Ромашки для королевы - Демченко Оксана Б. - Страница 25
- Предыдущая
- 25/98
- Следующая
Провожали Брава и его учителя всем селом. Долго махали вслед, просили заходить еще, если дорога приведет в Рэнию.
Когда холмы отгородили село, и путники снова остались вдвоем на всем огромном поле от горизонта до горизонта, Кэльвиль стал говорить, неспешно излагая свои опасения. Он понял, что спутник ничего не знает о когтях и росте. Он неторопливо пересказывал древнейшие записи из библиотеки Лирро, хранящие описания давней войны, забытой людьми. Породнившиеся с демонами ведимы описывались там очень подробно. Они менялись от поколения к поколению, обретая полноту силы. Сперва были подобны людям, потом их стала переполнять злая магия, а затем и тело исказилось, подстраиваясь под черное нутро. Рост стал огромным – до полутора саженей, скорость движений увеличилась настолько, что стала непосильна и большинству эльфов. А обычные руки сменялись в бою «звериными», когти которых подобны кинжалам остротой и длиной.
Светловолосый вздохнул. Тех демонов могли одолеть лишь лучшие, охрана древней королевы. Их более нет в мире, почти все погибли, стараясь донести ларец в катакомбы демонов. Там последний, именуемый в летописях Ключником, сумел закрыть его, замкнув заклятие и обеспечив нездешним тварям надежную темницу. И тогда ведимы, лишенные поддержки своих хозяев, стали слабеть и снова меняться, уже в обратную сторону. Спустя три поколения они выглядели, как обычные люди.
– То есть ларец… – прошептал Брав.
– Открыт, – уверенно кивнул Кэльвиль. – Судя по состоянию их когтей, хоть я и не могу быть уверенным, но полагаю, это случилось несколько лет назад. Я пробовал использовать доступную мне магию, выясняя время начала изменений. С определенной уверенностью можно назвать срок в четыре года.
– Три года назад гномы закрыли свои пещеры, – кивнул Брав.
– Именно, – еще мрачнее подтвердил эльф. – Полагаю, демоны там. Теперь нам совершенно обязательно надо найти башню ордена. Если ведимы «сплясали» Огонь – демоны пришли в полной силе, и у нас нет времени. И, уж извини, надежды тоже нет, хоть мы и сделаем все возможное. А если им помешали хотя бы в этом, пляски не было или она не завершилась, – есть небольшой шанс.
– У эльфов своеобразный оптимизм, – рассмеялся Брав.
– Возможно, – согласился без тени улыбки Кэльвиль. – Но прошлая война вычеркнула именно нас из числа активно живущих рас. Мы потеряли девять из десяти – и не воинов, а всего народа. Это был, по сути, конец. Нас осталось слишком мало, мы устали, утратили тот самый оптимизм, само желание жить, способность надеяться. Я родился позже. Было трудное время, прошлое забывалось с каждым днем, мы теряли знания и память. Вырождались. Да еще наш король, помешанный на самовозвеличивании. Он поощрял забвение, проснувшимся ведь можно внушить что угодно, они умом – дети.
– Но Круг мудрых сохранил память. И магию, и бой, и историю, вы учите нас, – не согласился Брав. – Разве можно так мало ценить свои труды?
– Магию… – улыбнулся Кэльвиль горько. – Всё обломки, от нашего прошлого осталась одна Эриль, не уходившая в сон ни разу. Хотя она потеряла там, в древней войне, весь свой род, мужа и даже родину, наш исконный край Рэлло. Мы с Лоэльви – недоросли, недоучки. Я не лучший из бойцов, я ученик мастера Жависэля, оставшегося за Стеной.
– Ох, негоже так убиваться, – забеспокоился Брав. – Никуда мы не опоздаем, потеряв пару деньков. Заведу-ка я тебя на летнюю ярмарку, в Старый мох, глупый праздный городок на границе с Леснией. Там варят пиво, торгуют всем на свете и не верят в магию, предпочитая ей ярмарочные фокусы. Полагаю, канатоходцы людей тебя развеселят. Такие неловкие по меркам эльфа, что нельзя не рассмеяться. Заодно сплетен да баек про дикий лес у Стены насобираю, не все они лживые. Может, и стоящие внимания найдутся.
Кэльвиль кивнул задумчиво. Посоветовал воеводе сесть в седло и не переживать – пеший следопыт вполне успешно держит темп быстрой рыси, не отказывая себе в беседах и изучении окрестностей. Брав помялся – и согласился.
Он более не отказывал погрустневшему эльфу в визитах на любые постоялые дворы, но радость новизны и яркости мира ушла, а тревога копилась, и Кэльвиль уже не так пристально смотрел по сторонам. Он стал спешить едва ли не сильнее Брава.
Старый мох, открывшийся взорам путников на исходе последнего месяца лета, пестрел флагами и был наполнен какофонией звуков. Тут и правда не желали знать о войнах и бедах. И несчастья странным образом не добирались до городка. Целый день эльф бродил по ярмарке и даже улыбался, а вечером сам выбрал постоялый двор и устроился ужинать совершенно довольный.
– Хорошее место, – улыбнулся он. – Спасибо. Тут они еще ничего не испоганили. Люди приветливые, и праздник у них настоящий. Брав, как пойдем дальше, что скажешь? Можно малым перевалом к востоку свернуть, а еще есть вроде бы дорожка чуть западнее, по самой границе. Так мы с тобой именно ее в Круге рассматривали и решали?
– Так, – кивнул Брав. – Западным путем. Я потолкался по рядам, поспрашивал. Деревенька там в лесу выгорела. Аккурат на нашу дорогу укладывается. Проверить бы, глянуть.
– Давно?
– Четыре года назад, – задумчиво вздохнул Брав. – По весне.
– Ох и толковый ты человек, воевода, – восхитился эльф. – Пока я боролся с удушьем, наблюдая канатоходцев, ты все нужное разузнал. Дальше рассказывай.
– Родня деревенских живет в Старой гари. Тоже название неприятное, но они уцелели в этот раз. Там есть корчма, хозяйкина приемная дочь родом из погорелого села.
– Знаешь, я начинаю думать, что рано распереживался, – улыбнулся Кэльвиль прежней мягкой улыбкой. – Вы, люди, на многое и без нас способны. Может, и устроится всё толком. В орден я верю.
– Я тоже, – согласился Брав. – Семьдесят верст нам до Гари. Два дня, и если там ночевать оставаться, то уж не стоит спешить.
Сэльви еще раз осмотрела пол и осталась довольна результатом.
Конечно, дубовые доски положили здесь ради клиентов. Привезли от хорошего мастера, из далекого северного удела соседней Леснии, чтобы каждый мог видеть – дела у мастера и правда хороши. Не каждый может такое позволить – заказать в комнату полированный дуб, да еще с укладкой. Дивное дело – доски прижаты так плотно, что и ноготь не войдет меж ними. Глянцевые, светлые, с безупречно красивым узором. Ей на погибель, не иначе. Потому что каждый день их надо натирать особым воском. Каждый! Нет, сама работа была бы не особенно трудна. Если бы не муж.
Девушка кое-как доползла до стены и без сил облокотилась грудью на низкую скамеечку, тоскливо глядя на золотой солнечный свет, льющийся из окна на красивый дорогой пол. Поднимать голову пока невозможно, спина требует хоть малого отдыха. И так – изо дня в день, глаза в пол, рот на замок, и на лице угрюмая серьезность. Даже когда она выпрямится и встанет, должна в синь летнего неба глядеть без улыбки. А жизнь просто обязана хоть немножко, хоть иногда радовать! И разрешать ей радоваться – тоже.
Но пока не получается.
Взять хоть сны, донимающие ее ночь за ночью, особенно в полнолуние. Она много раз выслушивала чужие истории, кто что видел ночью и к чему это, не вещий ли сон. А еще и выспрашивала, особенно у теткиных посетителей. Ничего подобного другие люди не видят, у них сны нормальные. Самые везучие летают, как осенние журавли. Иные недоделанные за день дела довершают. Тетка, например, и во сне метлой по ребрам известно кого охаживает. Видят и страхи, и небылицы сказочные. Но обычно разные день ото дня и не такие ужасные и настоящие. А ей не повезло. Из ночи в ночь – одно и то же.
Будто на голых скалах огромным кругом танцуют, прыгают, вертятся злые черные люди, а в центре пустует кострище. Холодное, старое. Она прячется за скалой и твердо знает, именно из-за нее тут собрались. Ее пожгут, и тем огнем согреются. Вот разыщут, в пустое серединное кострище введут, привяжут – и кончится жизнь.
Только пока найти не могут.
Пляшут, визжат заунывно, пропитывая кожу ледяным страхом. Лицами все, кто не крутится, повернуты от кострища, черные глаза будто полыхают тьмой. Только во сне можно такое увидеть – чтобы тьма казалась огненной и полыхала. И черные эти бессветные лучи взглядов шарят, щупают камни, даже щели проверяют. Все ближе. Еще немного – и они дотянутся, оледенят до того, что пальцем не шевельнуть. И она попадется так, что не вырваться больше.
- Предыдущая
- 25/98
- Следующая
