Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/109
- Следующая
А за дорогой кто будет следить?
Машина, кому же больше? Она просыпается. Тыкается недоверчиво в ладони: кто я? я есть?
Да. Есть. Надолго ли, неизвестно, но пока ты есть, и ты самая лучшая, самая быстрая, самая сильная. Ты создана для того, чтобы лететь по земле, под небом, в этом твоя жизнь…
А твоя?
Нет, машины не спрашивают, они просто заглядывают в душу. Они умеют только так. И странное дело: они принимают то, что видят. Может быть, потому, что совесть – прерогатива людей, а животные и машины ее не знают?
Может быть.
Машины руководствуются здравым смыслом, в отличие от людей, которые и придумали, что здравый смысл, что машины. Год назад ты, Зверь, повел себя как человек. Доверился инстинктам, ни на секунду не задумавшись, зачем и почему делаешь то, что делаешь. А если бы хватило ума подумать?
Если бы хватило времени?
Времени, впрочем, было предостаточно. Полгода ушло на то, чтобы идеально скопировать чужую личность. Полгода. На уничтожение прототипа потребовались секунды. На убийство его родителей – единственных людей, кто мог отличить сына от чужака, – в общей сложности месяц. Все остальное время ты только и делал, что думал, Зверь. Думал, да не о том.
Зачем ты убегал?
Вопрос, конечно, правильный, но, увы, ответ на него есть, даже искать особо не нужно. Как было бы славно, не найдись ответа. Тогда хоть сейчас пошел бы и сдался. С ценными зверями и обращение соответствующее. Поводок длинный, кормежка хорошая, клетка просторная.
Убегал, потому что боялся. За собственную шкуру, которая тогда изрядно пострадала. Когда в твой дом вламываются решительные мальчики с оружием, в первую очередь нужно бежать, а уж потом смотреть – куда бежишь. И не важно, что вместо винтовок в руках у мальчиков были парализаторы. То есть в тот момент это не важно было. Живым или мертвым – попадать в руки осназовцам совсем не хотелось. Но потом-то, потом ведь понял, что ничего твоей драгоценной шкуре не угрожало. Потому что официально никто тебя не искал. Никто ничего не знал о тебе. Ни намеком, ни полунамеком не упоминалось о чудом спасшемся священнике, о пожаре в лесу, уж тем более о том, что делала в этом самом лесу группа боевиков. Даже пожарные помалкивали, а уж они-то люди совсем посторонние.
Те, кто устроил все это, прекрасно осознавали твою ценность, Зверь И дальше по пунктам: поводок, кормежка, просторная клетка.
Да.
Только поводок становился бы все короче. И кормежка дорожала бы. А еще тот, который хотел стать новым хозяином, ни на секунду не забывал о том, что Зверь не только ценен. Зверь еще и опасен.
Для него, для хозяина, – в первую очередь.
Рано или поздно он отдал бы приказ убить убийцу. От греха подальше. Потому что не нашел бы другого способа обезопасить себя. А верить, просто верить таким, как Зверь, люди не умеют. И это правильно.
Магистр, старый, умный магистр, мог не бояться. Единственный из людей, кто знал о Звере все и не испытывал страха. Доверял. Любил по-своему, как ни смешно это звучит.
Магистр умрет. Он оказался плохим хозяином Беда в том. что все остальные вообще никакими хозяевами стать не смогут. Не смогут, а искать не перестанут, не одни, так другие, не затем, чтобы посадить на цепь, так затем, чтобы уничтожить. Может ли Зверь убегать всю жизнь, всегда, без конца, без надежды остановиться хоть когда-нибудь?
Вряд ли. Но бегство все-таки лучше, чем клетка, которая все меньше, и поводок, который все короче. В нынешней личине стоит с полгода прослужить в армии. Там искать не станут. Вообще, не окажись прототип самым настоящим гением, можно было бы остаться на Земле. Но одно дело – скопировать чужую душу, и совсем другое – изобразить гениальность. Так что, армия – идеальный выбор. А потом можно вернуться. Стать другим человеком. И прожить еще какое-то время. И снова сменить личину.
Быть собой уже не получится. Надолго – не получится Впрочем, там видно будет.
А магистра нужно как следует расспросить перед смертью. Вдруг да расскажет что-нибудь полезное.
Игорь Юрьевич Смольников, глава государственного департамента по работе с молодежью, принял вечером гостя. И исчез. Как рассказывали охранники в парадном и рыдающая супруга, пожилой, представительный мужчина зашел к Смольникову почти сразу после звонка по телефону. Игорь Юрьевич, заметно взволнованный, пригласил гостя в свой кабинет, но меньше чем через минуту оба вышли. Смольников сказал супруге, что вернется поздно, отпустил охрану, сел в машину визитера, и больше его не видели.
Запись телефонного разговора была короткой. После чуть раздраженного поздним звонком «Да!» Смольникова глуховатый мужской голос произнес:
– Добрый вечер, Игорь Юрьевич, нам нужно встретиться прямо сейчас. По поводу проблем в Екатеринбурге.
– Кто… – Смольников чуть задохнулся, – Кто говорит?
– Вы знаете кто. Я буду у вас через пять минут. Предупредите охрану.
Разговор в кабинете оказался еще короче. Одна фраза:
– Игорь Юрьевич, вы сейчас пойдете со мной. Скажите жене, что вернетесь поздно ночью.
И все.
История невероятная и ощутимо попахивающая скандалом. Неудивительно, что розыски главы департамента взяло под контроль министерство внутренних дел, и ничего странного не было в том, что искать старались без лишнего шума.
Машина летела по ночной трассе. Шторки на окнах, полумрак в салоне, едва слышное урчание двигателя, да редкие огни встречных автомобилей.
Какой же русский не любит быстрой езды?
– Олег, что происходит?
– Меня зовут Зверь.
Магистр не мог пошевелиться, контроль над телом он потерял сразу, едва встретился взглядом с шагнувшим в его прихожую гостем. Тело не подчинялось, но способность говорить и думать никуда не делась.
Олег… Да, Олег. Игорь Юрьевич зацепился за имя, за последнюю тоненькую соломинку, что давала надежду не утонуть. Имя. По имени Зверя звали лишь родители, он магистр, да та девочка, Марина Чавдарова. Имя. Имяне убийцы – человека. Не дать Зверю стать Зверем, напоминать ему, постоянно, каждую минуту напоминать…
– Олег…
– Меня зовут Зверь.
– Да нет же, Олежка…
– У вас глаза болят, магистр. – Зверь смотрел на серую ленту уходящей в бесконечность дороги. – Кровь давит изнутри, лопаются сосуды, вам больно. Очень.
Уютный полумрак подернулся алой пленкой. От боли зазвенело в ушах, глазные яблоки, кажется, стали больше в два раза, кровь тяжко пульсировала в них, вздрагивали веки… Смольников вскрикнул, дернулся закрыть лицо руками, но руки не слушались.
– Олег…
– Меня зовут Зверь.
– Олег, не надо так…
– Правый глаз уже не видит.
– Не надо, не надо, нет, Зверь, пожалуйста, хватит. Зверь кивнул едва заметно.
– Боль прошла. Зрение восстанавливается. Дышите ровно, магистр, нам еще долго ехать.
– Куда мы едем?
– На вашем месте, – кажется, Зверь улыбался, – я спросил бы: куда ты меня везешь.
– Хорошо. Куда?
– Вперед.
– Но… зачем? – Голос заметно дрожал. Недавняя боль до сих пор отдавалась эхом где-то под черепом. И сердце билось неровно. Надо же, а ведь он давно не знал проблем со здоровьем.
Зверь рассмеялся негромко. В зеркальце заднего вида магистр увидел его глаза и поспешно отвел взгляд.
– Вы жертва, – услышал он.
– Чья?
Услышанное в голове не укладывалось. Жертва? Зверь стал работать на кого-то другого? На конкурентов? Но это бред. Нигде в России, а по большому счету, и ни в одной другой стране нет организации, способной всерьез конкурировать с Орденом. Кто же мог потребовать такую жертву?
Кто…
– Моя.
– Ол… Зверь, ты что, спятил? Ты хочешь меня убить?
– Да. Да. На оба вопроса ответ положительный. А что вас удивляет, магистр?
– Это глупо, Зверь. Глупо. Ведь я нужен тебе не меньше, чем ты мне. Мне нужна твоя работа, а тебе нужны жизни. Много жизней. Кто еще даст тебе возможность убивать столько, сколько ты хочешь? Мы могли бы продолжить наше сотрудничество.
- Предыдущая
- 19/109
- Следующая
