Одинокий всадник - Караманулы Курмангазы - Страница 32
- Предыдущая
- 32/33
- Следующая
Киикбай пробыл на вершине бархана около получаса. Но ничего не увидел и не услышал больше. Сполз вниз, устроился на своем прежнем месте и лег. Но сон вылетел из головы напрочь.
Что-то неслышное чертило в небе свои быстрые линии. «Наверно, летучие мыши», — подумал Киикбай. За все время, что он был в пустыне, ему на глаза попадались лишь жучки, копавшиеся в песке. Да еще следы. Разные следы. Волчьи, лисьи, мышиные, заячьи. Но его интересовал лишь один след — след Кулбатыра.
А ведь он точно где-то рядом. Совсем рядом. Нет, Киикбай не страшился встречи с бандитом, он боялся, чтоб Кулбатыр не застал его врасплох.
21
И все-таки он уснул. Как ни клялся себе, что не сомкнет глаз, сон сморил его. И проснулся от собственного крика. Приснилось, что к нему-таки подошел Кулбатыр и небрежно пнул носком сапога. В поводу Кулбатыр вел внушительного, размером с теленка, гепарда. Киикбай в страхе кинулся к своему карабину, но в это время гепард прыгнул и накрыл его своим телом.
«Зачем ты приплелся сюда, щенок?» — Черное лицо Кулбатыра пышет от ярости.
«Жеребца ищу», — тоскливо отвечает Киикбай.
«Врешь, мерзавец! — рычит Кулбатыр. — Ты меня выслеживаешь, все время идешь по пятам. Что тебе нужно от меня? Ведь не я убил твоего отца...»
Киикбая тоже охватывает внезапная ярость.
«Говоришь, что отца моего не ты убил? Зато скольких других людей ты лишил жизни!.. Ты прав. Я пришел, чтоб уничтожить тебя!»
Он кидается на Кулбатыра, пальцы его тянутся к горлу бандита, но Кулбатыр неуловимым движением перехватывает руку и, вывернув, ломает ее, а потом наносит удар кинжалом прямо в сердце.
Но странно, Киикбай не умирает. Он по-прежнему все видит и все слышит. И боли в сердце никакой нет. И тут опять откуда-то появляется черный гепард и начинает медленно, точно подкрадываясь, приближаться к нему. Пасть его оскалена, с высунутого красного языка течет слюна...
Киикбай вскрикнул и проснулся. Дурнота подступила к горлу. В голове стоял шум.
Парень сел, ощущая, как еще продолжает колотиться от страха сердце. Привидится же! Слишком много он думал в последние сутки о Кулбатыре и об этом гепарде.
Солнце уже поднялось над барханами на целый аршин. Киикбай съел пару горстей черемухи, подцепил к поясу саблю, взял карабин и тронулся в путь.
Не успел он пройти и двух сотен шагов, как еще издали увидел брошенные сапоги. Подойдя ближе, рассмотрел, что голенище одного из них разрезано: видимо, бандит уже не мог снять его с распухшей ноги. Тут же валялась и шапка. Киикбай двинулся дальше и вскоре понял: Кулбатыр еле движется. То и дело он падал и, видимо, подолгу лежал. Еще через какое-то время Киикбай наткнулся на брошенный карабин — даже он стал бандиту в тягость.
Дальше Кулбатыр передвигался уже на четвереньках. Сколько в нем желания выжить! Правду говорят, что надежда покидает нас в самый последний миг.
Вытянув шею, Киикбай оглядел окрестности, но Кулбатыра не обнаружил.
По следам было совершенно отчетливо видно, с каким невероятным упрямством полз Кулбатыр. Вот ему уже трудно стало подтягиваться руками: наверно, пальцы содрал в кровь. Тут он пустил в ход кинжал. Вонзал его впереди себя и подтягивался. И если бы только метр-два. Но так Кулбатыр сумел уползти довольно далеко. Добрался до какой-то глубокой и тенистой лощины, умудрился спуститься в нее и преодолел почти всю. Там-то, в самом конце лощины, его и нашел Киикбай.
Кулбатыр лежал уткнувшись лицом в куст таволги. Правая нога его, с разодранной штаниной, покрытой черными пятнами крови, распухла и была синей. Бешмет надет на голое тело: рубаху Кулбатыр разорвал на полосы, чтобы перебинтовать рану. Но сейчас окровавленная повязка сползла к щиколотке, рана оголилась, и по ней ползали мухи. Рядом с бессильно откинутой рукой торчал воткнутый в песок кинжал.
Подходя к Кулбатыру, парень думал, что тот мертв, но тут же понял — ошибся. Кулбатыр, видимо услышав его шаги, с усилием повернул голову и уставился на Киикбая налитыми кровью глазами. В глазах этих не было страха. Казалось, Кулбатыр силится понять, как оказался здесь этот парень с карабином.
Но вскоре глаза его закрылись, а голова, которую он приподнял с таким трудом, безвольно упала на землю. В забытьи он оставался довольно долго, потом снова начал подавать признаки жизни. Окровавленные пальцы заскребли по песку, открылись мутные глаза. Смотреть на это было страшно. И жалость, которую Киикбай не хотел подпускать, самовольно прокрадывалась в сердце.
«Пусть умирает», — подумал он и пошел из ложбины на взгорок. Остановился там, опершись на ствол карабина, посмотрел туда, откуда пришел. Ночевали они, оказывается, совсем рядом — их разделяло не более километра, а звуки, которые он слышал ночью, были, наверно, стонами раненого бандита: ночью в пустыне далеко слышно.
В последние дни от жары и жажды Киикбаю так часто всякое мерещилось, поэтому сейчас он с трудом верил, что настиг-таки бандита, то и дело поглядывал вниз и, удостоверившись, что это не сон, не мираж, отворачивался.
Утро стояло безмятежное, тихое. Солнце, поднявшееся на высоту жерди, стелило по земле длинные синие тени. Киикбай сел на песок и бездумно смотрел на барханы. Думалось о том, что всего лишь несколько дней назад вот в такое же безмятежное утро они отправились на поиски Кулбатыра. И было их семеро. Как он гордился тогда: ему доверено участвовать в настоящем боевом деле! Конечно, краешком сознания он понимал, что ожидают опасности, но о них как-то не очень думалось. Если бы он знал тогда, чем все это обернется!
Снизу раздался глухой протяжный стон. Киикбай невольно глянул вниз. Бандит, видимо, окончательно пришел в себя и теперь, схватившись за куст обеими руками, пытался ползти вверх.
«Значит, и тебе хочется жить, кровопийца проклятый, — с неприязнью подумал Киикбай. — А разве о смерти мечтали Алдаберген, судья Ураз, Абдулла, Баймагамбет, Салык? Разве не хотел жить совсем юный Куспан? А сколько других людей, которых погубила твоя рука, хотели только одного — мирно трудиться, растить детей, радоваться синему небу и зеленым просторам степи?»
У парня перехватило горло и потемнело в глазах. «Жить ему, видите ли, хочется!..»
Киикбай опять взглянул на бандита; тот лежал без движения, но чувствовалось, что был еще жив.
«Не берет же его смерть», — зло подумал Киикбай.
Нет, он не радовался страданиям поверженного врага, но и жалости к нему больше не было в сердце. Перед глазами — Баймагамбет с простреленной головой, и в ушах звучали его слова: «Бывай здоров, братишка!» Вспомнился и Куспан, и его трудное предсмертное дыхание, и струйки крови в уголке рта, и то, как Киикбай зажимал его рану собранным в комок подолом рубахи; вспомнился предсмертный крик Абдуллы и то, как тащил его по земле перепуганный конь. И, посмотрев опять вниз, Киикбай с ненавистью подумал: «Хоть бы ты сдох, собака!»
Однако Кулбатыр, видимо, не собирался умирать. Он опять вцепился за куст, напрягся, подтянулся.
Оставив карабин там, где сидел, Киикбай спустился вниз и подошел к Кулбатыру. В глазах бандита уже не было мути, они смотрели осмысленно.
— Ты? — шевельнул губами Кулбатыр.
— Да, это я! — с вызовом бросил Киикбай.
— Эх!.. — прохрипел бандит; затем, почти вслепую, протянул руку к воткнутому в землю кинжалу. — Надо было тогда... вас обоих на месте...
Кулбатыр не успел дотянуться до кинжала. Киикбай выхватил саблю и полоснул его по голове. Затем дрожащими руками сунул саблю в ножны. Он старался не смотреть на Кулбатыра. Повернулся и, спотыкаясь, пошел прочь.
Он выбрался из ложбины, подобрал свой карабин, но посмотреть вниз у него не хватило сил.
Он двигался на восток, в том направлении, куда шел Кулбатыр, зная, что рано или поздно выйдет к людям.
Казалось, еще никогда Киикбаю не было так трудно. Эти несколько дней погони окончательно истощили его. Идя по следам Кулбатыра, он постоянно твердил себе, что должен настичь врага во что бы то ни стало и наказать его.
- Предыдущая
- 32/33
- Следующая
