Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 48

• Предыдущая
• 48/121
• Следующая

— Это хна, — прошептала я, и она снова улыбнулась.

— Ни одна знатная госпожа не показывается на празднествах без хны на ладонях и ступнях, — сказала она. — Это знак ее высокого положения. Это требует почтения и повиновения от нижестоящих. Другую ногу, пожалуйста. Потом я накрашу твои ладони, и, пока хна будет подсыхать, мы наденем парик.

Словом «парик» называлось нечто прекрасное, тяжелое, со множеством туго заплетенных косичек до плеч. Золотые кружочки, висевшие по одному на конце каждой косички, обрамляли лицо, картину завершала прямая черная челка на лбу. Когда Дисенк закрепила парик у меня на голове, мне показалось, что я надела корону. Когда я, любуясь своим отражением в зеркале, снова и снова царственно поворачивала голову влево и вправо, косички легко касались моих голых плеч. «О Паари, — думала я с восхищением. — если бы ты видел сейчас свою маленькую сестру!»

Хна высохла. Дисенк молча взяла голубой лен и помогла мне облачиться в него. Он мягкими складками струился по моим лодыжкам, его золотая кайма сверкала. Юбка была свободной, а лиф плотно облегал фигуру. Моя правая грудь оставалась обнаженной. Дисенк снова обмакнула кисть в хну и осторожно покрасила мне сосок. Моя мать провалилась бы от стыда, узнав, что ее дочь собирается появиться на людях одетая таким образом, подумала я, но я научусь не обращать на это внимания. Асват теперь от меня далеко. Мои ладони и ступни окрашены хной. И я — госпожа Ту.

Осталось надеть украшения, но я не питала надежд, что, как только рассвет вытеснит прохладу из моей комнаты, у меня останется хоть что-то из этого. На столике лежали золотая диадема, усыпанная бирюзой, пектораль — величественное нагрудное украшение, охватывающее шею и спускающееся почти до груди; пять золотых колец с анхами[65] и скарабеями — для моих дрожащих пальцев, и на плечо золотой обруч, с которого свисали крошечные цветы, а в серединке каждого цветка поблескивала капелька бирюзы. Непривычная тяжесть парика и такое количество украшений вынуждали меня двигаться медленнее, чем обычно, но это не было неприятно. Дисенк критически осмотрела свое творение и осталась довольна.

— Готово, — объявила она, и я поняла, что ее работу будут оценивать вечером так же, как меня.

Когда за мной пришли, я погладила ее по щеке окрашенной ладонью и вышла.

Тот, кто стоял за дверью, был Харшира; он был просто великолепен в своей переливающейся золотом льняной одежде, его широкую грудь пересекала золотая лента. В его глазах я не увидела никакой реакции на мое преображение, однако же он отвесил мне сдержанный поклон, и мы зашагали по галерее. Сумерки уже заползли в дом, и лестница была темной, а мы спускались туда, где в светильниках благоухало душистое масло и разливался мягкий желтоватый свет. Слуги сновали туда-сюда со свечами, тесня надвигавшуюся темноту. Когда мы проходили мимо них, они останавливались, быстро и почтительно кланялись Харшире, и он сдержанно кивал в ответ, плавно продвигаясь в ту часть дома, которая прежде была закрыта для меня.

От подножия лестницы мы повернули направо. Здесь проход расширялся в великолепный коридор, выложенный голубыми фаянсовыми плитками, потолок был усеян нарисованными звездами. Я перевела взгляд с покачивающихся впереди ягодиц главного управляющего на свои ноги, ступающие по безупречно чистому полу. Свет вспыхивал на маленьких драгоценных камнях, нашитых на новые сандалии, по одному у каждого пальца, и натертая маслом кожа светилась. Кайма тонкого голубого платья ласкала ноги, как легчайшее дуновение ветерка, поблескивая при каждом шаге, а когда я остановилась позади Харширы, струя шафранного аромата от моего тела поднялась из его складок.

Перед нами оказались массивные кедровые двери, Харшира постучал, и рабы тут же распахнули их. Послышались мужские голоса, взрыв грубого смеха, на нас резко повеяло теплым воздухом, и в глаза ударил поток яркого света. Маленькие бирюзовые подвески браслета на моем плече зазвенели, когда я с умыслом разжала руки и свободно опустила их вдоль тела.

— Госпожа Ту, — нараспев произнес Харшира и посторонился, пропуская меня вперед.

Я взглянула в его глаза. Они ничего не выражали. У меня в горле вдруг пересохло, и я шагнула в комнату.

Гуи уже поднялся и направился ко мне, и какое-то время я видела только его. Он тепло улыбался, весь мерцающий белым и серебряным, как само воплощение лунного бога; серебро было вплетено в его белую косу на плече, пектораль с серебряными бабуинами, священными животными Тота, украшала его белую грудь, серебряные браслеты охватывали его мускулистые руки, серебром отливали складки его длинного одеяния. Он был удивительный и прекрасный, и он был мой Мастер, и гордость охватила меня, когда он взял мои пальцы и поднес их к своим накрашенным хной губам.

— Ту, ты прекраснейшая женщина в Пи-Рамзесе, — прошептал он, подводя меня к гостям.

И только тогда я осознала, какая тишина воцарилась в комнате. Шесть пар глаз были прикованы ко мне, мужских глаз, оценивающих и любопытных. Я подняла подбородок и взглянула на них так надменно, как только смогла. Гуи тайком сжал мою руку.

— Госпожа Ту, — объявил он спокойно, — Мой друг и помощница. Ту, эти люди тоже мои друзья, за исключением генерала Паиса, он мой брат, и ты, возможно, уже слышала о нем.

Паис неловко выбирался из-за своего низкого столика, высокий, возмутительно красивый человек, с черными глазами и полными губами, тронутыми сардонической улыбкой. На нем была длинная парадная юбка, на этот раз желтая, а не красная, потому что я сразу узнала в этом человеке своего генерала. Все, что я могла сделать, — это удержаться, чтобы не броситься к нему тотчас с криком: «Это ты! Так ты уступил похотливым желаниям той пьяной царевны?» Он поклонился мне и медленно расплылся в улыбке.

— Очень приятно наконец познакомиться с тобой, — сказал он, растягивая слова. — Гуи много рассказывал мне о необычайно красивой и невозможно умной девушке, которую он прячет от людских глаз в своем доме. Он охранял тебя так ревностно, что я и не думал когда-нибудь встретиться. Но… — он игриво поднял палец, — ожидание стоило того. Позволь мне представить тебя еще одному военному человеку, моему товарищу по оружию, генералу Банемусу. Он командует лучниками фараона в Куше.

Банемус тоже был высокий, с крепким телосложением солдата. Он поднялся и поклонился, движения его были резкими и уверенными, но из-под копны кудрявых темных волос, скрепленных пурпурной лептой, смотрели добрые глаза. Уголок его рта пересекал красный шрам, до которого он время от времени рассеянно дотрагивался пальцами. Шрам казался свежим.

— Сейчас в Куше нечем особо командовать, — с улыбкой парировал он слова товарища. — На юге стало спокойно, и моим людям там нечего делать, кроме как бесконечно слоняться по улицам, беззаботно играть в азартные игры и время от времени ссориться друг с другом. Теперь фараон настороженно вглядывается в сторону востока.

— Лучше бы ему вглядываться внутрь своей страны, — резко перебил его другой человек, выступая вперед.

Он отвесил сухой официальный поклон, бесцеремонно оглядев меня с ног до головы. Своей манерой двигаться он напомнил мне голубя.

— Прости, Ту, — сказал он. — Я Мерсура, первый советник Могучего Быка и один из его советников. Когда все мы, здесь присутствующие, собираемся вместе, нам трудно удержаться и не начать горячо спорить, потому что но роду своей деятельности каждый из нас по-своему видит пути решения тех или иных проблем. Счастлив познакомиться с тобой.

Он откинулся на подушки, и я почувствовала, как Гуи обнял меня за плечи.

— Это твой столик, между мной и Паисом, — мягко сказал он и подвел меня к столику. Он щелкнул пальцами, и появился молодой раб, принес мне вино и вручил букет цветов. — Прежде чем ты сядешь за столик, я представлю тебе остальных гостей.

Позади него застыли еще трое мужчин, и я в ожидании повернулась к ним.

• Предыдущая
• 48/121
• Следующая