон - Страница 36

• Предыдущая
• 36/44
• Следующая

Я утерла слезы изодранным рукавом школьной формы. Болтай, толстяк, болтай все, что тебе вздумается. Мой фильм близился к завершению. Оставалось снять одну, последнюю сцену.

Обычно по выходным Франко напивался до беспамятства. Он считал, что заслужил это, после того как всю неделю в будни тоже напивался до беспамятства. К полуночи с воскресенья на понедельник его не разбудила бы и атомная война, начнись она у него под креслом.

Поэтому я дождалась на лестничной площадке, пока стекла не начали дрожать от его храпа, после чего спустилась по лестнице в своем обычном стиле — просовывая ноги между перилами. Впрочем, все это были излишние предосторожности — Франко спал как убитый. Он сидел, как обычно, в одном нижнем белье и храпел на полной громкости. Я вытащила дымящийся сигаретный окурок, который Франко держал между пальцами, чтобы тот не ожег его и не разбудил, разрушив тем самым все мои планы.

Телевизор был включен. По нему показывали кино, которое Франко очень нравилось, но все же не настолько, чтобы не дать ему заснуть.

Дальше начиналось самое сложное. Если бы я выключила телевизор, Франко, несомненно, проснулся бы. Я сомневаюсь, что он вообще мог спать без этого постоянного шума, доносившегося из идиотского ящика. Но я все продумала заранее.

Старый телевизор по-прежнему стоял в углу, наполовину похороненный под слоем коробок от гамбургеров и сигарет. Я подтащила его по линолеуму поближе и воткнула вилку в двойник. Теперь мне оставалось только переткнуть антенну из одного гнезда в другое, и все будет в полном порядке. Раздалось короткое шипенье, а затем из динамиков старого телевизора полилась та же самая звуковая дорожка, только в моноварианте.

Я поспешно отключила новый ящик и выкатила его через заднюю дверь во двор. К счастью, он был на колесиках, так что дотащить его до сарая оказалась совсем несложным делом. Камера была уже установлена. Все, что мне требовалось теперь — это кувалда.

Я помню, как я, скрючившись, сидела на карнизе, ожидая, когда Франко проснется. Смешинки щекотали мне горло изнутри, словно забравшиеся за пазуху хомячки. Наверное, страх и истерика очень друг на друга похожи.

Просыпался Франко непросто. На пробуждение у него иногда уходило по нескольку часов. Иногда он приходил в себя ненадолго, чтобы почесаться или быстро сбегать в сортир, после чего вновь ложился в кресло вздремнуть. Я заранее выключила в доме отопление, чтобы он проснулся быстрее.

В девять часов утра его веки затрепетали. Мясистая лапа начала шарить по креслу в поисках курева. Найдя коробку, Франко засунул сигарету в угол рта и прикурил ее. Все это он проделал с закрытыми глазами.

Затем он провел языком по верхним зубам и поморщился. Вкус вчерашней еды и пива. Надо опохмелиться.

Франко потер глаза ладонями. Кровавые искры заплясали перед его взором. Он чувствовал себя отвратительно. Я знала, что последует дальше. Скоро он впадет в злобное настроение и станет винить весь мир в своем похмелье.

И тут он замер. Что-то было не так. Не на месте. Он начал осматриваться. Он сидел в кресле. Курил сигарету. Смотрел...

Франко подпрыгнул в кресле. Боже! На лице его отразилось изумление и недоумение. Что случилось? Где его новый телевизор? Исчез!

Я сняла его лицо крупным планом, надеясь, что на глаза у него навернутся слезы. Я не ошиблась в своих ожиданиях.

Франко рухнул на колени перед своим старым телевизором. На видеомагнитофоне лежала кассета, к которой сверху была приклеена записка. Франко прочитал: «Включи меня».

Трясущимися пальцами он вставил кассету в видеомагнитофон. После непродолжительного шипения в кадре появились два объекта: я и телевизор.

— Неееет!

Это слово сорвалось с губ Франко с таким звуком, с каким последний воздух вытекает из воздушного шарика.

Я не могла слышать сквозь стекло своих слов, но я прекрасно знала, что говорила на записи.

— Дорогой отчим! Поскольку ты купил этот телевизор, продав мое кольцо, я считаю, что по закону он принадлежит мне. Поэтому по закону я имею право делать с ним все, что захочу. Могу сидеть и смотреть по нему «Гленроу». Или могу поступить с ним вот так вот!

Затем мое изображение на экране извлекло откуда-то из-за кадра кувалду с длинной ручкой.

Франко засунул в рот кончики пальцев. Он выглядел как живое воплощение ужаса.

— Нет, маленькая дрянь, только не это!

Даже если мне настоящей и стало его на какой-то миг жалко, мое телевизионное «я» без малейших колебаний смачно врезало кувалдой по телевизору. Было видно, что оно делает это от души, совершенно позабыв про камеру. На это было даже несколько неприятно смотреть. Франко вздрагивал от каждого удара.

— Прекрати! Прошу тебя, прекрати! Я дам тебе все, что ты попросишь!

Он обнимал экран, слезы капали у него с кончика носа. У него был ужасно жалкий вид. А ведь этот человек и слезинки не пролил на похоронах моей матери. Теперь же он рыдал над трупом телевизора.

В конце концов Франко распростерся на полу, заткнув уши руками, чтобы не слышать ударов. От телевизора к тому времени не осталось ничего, кроме груды осколков и искореженного металла. А мое телевизионное изображение торжествовало победу.

Стоит ли говорить, что весь остаток дня я старалась не попадаться ему на глаза, так что я могу только догадываться, как Франко удалось дожить до собрания «Общества любителей голубей». Может быть, мысль об этом собрании и дала ему силы дотянуть до вечера.

Когда я прибыла на собрание, он уже полностью взял себя в руки и выглядел так, как обычно выглядел на людях, если не считать слегка дикого выражения глаз. Члены клуба расселись в зале бара «Полумесяц» перед большим экраном, на котором они собрались просматривать съемки последних соревнований.

Я досчитала до трех и распахнула двойные двери. Первым импульсом Франко было кинуться на меня, но он не мог себе этого позволить. По крайней мере, пока вопрос с удочерением не будет окончательно решен. Новый телевизор купить нетрудно. А вот дом за здорово живешь не купишь.

— Что такое, Мэг? — процедил он сквозь зубы. — Почему ты не в постели? Тебе завтра в школу.

— Я принесла кассету, которую ты хотел показать на собрании, дядя Франко, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Ты забыл ее дома.

Франко моргнул:

— Какую кассету?

— Дуврский «Гран-при».

Франко заглянул в свою сумку. Кассеты там не было. Да и как она могла там быть, если я собственноручно запихала ее поглубже в наш мусорный бак. Он осторожно взял кассету из моих рук, так, словно это была бомба.

— Спасибо, девочка, — пробормотал он. — А теперь живо домой!

Я надула губки:

— Не хочу домой. Ну, дядя Франко, разреши мне остаться. Голуби — это так клево!

Лестью в этом мире можно всего добиться.

— Разреши девочке остаться, Франко! Пусть посмотрит!

— Пусть ляжет сегодня позже, председатель. От одного раза большого вреда не будет!

Что мог отчим сделать в подобной ситуации? Он не хотел выглядеть тираном в глазах своих одноклубников, хотя чуял, что здесь таится какой- то подвох.

— Ладно, Мэг, — выдавил он наконец. — Но потом нам придется серьезно побеседовать.

Абсолютно невинная фраза для кого угодно, но не для меня. Я-то знала, что он называет «серьезной беседой».

И вот они поставили кассету. Я следила словно зачарованная за тем, как видеомагнитофон с тихим урчанием медленно проглотил ее. Мой план наверняка не сработает. Что-нибудь точно помешает. Но нет: мой план не только удался — он удался великолепно.

В течение нескольких секунд в зале царило легкое замешательство, потому что даже Франко не сразу узнал себя. Затем раздался первый смешок. Он прозвучал где-то в глубине зала, вдалеке от стола, за которым сидело руководство клуба. Но за ним последовал другой смешок, уже ближе, и вскоре хохотали все.

• Предыдущая
• 36/44
• Следующая