Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 93

• Предыдущая
• 93/121
• Следующая

— Дисенк, — начала я несмело, но она все еще неотрывно смотрела на поднос, — в чем дело?

Она быстро заморгала и закусила губу.

— Я собственноручно готовлю тебе еду, — сказала она очень тихо. — Беру все из общих запасов, и мой выбор невозможно предугадать. Он случаен. Вот сельдерей, Ту. В это утро огромные чаши его стояли по всей кухне. Я выбирала стебли из разных чаш. Прежде чем положить на твой поднос, я отрезала кусочек от каждого стебля и ела его сама. Я так делаю всегда, каждый раз, когда ты хочешь поесть. Твое вино и пиво поступают прямо от Мастера, и кувшины хорошо запечатаны. — Она взглянула на меня. — Но все-таки что-то не так в этих блюдах, я не могу понять, что именно. Все так, как я положила, и все же как-то по-другому.

Ее ручки двигались над едой, прикасаясь к бокалу и краям блюд, будто те могли подсказать ей ответ; потом она вдруг застыла.

— Винные ягоды, — прошептала она.

— Дисенк…

Она резко обернулась ко мне.

— Здесь пять винных ягод, — медленно сказала она, — Пять! Но я положила только четыре! Кто-то подбросил еще одну ягоду на это блюдо.

Наши глаза встретились, и, несмотря на теплоту утра, холодок пробежал по моей коже.

Дисенк резко поднялась. Она осторожно подняла блюдо с винными ягодами и вышла на залитую солнцем лужайку. Там всегда играли несколько щенков, катаясь в траве и кувыркаясь с детьми, и это утро не было исключением. Я смотрела, как Дисенк незаметно вышла на солнце и поставила блюдо на землю. Потом она вернулась ко мне, и мы, замерев в напряжении, стали ждать.

Некоторое время никто не обращал внимания на ее приманку, но потом один толстый пушистый щенок почуял сладкий запах винных ягод и отделился от общей свалки. Он приблизился к блюду и осторожно обнюхал пищу, поглядывая на своих пухлых собратьев, потом высунул розовый язычок. Я услышала быстрый вздох Дисенк. Щенок шустро проглотил все ягоды, потом поставил коричневую лапу на блюдо и тщательно вылизал подливку; после этого он потерял интерес к находке и отправился восвояси. Я почувствовала, как ногти Дисенк впились мне в руку. Щенок не убежал далеко. Внезапно его поведение изменилось. Он начал пошатываться, потом остановился, и его вырвало. Лапки его задергались, он упал на бок и обмяк. Я не могла шевельнуться. Неуверенно ступая, Дисенк прошла вперед, ее обычно грациозные движения вдруг стали неловкими, краем своею платья она взялась за блюдо и остановилась осмотреть щенка. Когда она возвратилась, глаза у нее были круглыми от ужаса; поставив блюдо на поднос, она выглянула во двор, где по-прежнему шумно играли дети и увлеченно болтали мамаши.

— Бедняжка мертв, — наконец сказала она. — Я унесу еду обратно.

Она механически подняла поднос и отправилась в сторону выхода из двора, и, когда она ушла, мое внимание привлекла Хатия. Женщина неподвижно сидела на своем обычном месте под балдахином, закутанная в красный лен, ее служанка так же неподвижно сидела позади нее. Обе они неотрывно смотрели на меня.

Намеренно небрежно я встала и, потянувшись, удалилась в свои апартаменты. Было ли там безопасно? Мне хотелось надеяться на это. У меня начиналась истерика. От нервного напряжения сердце бешено колотилось и кровь приливала к лицу. Кто-то пытался убить меня. Кто-то хладнокровно пытался убрать меня с дороги. Мои мысли завертелись вокруг событий вчерашнего дня, я вспомнила холодное сверкание глаз Аст-Амасарет, когда она была вынуждена уступить мне свое место. Выходит, я наконец стала серьезной угрозой для этой опасной ведьмы? Я всегда подозревала, что она практикует черную магию, потому что как еще она могла бы сохранить свою власть над Рамзесом?

Или это Хатия? Ну конечно нет! Хатия отупела от вина. Она живет ради кувшина, который у нее всегда под рукой. Или все же она? Хатия живет в гареме очень давно. Молча, не привлекая внимания, она сидит на одном и том же месте день за днем, год за годом. Ничего не ускользает от ее внимания. Все забывают о ее присутствии, и она может быть прекрасной шпионкой. Не думаю, что она такая безразличная, какой кажется. Я с содроганием вспомнила тот злобный взгляд, которым она наградила меня в один из ужасных дней моей опалы. Могла ли она стать орудием Аст-Амасарет? Может быть, вино, которым она накачивается так самозабвенно, поступает с виноградников Старшей жены?

Это были бесполезные размышления. Аст-Амасарет, Хатия — коварный замысел мог родиться в завистливой голове любой из сотен женщин, которые завидовали мне, моему исключительному положению при дворе и которые верили, что, сведя меня в могилу, будут иметь шанс получить такие же привилегии.

Когда прошел первый шок, я заходила из угла в угол, наклонив голову и сплетя пальцы. До этого момента я не принимала всерьез предупреждений Гуи, Гунро и Дисенк. Я считала себя неуязвимой, но теперь мне придется осматривать каждый кусочек, который собираюсь положить, в рот, и подозревать каждую протянутую мне руку. Я и в самом деле была одинока и в тот момент осознала, что за все в жизни надо платить. Я хотела побежать к фараону, излить ему свое негодование, потребовать, чтобы полиция перевернула гарем вверх дном, и тогда я, может быть, обрету покой, буду в безопасности, но, ступив за порог своей роскошной клетки, я осознала, что, пожаловавшись фараону, навлеку на себя еще большую опасность. Потому что фараон не сможет защищать меня ежеминутно, даже если очень захочет. А если преступницей окажется Старшая жена, что тогда? Я понимала, что наложнице, даже титулованной, даже такой обожаемой и избалованной, как я, ни за что не выдержать противостояния с одной из самых влиятельных женщин Египта.

А что, если начать интриговать против нее, чтобы в конце концов добиться ее смещения? При мысли об этом по телу у меня пробегала приятная дрожь. А когда я представила, как этот искривленный рот еще больше обезобразится от боли, как хрупкое тело скорчится, когда мой яд пропитает его кровь, я совсем воспрянула духом и подняла голову. Но что, если Аст-Амасарст невиновна? Я вздохнула. Нет. Ничего нельзя было поделать.

Когда вернулась Дисенк, уже совершенно спокойная и сдержанная как всегда, мы коротко обсудили случившееся, и я собственноручно написала письмо Гуи, рассказав ему о том, что произошло. Дисенк поклялась более пристально следить за приготовлением еды для меня. Я спросила, как ей показались другие служанки гарема. Не заметила ли она чего-нибудь необычного в их поведении, такого, что показалось бы ей подозрительным? Она покачала головой. Служанки сплетничали так же самозабвенно, как и их хозяйки, но Дисенк ничего не встревожило. В конце концов мы перестали говорить об этом, но я никак не могла перестать об этом думать: неясная угроза всюду мерещилась мне среди дня и преследовала в ночных кошмарах. Я, как никто другой, знала, что искусные руки найдут дюжины разных способов использовать яд, и оставалось только надеяться, что в Пи-Рамзесе об этом знаю только я и Гуи.

Неделей позже я получила вызов от царевича Рамзеса. За эти дни случай с отравленными винными ягодами постепенно стал казаться мне проявлением неизбежного риска, с которым было связано мое положение. Жизнь привилегированных наложниц в гареме всегда была полна опасностей. Это являлось своего рода расплатой за милость фараона, риском, который не должна была сбрасывать со счетов та, что решится начать восхождение но зыбкому и крутому склону царского благоволения, и мне не следовало удивляться столкновению с реальностью.

Было невыносимо знать, что меня ненавидят, и самое ужасное было то, что у меня не было возможности отомстить. Мстительность всегда была присуща моей натуре. Однако к тому времени, как у моей двери появился вестник царевича Рамзеса, я смирилась со своим положением; вестник почтительно приветствовал меня и попросил явиться в личные покой царевича. Дисенк как раз только отложила в сторону мое ароматическое масло и надевала мне браслеты.

• Предыдущая
• 93/121
• Следующая