Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 94

• Предыдущая
• 94/121
• Следующая

— Но я не могу отправиться к нему прямо сейчас, — сказала я. — Я иду к фараону. Не может ли царевич подождать до завтра?

Втайне я была удивлена приглашением царевича. Долгое время я видела его лишь мельком и изо всех сил старалась забыть о нем.

— Царевич знает, что твое время не принадлежит тебе, госпожа Ту, — ответил вестник. — Поэтому он умоляет тебя посетить его сегодня ночью, когда ты будешь возвращаться в гарем.

— Но это будет не раньше полуночи, — возразила я озадаченно. — Я не хотела бы будить царевича.

— Царевич собирается на ночную рыбалку, — был ответ, — а потом у него будет дружеская вечеринка. Он не ляжет спать.

Я кивнула:

— Хорошо, приду.

Когда мы остались одни, Дисенк заговорила:

— А вдруг это ловушка, Ту? Ты будешь возвращаться в час, когда дворец уже опустеет.

Я подумала, потом пожала плечами.

— Главный вестник царевича не похож на лживою наемника, — заметила я, — Если сам царевич не желает моей смерти, думаю, мне нечего опасаться. Я попрошу одного из стражников сопровождать меня, Дисенк. В конце концов, не могу же я закрыться в своей комнате или в царских покоях. Я сойду с ума!

— Думаю, царевич не хотел бы, чтобы кому-нибудь стало известно о том, что он посылал за тобой, предположила Дисенк. — Иначе он не отказался бы принять тебя днем или обратился бы к тебе на одном из праздников. Я пойду с тобой сегодня ночью, Ту, и подожду за дверями царской опочивальни. И потом провожу тебя в покои царевича.

Я поблагодарила ее, и мы заторопились. Солнце стояло еще высоко над горизонтом, но уже опустилось за здание гарема, и на траве лежали длинные тени. Проходя мимо того места, где умер несчастный щенок, я вздрогнула. Одна из служанок убрала его тельце, но мне казалось, что в том месте, где он упал, трава была до сих пор примята.

Царь был в приподнятом настроении, шутил и подтрунивал надо мной, поедая медовые лепешки и запивая их большим количеством вина, что никак не сказывалось на его безудержной страсти. Мы несколько раз занимались любовью, пока он наконец не угомонился и не провалился в глубокий сон. Когда я убедилась, что он уснул достаточно крепко, я поправила ему подушку, разгладила покрывало и тихо вышла. Дисенк тут же появилась из темного угла, где она дремала все это время. Мы молча покинули дворец, затем резко свернули налево и пошли вдоль высокой стены дворца, мимо опочивальни, где тихо похрапывал Могучий Бык, мимо его личной гостиной и приемной. Часть дворцового сада между зданием и окружной стеной была погружена в ночь. Луна уже уплывала за горизонт, и только слабый свет звезд сочился на землю и слабо разжижал темноту, просвечивая сквозь ветви деревьев. Ра был погребен в чреве богини неба Нут, ожидая часа, чтобы снова возродиться, и без него краски мира поблекли.

У подножия лестницы, что примыкала к внешней стене дворца и вела в покои царевича, тихо переговаривались двое стражников. При нашем появлении они потянулись к мечам, закрепленным на поясе, но я назвала свое имя и повернулась к Дисенк.

— Как я выгляжу? — шепотом спросила я.

Она провела рукой по моим волосам и вытерла пятнышко черной краски на виске. Ее губы казались совсем темными в неверном свете.

— Ничего не ешь и не пей, — напомнила она.

Я кивнула и стала подниматься по лестнице вслед за стражником. Внизу медленно удалялся темный сад, и наконец лестница вывела на площадку; передо мной появились высокие двойные двери. Солдат постучал, тотчас отозвался знакомый голос. Я слышала, как солдат доложил о моем приходе, потом с поклоном пригласил меня войти, я шагнула мимо него, и дверь за мной закрылась.

Я оказалась не в комнате, а в торце коридора, что уходил в темноту. Но прямо передо мной располагались еще одни двери, они были распахнуты, и на полу у моих ног дрожали бледные отсветы. Я шагнула вперед. Слуга повторил действия солдата, закрыл за мной дверь, и я оказалась наедине с царевичем.

Его гостиная была обставлена на удивление просто. Стены разукрашены пейзажами пустыни в бежевых и голубых тонах, на противоположной стене изображен сам царевич; он стоял в колеснице, с кнутом, занесенным над головами несущихся коней.

Стол царевича, где лежали несколько свитков, сломанный наконечник стрелы и белый кожаный пояс с пустыми ножнами, был из простого промасленного дерева, такими же были простые кресла с плетеными льняными сиденьями и низкий столик, на котором горела лампа. Другая лампа стояла в дальнем конце комнаты на резной подставке в форме связки стеблей папируса.

Пока царевич поднимался с кресла и подходил ко мне, я успела оглядеть комнату, и у меня сложилось впечатление, что ее хозяину доставляла радость скромная жизнь отшельника. Но все же мне показалось, что эта обстановка напоминала декораций, будто царевич играл здесь какую-то роль, а его постоянное жилище находилось где-то в другом месте.

На нем не было ничего, кроме льняной набедренной повязки; мягкий свет скользил по длинным гибким мускулам его смуглых ног, подтянутому крепкому животу, потрясающе широкой груди с коричневыми сосками. Лицо обрамляли гладкие черные волосы. Черная краска на глазах была нанесена давно, но и оставшегося количества хватало, чтобы подчеркнуть ясность его глаз. На губах, раскрывшихся в улыбке, были заметны следы хны. Чувствуя, что готова потерять голову, я опустилась в почтительном поклоне.

— Приветствую тебя, царская наложница госпожа Ту, — сказал царевич Рамзес, — Можешь подняться. Прошу прощения за свой вид, но я рыбачил ночью, а потом мы плавали с товарищами. Нет ничего прекраснее, чем скользить в темных водах Нила, когда на его поверхности поблескивает лунная дорожка. Разве только сидеть на песке в пустыне и любоваться, как умирающий Ра разливает по горизонту свою кровь. Ты можешь, сесть, если хочешь.

Я с радостью подчинилась, потому что не хотела, чтобы он заметил, как у меня вдруг задрожали колени, и улыбнулась ему в ответ. Он подошел ближе и стал задумчиво рассматривать меня.

— Мы мало виделись в последние несколько месяцев, — непринужденно продолжал он. — Но я много слышал о тебе. Когда придворным становится больше не о чем говорить, разговор всегда сворачивают на молодую наложницу с необычайно синими глазами и острым язычком, которая превратила царя в комнатную собачку.

Я быстро подняла на него глаза, но в его взгляде не было злобы. Он улыбался тепло и одобрительно.

— Ни одна наложница еще не удерживала его интерес к себе так долго, — сказал он, — Мои поздравления, госпожа Ту. Ты действительно удивительная женщина. — Теперь в его голосе послышалось предупреждение.

Я поднялась, чтобы чувствовать себя менее уязвимой.

— Благодарю тебя, мой господин, — ответила я, — но в моей красоте или легкости языка нет моей заслуги. Я такая, какой меня создали боги.

— О, я так не думаю, — возразил он. — Вовсе нет. Я думаю, что ты очень умное, очень изобретательное дитя земли. Я даже не знаю, завидую я отцу или жалею его.

— Ты несправедлив, мой господин! — запротестовала я негодующе. — Я делала Великому Гору только добро! Я исцеляла его раны, исполняла любые желания, я сделала его счастливым!

— Без сомнения. — Он остановился передо мной, все еще улыбаясь, и посмотрел мне прямо в глаза. — Но то же самое делали многое другие женщины. Для того чтобы оставаться в милости у отца, нужно больше, чем просто умение угождать ему, и ты знаешь это. Нужны целеустремленность и расчетливость. Не пытайся запутать меня, Ту. Я не осуждаю тебя. Совсем нет. Я восхищаюсь твоим упорством. И у меня есть к тебе предложение.

Я осторожно разглядывала царевича. Улыбка исчезла с его лица, он подошел ближе, так что я почувствовала запах его тела. Пальцы у меня судорожно сжались от внезапного желания прикоснуться к его упругой шелковистой коже.

— За этой стеной, — сказал он, ткнув большим пальцем в темноту, — находятся покои моего брата царевича Рамзеса Амонхерхепеша. Он на год моложе меня. Его сейчас нет здесь. На самом деле он никогда не бывает в своих покоях. Почти все время он проводит на севере Дельты, лежа на пляжах Великой Зелени и играя со своими наложницами. За садами расположены покои остальных моих братьев. Один из них настолько глуп, что не может сосчитать, сколько у него ушей. Другой живет в Фивах, где служит в храме Амона. Он хочет оставаться жрецом всю свою жизнь. Еще у одного дурной характер, он обожает хлестать кнутом своих коней, женщин и слуг. Никто из них особо не беспокоится о нашем отце и еще меньше беспокоится о Египте. Отец, однако, не делает разницы между нами и мучится вопросом, кого из нас назначить преемником трона. А тем временем мертвая хватка Амона все крепче сжимает горло страны. — Он не повышал голоса, но вдруг сжал мои плечи сильными руками. — Уверен, что только я смогу спасти Египет, — сказал он по-прежнему ровным голосом. — Но он не хочет слышать моих слов. Отец не понимает, что угрожает стране, если выбор падет на кого-то другого из его сыновей. Конечно, я понимаю его страх. Он не доверяет никому из нас, хотя, конечно же, видит, как я люблю его и как я люблю свою страну, и мне больно. — Тонкие летящие брови сошлись на переносице. — Но он верит тебе, моя госпожа. Он любит тебя и прислушается к тебе. Помоги мне, когда я буду излагать ему свои доводы. Поддержи меня, когда я буду пытаться убедить его объявить меня Гором-в-гнезде.

• Предыдущая
• 94/121
• Следующая