Напарница - Авербух Наталья Владимировна - Страница 122

— Вы уж простите, хозяин, — заискивающе произнёс слуга. — Я бы рад пустить, да никого она не принимает, а сейчас и вовсе не может.

— Разве она больна? — уточнил сын синдика и сделал ещё один шаг внутрь.

— Нет, сударь, но она неодета, и…

В глубине дома хлопнула дверь, и лакей облегчённо выдохнул.

— Я хотел сказать, милостивый хозяин, хозяюшка ушла на прогулку.

— А когда вернётся, не знаешь? — усмехнулся сын синдика.

— Не знаю, милостивый хозяин! — подтвердил лакей. Дрон Перте, вместо того, чтобы возмутиться столь очевидной ложью, протянул слуге монету в пять грошей и, кивнув мне, спустился с крыльца. Дверь захлопнулась с неприличной поспешностью, но сын синдика только усмехнулся и подал мне руку.

— А теперь, сударыня, поторопимся, коль скоро мы выманили птичку из гнёздышка.

— Сударь? — возмутилась я. — Вы хотите сказать, что нарочно затеяли этот спектакль и вовсе не надеялись на встречу?

— Разумеется, — не стал отрицать очевидное авантюрист. — Я подметил, что дейстрийская барышня уходит из дома всякий раз, как к ней являются с визитом. Уж не знаю, зачем она это делает, не то из щепетильности, не то боится, что к ней всё же прорвутся силой. Но не мог же я сам останавливать незнакомую девушку на улице и набиваться в знакомство! А вот с вами мы всё проделаем быстро и элегантно.

— Но, послушайте, сударь, мне бы тоже не хотелось насильно набиваться на знакомство с посторонней дамой! — запротестовала я, увлекаемая Дроном Перте по грязной улочке.

— Вам-то как раз и не придётся, сударыня, — загадочно ответил авантюрист, и мы свернули за угол, чуть не сбив с ног хрупкую девушку в дейстрийском костюме для прогулок.

— Прошу прощения, сударыня, — по-дейстрийски извинился Дрон Перте и отвесил самый низкий острийский поклон, на который только был способен. Девушка окинула его равнодушным взглядом, небрежно кивнула, потом так же равнодушно посмотрела на меня. Я попятилась, в тщетной попытке спрятаться отступая за спину своего спутника, но было уже поздно. Лицо дейстрийки прояснилось, и она с громким криком: «Кати!» бросилась мне на шею. Кто-то остановился и с интересом поглядел на нашу сентиментальную группу. Я беспомощно оглянулась на сына синдика, и он действительно не подвёл: одной рукой схватил барышню за запястье, заставив выпустить меня, другой рукой распахнул дверь в стене ближайшего дома и втолкнул нас обеих внутрь. Мы оказались в плохо освещённым помещении, больше всего походившем на низкопробный трактир: о чём говорила и длинная стойка рядом с дверью, и невысокие столики некрашеного дерева, вокруг каждого из которых стояли такие некрашеные скамьи. На стойку опиралась молоденькая девица в непристойно-откровенном платье, а с другой стороны стояли два скрипача и один кларнетист, при виде нас заигравшие разудалую музыку самого скверного качества. Противоположный от музыкантов угол был отгорожен тяжёлой чёрной занавесью, и, повинуясь взгляду сына синдика, именно туда поспешила выскочившая из-за стойки девица.

— Свечу зажжёт, — пояснил сын синдика, бросая заговорщический взгляд музыкантам. Эти простые слова привели опешившую от наглости авантюриста барышню в чувство, и она решительно потребовала:

— Уберите от меня руки, сударь! И извольте объяснить ваше поведение, коль скоро вы благородный человек.

Один из скрипачей опустил скрипку и запел пьяным голосом под аккомпанемент своих товарищей. В двух шагах от чёрной занавеси распахнулась тяжёлая дверь, за которой можно было увидеть высокое крыльцо и улицу чуть пошире той, которую мы только что покинули. В таверну зашла грязная нищенка, распространяя вокруг себя дурной запах, и уселась на ближайшую к двери лавку. Девица выскочила из-за занавеси и бросилась к новой клиентке, а Дрон Перте, не отвечая на вопросы, подтолкнул нас обеих к углу.

— Проследи, — кинул он девице, чьё чёрное платье было ещё более коротким, чем это требует острийская мода даже для низших сословий, и та поспешно закивала, расплывшись в подобострастной улыбке.

— Объяснитесь, сударь! — снова потребовала барышня, когда сын синдика втолкнул нас за занавесь, за которой мы увидели круглый лакированный столик на фигурных ножках и четыре стула, подходившие к нему по стилю. — По какому праву вы позволяете себе подобное обращение?

— Я приношу свои извинения, сударыня, — как ни в чём ни бывало отвечал Дрон Перте, — если испортил чувствительную сцену, которую вам вздумалось разыграть посреди улицы. Но, коль скоро моей спутнице представление не доставляло удовольствие, я решил предоставить вам возможность поговорить наедине, не привлекая лишнего внимания.

— Но, позвольте, сударь, — надменно проговорила дейстрийская барышня, и тут же перевела вопрошающий взгляд на меня. — Кати?

— Вы ошибаетесь, сударыня, — устало ответила я. Больше всего на свете мне хотелось хорошенько пырнуть Дрона Перте подаренным ночью стилетом, но, как учила меня той же ночью Беата, оружие лучше не применять без крайней необходимости или там, где у меня не будет возможности немедленно покинуть место действия. Но нельзя сказать, чтобы сын синдика не заслужил такого отношения! Ведь мы не могли так удачно оказаться возле заднего входа в таверну из-за какой-нибудь глупой случайности!

— Но, Кати, я узнала тебя! — настаивала Аманда Рофан, барышня, у которой я служила перед отъездом из Дейстрии.

— Сударыня, позвольте вам заметить, что вы ошибаетесь, — не сдавалась я. А напарник уверял меня, будто одежда и причёска совершенно изменят моё лицо, и никто не сможет узнать во мне вчерашнюю компаньонку!

— Позвольте мне рассудить вас, — вмешался сын синдика. — Ивона, дорогая, если вы наполовину задёрните штору, и будете разговаривать тихо, вы сможете обсудить всё, не опасаясь ни чужих глаз, ни чужих ушей. Сам я отойду к стойке и прослежу, чтобы никто не подходил к кабинету. Вы довольны?

— Зачем вы устроили этот спектакль, сударь? — укорила я Дрона, и одновременно с этим заговорила Аманда:

— Ивона? Но как же?.. Кати, что за шутки?

— Позвольте вам представить — Ивона Рудшанг, — поклонился сын синдика. — Что касается меня, то ко мне обычно обращаются по имени Дрон Перте, и я весь к вашим услугам. Моё почтение, сударыни!

С этими словами он действительно покинул «кабинет», оставив нас в полумраке при свете одной-единственной свечи, без всякого подсвечника поставленной на столик.

— Кати… — умиленно протянула барышня Аманда и протянула ко мне руки. — Я искала тебя, я волновалась! Если бы ты знала, что я пережила!

— Но, сударыня, — попробовала возразить я. Барышня разжала объятья и прижала палец к моим губам.

— Т-ш-ш! Я всё понимаю, Кати, но не думай меня провести! — мило улыбнувшись, заявила она. — Неужели ты думала, что я не смогу узнать тебя — под любым именем, в любой стране, в любой одежде!

— Нет, барышня, — тяжело вздохнула я и опустилась на ближайший стул. — Так я не думала.

— И прекрасно! — просияла Аманда, изящно усаживаясь рядом со мной. — Не молчи, Кати, дорогая, рассказывай! Объясни мне, откуда у тебя другое имя, и кто этот молодой человек, который устроил нашу встречу?

— Обязательно расскажу, барышня, — пообещала я, — но сначала, пожалуйста, объясните, как вы меня нашли?

— О, Кати! — тяжко вздохнула Аманда. — Пожалуйста, ты обещала называть меня по имени!

— Как скажите, Аманда, но всё же!

— Какая нелепая сцена, — неожиданно вздохнула барышня. — Как в сентиментальном романе. «О сестра моя! Через горы и леса, по рекам и бездорожью пробиралась я, чтобы спасти тебя от нависшей тебе опасности!»

— Похоже, — засмеялась я, — только так писали ещё в прошлом веке.

— Тем хуже для нас, — улыбнулась в ответ Аманда. — Говорят, для женщины нет ничего хуже, чем отстать от времени.

— Я всегда относила это правило к одежде, — заметила я и только теперь осознала ту неправильность, которую заметила сразу, но так и не успела оценить. Аманда Рофан была одета по дейстрийской моде! И это в Острихе, где женщины законом обязуются носить открытые платья, особенно в домах без вывески со шпагой! Барыш… простите, Аманда, но почему вы в таком костюме?