Богатыри проснулись - Каратеев Михаил Дмитриевич - Страница 34
- Предыдущая
- 34/50
- Следующая
– Это будет означать, что после его дерзкого ответа я, вместо того чтобы покарать его, пошел на уступки. А если он даже и на это не согласится, – выйдет, что я сам захотел, чтобы мое ханское достоинство было оскорблено еще раз!
– Он согласится! Князь Дмитрий умный человек, он поймет, что так будет для него лучше, великий хан! Я друг
князя Дмитрия, но я и твой друг, ты сам знаешь, что я всегда честно служил тебе. Я хочу добра вам обоим, и я сделаю так, и* что все будет хорошо без войны. Пошли меня в Москву, *; великий хан!
°» – Я над этим подумаю, – сказал Тохтамыш после до-
" вольно продолжительного молчания, – и когда взвешу все,
^ дам тебе свой ответ. А пока все равно будем продолжать
сборы. Если войско нам не понадобится для похода на Русь, мы можем и в самом деле послать его на Азербайджан., Тохтамыш не любил менять раз принятых решений, но
ч все же слова Карач-мурзы и горячая убедительность его доводов произвели на него столь сильное впечатление, что вначале он был близок к тому, чтобы последовать совету своего двоюродного брата. Но по мере того как он над этим размышлял, – перевес брали его врожденные подозрительность и недоверчивость.
«Карач– мурза человек честный и верный, – думал он, – но ведь он наполовину русский. И в этом деле – кто знает, какая кровь в нем говорит громче: русская или татарская? Он мне не изменит, но он хочет добра Московскому князю, а потому может сказать ему что-нибудь такое, что будет мне во вред. Если его слова не будут звучать сталью, князь Дмитрий подумает, что я его боюсь. И тогда уж совсем не захочет мне подчиняться и платить дань. Значит, все равно будет война, но я уже не смогу напасть на него внезапно: если даже Карач-мурза не скажет ему, что я готовлюсь к походу на Русь, – он, если не совсем глуп, сам это поймет и сразу начнет собирать войско. И когда я пойду на Москву, оно встретит меня на рубежах Русской земли, как встретило Мамая!»
Свой ответ Карач-мурзе Тохтамыш оттягивал сколько мог, ссылаясь на то, что, прежде Чем решить что-либо относительно Московского князя, он хочет дождаться от своих людей из Самарканда известий о том, что делает и что затевает Тимур. Наконец, когда уже наступило лето, он вызвал к себе Карач-мурзу и сказал:
– Я получил плохие вести из Мавераннахра: Тимур встревожен нашими приготовлениями и собирает большое войско потому, что он, как и все другие, думает, что мы гото-: вим поход на Азербайджан. Ты знаешь, что сейчас он там распоряжается как хозяин и ждет, когда можно будет захватить эту страну открыто. Он этого не дождется, но мне еще нельзя с ним ссориться. Надо сказать ему, что я хочу идти на Русь. Но этого мало: нужно сделать так, чтобы он поверил,
будто я совсем не думаю об Азербайджане и что мне не важно, что он там делает. Понимаешь? Прямо говорить этого нельзя и обещать тоже ничего нельзя, но нужно заставить его думать, что меня удерживает узда благодарности и что я нигде не встану ему поперек дороги. Тогда он не будет очень бдителен и даст мне время окрепнуть настолько, что я смогу разговаривать с ним иначе. Такое дело я никому не могу доверить, кроме тебя. Поедешь моим послом к Тимуру.
. – Твоя воля священна, великий хан, – промолвил удивленный Карач-мурза. – Но разве ты не хотел послать меня в Москву?
– Воля Аллаха сильнее моей воли. И она сейчас заставляет меня послать тебя в Самарканд. Тимур нам опаснее князя Дмитрия, и, чтобы все окончилось хорошо, ехать к нему должен только ты: из всех моих эмиров у тебя самая лучшая голова и Тимур к тебе благоволит. А к Московскому князю, если понадобится, я могу послать и другого посла.
– Да позволено мне будет сказать, великий хан: ты уже посылал к нему одного посла и после жалел, что не послал именно меня.
– Аллах! Разве я виноват в том, что у меня нет второго Карач-оглана? И поелику я не могу послать тебя сразу в два места, я посылаю тебя в Самарканд потому, что там ты нужнее! Готовься выехать завтра. Возьмешь с собою еще четырех князей и четыреста нукеров, – Хромой любит пышные посольства. Повезешь ему и мои подарки.
– Твое повеление будет исполнено, великий хан. Сколько времени я должен оставаться в Самарканде?
– Возвращаться не торопись. Исполни то, что тебе поручено, и останься там столько времени, сколько будет нужно, чтобы понять, каковы теперь замыслы Тимура, и узнать все, что нам полезно знать. Когда будешь ехать назад, – задержись и в Хорезме, посмотри и узнай, что делается там. А что до Москвы, – добавил Тохтамыш, – я еще ничего не решил. Может быть, я не пойду на нее в этом году, и ты, возвратившись из Самарканда, еще поедешь туда послом.
Карач– мурза слишком близко знал Тохтамыша, чтобы поверить его последним словам. Наоборот, он почти не сомневался в том, что хан окончательно решился на войну с Москвой и именно потому отсылает его в Мавераннахр. Но в душе он был ему за это благодарен, так как отъезд избавлял его от тяжелой необходимости отказаться от участия в походе на Русь. Карач-мурзе было хорошо известно, что татары лучшим месяцем для начала военных действий считают ав-
густ, – к этому времени вернуться из Самарканда он никак не мог. Ну, что же, – оставаясь «чистым в делах своих», – как наставлял его митрополит Алексей, – он сделал все возможное, чтобы предотвратить эту войну, а остальное в руках Аллаха!
Как всякому ордынцу, на сборы ему не понадобилось много времени, – к вечеру они были закончены. Поужинав в кругу семьи, он ушел в свою рабочую комнату, привел в порядок наиболее спешные дела, отдал подчиненным все нужные распоряжения и приказал позвать к себе обоих сыновей.
Они явились сейчас же и, почтительно поклонившись отцу, сидевшему за большим столом в глубине комнаты, встали рядом, в двух шагах от двери.
– Подойдите ближе, – сказал Карач-мурза, окидывая сыновей взглядом, в котором, помимо его воли, отразились удовлетворение и гордость. Девятнадцатилетний Рустем был великолепен: высокий и стройный, с карими пламенными глазами и с лицом, в каждой черте которого была видна высокая порода, – он казался олицетворением воинской красоты Востока. Все, что было на нем надето, – а он любил одеваться изысканно и с роскошью, – так к нему шло, что казалось от него неотделимым.
Хорош был и Юсуф, хотя совсем не походил на старшего брата. Лицо его нельзя было назвать красивым, но оно было приятно; ростом он уступал Рустему, но был коренаст и очень широк в плечах, – от всей его слегка неуклюжей фигуры веяло несокрушимым здоровьем и силой. Он мало внимания обращал на свою внешность, был неразговорчив и не по летам серьезен, в службе исправен и в битве храбр, хотя показать себя с выгодной стороны как-то не умел. Но Карач-мурза знал, что при всем этом в войске и товарищи и подчиненные любили его больше, чем Рустема.
– Я думаю, вы никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь сомневался в храбрости вашего отца и говорил, что когда другие идут в битву, он предпочитает оставаться сзади, – сказал Карач-мурза, когда сыновья подошли вплотную к столу. – Но вот, скоро орда выступает, в боевой поход, а я уезжаю в другую сторону и буду находиться далеко от того места, где поют стрелы, сверкают клинки сабель и падают с плеч головы отважных. Такова воля великого хана, которую я должен исполнить. Но сегодня я радуюсь тому, что уезжаю от вой-
ны, и сам готов был просить великого хана, чтобы он освободил меня от участия в ней.
Промолвив это, Карач-мурза приостановился, пристально глядя на сыновей. Глаза Рустема выражали недоверие и любопытство, – словно бы он догадывался, что отец пошутил и сейчас обернет дело по-иному. Лицо Юсуфа хранило каменную неподвижность.
– Вы знаете, кто был ваш дед, – продолжал Карач-мурза, – и знаете, почему мы стали ордынцами. Но могло быть иначе. И если бы сорок лет тому назад стрела, пущенная рукою татарина, пролетела на одну ладонь левее и не попала с сердце вашего деда, – и я и вы сегодня оттачивали бы наши русские мечи, чтобы защищать родную землю от того нашествия, которое на нее готовит сейчас великий хан Тохтамыш, – наш нынешний и случайный повелитель. Все мы его верные слуги. Но руке того, кто еще чувствует в себе кровь Карачевских князей, сабля, которая поднимается против Русской земли, должна казаться непомерно тяжелой. Эта земля только по воле случая не стала нашей родной землей, и стоит она на костях народа, который никогда не посягал на чужое, а только защищал свое священное право на волю и на мирную жизнь. Такой народ, если даже не считать его своим народом, всегда достоин уважения, и я, ваш отец, поклялся никогда не поднимать против него оружия. Вы это должны знать. Знает это и великий хан, – потому он и посылает меня сейчас в Самарканд.
- Предыдущая
- 34/50
- Следующая
