Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 49

• Предыдущая
• 49/121
• Следующая

— Это Паибекаман, главный управляющий ныне живущего Гора; это Панаук, царский писец гарема, а это Пенту, писец Обители Жизни.[66]

Они молча приветствовали меня, и я пробормотала, что очень рада знакомству. Они вежливо обрадовались, все время, пока я усаживалась за столик, ставила цветы на пол рядом с собой, отпивала вино из бокала, они пристально наблюдали за мной. Особенно угрюмым и задумчивым выглядел главный управляющий, что было следствием не только его ужасно высокого положения при дворе. Он наблюдал за мной холодно и совершенно невозмутимо. Сначала я была напугана, так неожиданно окунувшись в общество высокопоставленных мужей, и смиренно терпела их разглядывание, но скоро оно стало меня раздражать.

— Скажите, господа Египта, у меня что, на носу какой-то изъян? — радостно спросила я, и напряжение в комнате разрядилось.

Паис смешливо хрюкнул. Гуи сдавленно фыркнул. Главный управляющий Паибекаман снова отвесил мне поклон, на этот раз чуть более уважительно.

— Прошу прошения, Ту, — сказал он с ледяной усмешкой. — Я не часто впадаю в подобную непочтительность. Позволь сказать, что твоя красота — это что-то потрясающее. Дворец полон самых прекраснейших женщин страны, но ты очень необычна.

— О да! — ответила я, когда он вернулся к своему столику. — Действительно, давайте поговорим об этом, господин Паибекаман! И позвольте мне в свою очередь сказать, что для меня большая честь ужинать в обществе таких выдающихся людей.

Я подняла бокал и выпила за них, а они выпили за меня. Гуи подал знак, и в дальнем конце комнаты начали играть музыканты. Из дверей вереницей потянулись слуги, нагруженные подносами, от которых поднимался нар, и начали расставлять блюда. Паис наклонился ближе ко мне.

— Ту, не думай, это была не просто лесть, — заверил он меня, — Ты на самом деле восхитительна. Откуда у тебя такие синие глаза?

Пока в мою тарелку накладывали деликатесы и наполняли мой бокал, я рассказала ему о том, что мой отец из либу, потом спросила о его семье. Он довольно охотно поведал мне о Кавит, их с Гуи сестре, об их родителях и предках, которые жили в Дельте много хентис, но вскоре снова перевел разговор на меня, предлагая мне рассказать о себе, и я, слегка поколебавшись, согласилась, помня, что Гуи сидит совсем рядом. Я ожидала от него упрека, но его не последовало, Гуи спокойно ел.

Разговор иногда перетекал на другие темы, но потом снова возвращался к моей персоне, и я начала осознавать, что меня мягко, но умело подводили к тому, чтобы я больше рассказала о себе. Я была центром всеобщего учтивого внимания. Я чувствовала себя диковинкой, бабочкой, выпорхнувшей из заточения, — сладостное ощущение. Еда была превосходная, вино опьяняющим, музыка сливалась с оживленными мужскими голосами; мне нравились пристальные мужские взгляды, блеск пота на их руках и в ключичных ямках; чем дольше длилось веселье, тем больше они потели. Мне казалось, что моя застенчивость прошла, я шутила и смеялась вместе с ними.

Только Гуи молчал. Он отстраненно пил и ел, рассеянно отдавал приказания, потом откинулся на подушки и стал наблюдать за гостями. Он ни разу не заговорил со мной, и я забеспокоилась, не обидела ли я его чем-нибудь, но беспокойство длилось недолго, радость снова захватила меня. Я добилась успеха. Тогда у меня не возникло вопроса, в чем же состоял этот успех. Я стала госпожой Ту, мне легко и приятно среди великих Египта. Это был праздник, которого я никогда не забуду.

Ближе к рассвету музыканты удалились. Один за другим гости поднимались из-за столиков, заставленных грязными тарелками и пустыми кувшинами из-под вина среди увядших цветов и раскрошенных пирожных, нетвердой походкой направляясь к дверям, ведущим в главный зал, и дальше к выходу. Гуи взял меня за руку, и мы вышли вместе с ними. В лицо подул теплый сухой ветер, приподнимая косички с моих усталых плеч и прижимая к бедрам измятое платье. Носилки уже ждали своих хозяев. Харшира стоял в тени, готовый прийти на помощь тем, кто был слишком пьян и не мог сесть в носилки самостоятельно. Они нежно прощались со мной, их пьяные голоса звучали слишком громко в блаженно прохладном воздухе, потом они наконец расселись в свои носилки и исчезли со двора. Генерал Паис поднес мои пальцы к губам и легко поцеловал меня в обе щеки.

— Спокойной ночи, маленькая царевна, — прошептал он мне в ухо. — Ты редкий и удивительный цветок, было огромным удовольствием познакомиться с тобой.

Он, покачиваясь, уселся в свои носилки и приказал двигаться. «Царевна, — отчаянно подумала я, когда его поглотил сумрак, — Он назвал меня маленькой царевной, и я стою здесь, на том же месте, где он отказал той, другой царевне, и я счастливейшая среди живущих."

Гуи отвел меня обратно в дом, в знакомый мирный покой своего кабинета. Как только дверь за нами закрылась, он предложил мне сесть, но сам взгромоздился на стол и положил ногу на ногу; из-под его все еще безупречной серебристой юбки виднелись молочного цвета голени. Я подняла голову и посмотрела в его красные, обведенные черным глаза, а он наклонился, снял с моей головы тяжелый парик, вынул из волос шпильки и нежно запустил руки в мои волосы.

— Ты раскраснелась. — отметил он. — Устала, Ту? Вечер утомил тебя? Как тебе понравились мои друзья?

Его прикосновения были и успокаивающими, и возбуждающими одновременно. Заволновавшись, я закусила губу и отвернулась, и он тотчас отнял руки и положил их себе на колени.

— Твой брат очарователен, — ответила я. — Неудивительно, что царевна хотела спать с ним. Однажды ночью, очень давно, я слышала из окна его разговор с царственной госпожой.

Гуи изумленно взглянул на меня и хрипло рассмеялся:

— Паис умеет обращаться с женщинами. И ты тоже хотела бы спать с ним?

— Нет! — громко ответила я, засмеявшись в ответ, но про себя подумала: «Тот, от кого учащенно бьется мое сердце и туманится разум, — это не генерал, это ты, Гуи. И это с тобой я хочу спать. Хочу, чтобы ты держал меня в объятиях, целовал своими накрашенными губами, чтобы эти красные глаза разгорались желанием при виде моего обнаженного тела, чтобы твои белые руки нежно скользили по моей коже. Ты мой Мастер, мой учитель, мой повелитель. Я хотела бы, чтобы ты стаи и моим возлюбленным». Я вздрогнула

— Ты права, — продолжат он. — Думаю, он был бы не против позабавиться с тобой некоторое время, ты — новинка, не избалованная аристократка и не невежественная рабыня. Но ведь у тебя хватит здравого смысла, чтобы не попасть в его сладкие сети, не правда ли? А что скажешь об остальных?

Я задумалась, подбирая слова. Эйфория от выпитого вина сменилась тяжестью в голове и холодом в членах.

— Генерал Банемус — достойный человек, как мне показалось. Если он что-то обещает, то обязательно сдержит слово. Откуда у него этот шрам?

— Битва с мешвешами[67] при Гаутуте, у Великой Зелени, четыре года назад, — спокойно ответил Гуи, — Он проявил себя так хорошо, что фараон назначил его командовать лучниками на юге страны. Фараон — человек не слишком здравомыслящий. Ему следовало бы оставить Банемуса на севере.

— Гаутут? — изумилась я. — Но разве область Гаутута на левом берегу Нила, в Дельте, принадлежит Египту?

— Четыре года назад мешпеши оккупировали Дельту от Карбаны до Она, — уточнил Гуи. — Рамзесу и его армии в конце концов удалось дать им отпор. Их предводитель Мешер[68] был взят в плен. Его отец Кепер умолял пощадить сына, но фараон не внял ему. Мешера казнили. Неужели крестьяне в Асвате ничего об этом не знают, Ту? Они хоть знают, в каком веке живут?

— Они больше озабочены тем, как заплатить налоги и обеспечить себя пропитанием! — вспыхнула я, уязвленная. — Что им за дело до событий в Дельте? Дельта для них только слабый отзвук Египта, на судьбу которого они не могут повлиять!

Возникло неловкое молчание, Гуи с любопытством разглядывал меня. Потом он заулыбался.

• Предыдущая
• 49/121
• Следующая