Сын цирка - Ирвинг Джон - Страница 24
- Предыдущая
- 24/183
- Следующая
Можно представить состояние Фарука, когда, вернувшись из Вены, он обнаружил, что отец поддерживает теснейшие контакты с Промилой Рай, ее сексуально подозрительными племянниками и с голливудскими хамами, которые вертели слабохарактерным, жаждущим литературной славы отцом.
Промила Рай хотела, чтобы одному ее племяннику, Субдоху, дали роль в фильме, а не имевшего волос на лобке Рахула пристроили как мальчика на побегушках в эту «лабораторию творческого процесса». Не проявившаяся явно принадлежность к мужскому полу младшего племянника нравилась мужикам из Калифорнии и он вскоре сделался их любимчиком. Еще бы! И переводчик, и готовый к услугам мальчик на побегушках.
Что же эти типы из Голливуда хотели от Промилы Рай, пристроив к делу двух ее племянников? Доступа в спортивный клуб Дакуорт, известной своей репутацией даже у этих убогих людей. Кроме того, хотели заполучить доктора, который лечил бы все их болезни, а точнее, страх заболеть всевозможными болезнями Индии, поскольку вначале они вообще ни на что не жаловались.
Возвратившись домой, молодой Фарук оказался шокирован неожиданной деградацией отца. Мать разделяла его страх, видя, в какую ужасную компанию попал Ловджи, как Промила Рай бессовестно манипулирует ее мужем в собственных интересах. Этот американский мусор кинобизнеса получил-таки неограниченный доступ в клуб Дакуорт, и Ловджи Дарувалла, занимавший должность председателя уставного комитета, нарушил священное правило членов клуба — их — гости имели право прийти и находиться там только в сопровождении пригласившего их человека. Однако старый Дарувалла, зачарованный своими новыми друзьями, разработал для них специальные привилегии. К примеру, сценарист, который не имел права появляться в составе труппы на съемочной площадке, но от которого Ловджи хотел научиться секретам профессии, превратился в постоянного посетителя клуба Дакуорт. Из-за него чета супругов стала часто ссориться, что не скрылось от глаз членов клуба.
Дело в том, что мать Фарука — Мехер — на публике всегда флиртовала со своим мужем. В клубе у нее была репутация преданной супруги, поскольку не имелось ничего противоестественного в ее увлечении собственным мужем. Но вдруг Мехер прекратила флиртовать с мужем, стала враждовать с Ловджи. К стыду молодого Фарука, весь клуб встал на уши, обсуждая явную напряженность в явно пошатнувшихся семейных отношениях супругов Дарувалла.
Свой летний отпуск Фарук намеревался использовать на то, чтобы подготовить родителей к женитьбе братьев на сказочных сестрах Зилк — Джамшед называл их «девочками из Венского леса». Осознав, что родителям не до обсуждения романтических историй, он решил, что в итоге они смирятся с перспективой женитьбы сыновей на католичках из города Вены.
Джамшед всегда успешно манипулировал младшим братом, поэтому он избрал его на роль глашатая этой сомнительной вести, учитывая тот факт, что отец не станет вступать с ним в интеллектуальную борьбу. Фарук с детства был любимчиком семьи, ему всегда все позволяли, вдобавок его решение последовать по стопам отца в выборе профессии необычайно льстило самолюбию старого Ловджи, в то время как интерес старшего брата к психиатрии, по мнению ортопеда, науке неточной, привел к образованию трещины между ним и Джамшедом. Так что Джамшед рассчитал все правильно.
Не учел он только появившихся разногласий в отношениях родителей. Фарук их увидел и понял, насколько неблагоприятно будет сообщение о Джозефине и Джулии Зилк. Похвальные слова об их красоте и добродетелях должны подождать, как и красочная история об их храброй овдовевшей матери, которая приложила колоссальные усилия, чтобы дать образование дочерям. Вниманием родителей Фарука целиком завладел этот американский фильм. Младшему сыну никак не удавалось вовлечь отца в интеллектуальный спор. Когда он признавался Ловджи, что они с братом восхищаются Фрейдом и его системой, то старого доктора тревожило только то, что Джамшеду все меньше хочется заниматься «точной наукой» — ортопедической хирургией. Не помогало и пространное цитирование из работы Фрейда «Общие замечания об истерических припадках». Никакого научного спора не получилось. Старый Ловджи просто взбесился от утверждения Фрейда, что «истерический припадок эквивалентен совокуплению». Отец Фарука начисто отверг его идею, будто симптомы истерии аналогичны проявлениям сексуального удовлетворения.
По его мнению, спорить было просто не о чем. Какую чушь несет его сын, когда приводит пример пациентки Фрейда, которая «мужской рукой» пытается сорвать с себя платье, а «женской рукой» в отчаянии прижимает это платье к телу?
— Неужели этому обучают вас в Европе? Настоящее сумасшествие искать какую-то логику в том, что думает женщина, когда снимает с себя одежду! — в гневе кричал отец.
Старший Дарувалла не хотел слушать ни слова из того, что говорил Фрейд. Фарук воспринимал это как еще одно свидетельство интеллектуальной косности и старорежимности отца-тирана. Для того, чтобы дискредитировать основателя психоанализа, он обратился к авторитету выдающегося клинициста и талантливого автора коротких рассказов — канадского врача Вильяма Ослера, которого Фарук тоже очень уважал. Старит; перефразировал афоризм Ослера, что учиться медицине без учебников все равно, что выходить в открытое море без карты. Фарук было заспорил, ссылаясь на то, что сэр Ослер не советовал изучать медицину без изучения пациентов, иначе вообще не стоит выходить в море, Фрейд, по крайней мере, сам изучал пациентов, но даже этот довод не поколебал мнения Ловджи.
И тут Фарук почувствовал отвращение к отцу Он покинул дом семнадцатилетним юнцом, но в девятнадцать лет уже повидал мир и многое прочел Стоик показался ему обыкновенным шутом, поскольку вовсе не являл собой образец гениальности и благородства. Однажды в подходящий момент сын дал почитать старому доктору роман Грэхема Грина «Сила и слава». Он нашел книгу слишком модернистской. Поскольку в романе затрагивались вопросы религии, то для Ловджи это было равносильно тому, как если бы размахивали красной тряпкой перед глазами быка.
Фарук представил роман как сильнейший удар по римско-католической церкви, добавив, что французский епископат осудил книгу. Папаша клюнул на эту удочку, по каким-то непонятным причинам он не любил французов и вообще полагал, что все религии мира «ужасные монстры».
Глупо было надеяться, что какой-то роман когда-то направит старомодного старика на дорогу новейших европейских теорий, переделает его мышление. Таким же наивным было предположение Фарука, что роман облегчит ему разговор с отцом о католичках сестрах Зилк, не согласных с мнением французских епископов об ужасном характере книги. Дальнейший ход разговора, как его задумал молодой Дарувалла, мог бы привести к объяснению того, кем стали для сыновей Ловджи эти либерально мыслящие сестры.
Однако все пошло не так. Старшему Дарувалле роман совсем не понравился. Он осудил его за моральную противоречивость, а также за «огромное смешение добра и зла». Старый доктор отметил, что убивший священника лейтенант показан в романе честным человеком с высокими идеалами, священник нарисован полным негодяем, развратником, пьяницей и человеком, которому безразлична судьба его незаконнорожденной дочери.
— Разумеется, такого человека нужно убить, однако вовсе не из-за того, что он священник! — негодовал старший Дарувалла.
Фарука озадачила такая идиотская реакция на роман, который он перечитал уже много раз, и он еще больше рассердил отца, сказав, что его суждение недалеко ушло от нападок католической церкви на эту книгу.
Так начиналось лето и сезон дождей в 1949 году.
Здесь мы вынуждены ввести в повествование киношников-придурков, голливудских негодяев, этих «бессовестных трусов и посредственностей» и всю мутную пену из помоев кинобизнеса. К счастью, они лишь второстепенные персонажи романа, но настолько неприятные, что разговор о них откладывался так долго, насколько это оказалось возможно. Кроме того, прошлое и так уже вторглось в наш рассказ.
- Предыдущая
- 24/183
- Следующая
