Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 34

• Предыдущая
• 34/91
• Следующая

– Я сижу около двери. Здесь есть хоть немного света для того, чтобы я могла работать. Посмотри на него, госпожа. Оно замечательное. Ты пришла купить его?

Неясная фигура протянула ей нечто, казавшееся частью тумана. В полосе слабого света Элизабет увидела, что это тончайшее, прекрасное кружево.

– Я не знала, что ты плетешь кружева.

– Вот кто я есть. Кружевница. Когда-то у меня было имя, но я давно забыла его. Я гораздо старше, чем все думают. Чего же ты хочешь от меня, если не купить мои кружева?

– Мне говорили... Говорят... что ты... мудрая женщина, – промямлила Элизабет.

Наступило молчание. Элизабет нервно покусывала губы.

Было очень темно, и только от кружев исходил неясный мерцающий свет, словно от блуждающих огоньков на болоте. Пока длилось молчание, Элизабет подумала, что старуха не слышала ее, и уже собиралась было повторить все снова, но тут раздался длинный протяжный вздох, прозвучавший отказом, что неожиданно повергло ее в печаль.

– Прости меня... – пробормотала она. Старуха тут же ответила:

– Не за что, госпожа. Одни говорят так, другие иначе. Тебе нужна моя помощь? Я живу так долго, что пережила все свои желания. И все же приятно осознавать, что я кому-то еще нужна. Возьми стул и сядь поблизости. Я не могу разговаривать с твоей тенью.

Оглядевшись, Элизабет увидела возле очага низкую трехногую табуретку, взяла ее, поставила около двери и села. Табуретка была настолько неустойчива, что, казалось, сидеть на ней невозможно. Но устроившись, Элизабет посмотрела наверх, и из ее уст вырвался негромкий сдавленный всхлип. Она увидела рядом с собой лицо, настолько старое, что от него и от всей фигуры старухи исходил могильный холод, проникший даже сквозь плотный шерстяной плащ Элизабет. Как и голос, это лицо не имело ничего общего ни с мужчиной, ни с женщиной. Морщины так густо и глубоко изрезали его, что оно вообще не походило на человеческое, и казалось, вовсе лишено черт. И все же это не было лицо больного или немощного человека: оно было темным и сильным, а глубоко в складках кожи жили глаза, яркие и безучастные, как у змеи.

– Ты смотришь на меня, госпожа? – услышала она шелестящий шепот. – Ты Меня видишь?

– Сколько тебе лет? – изумленно спросила Элизабет.

Старые глаза остались холодными. Старуха ответила, едва шевеля губами:

– Когда умерла королева, я была взрослой женщиной.

– Королева? – недоверчиво переспросила Элизабет.

– Королева Элизабет. Добрая благословенная королева Бесс. Я была уже совсем взрослой и выносила всех своих детей, пока она правила нами. Чего ты хочешь от меня? Время от времени ко мне приходят, втайне, пряча лица и головы. Люди идут с болезнями, бедами, приносят то, что их беспокоит, и спрашивают у меня, как быть. Приносят беду, как мертвое дитя, завернутое в пеленки, и оставляют под моей дверью. Они уходят, а беда подымается и следует за ними. Что я могу с этим поделать?

– Но... У тебя есть сила? – опасливо проговорила Элизабет, вглядываясь в непроницаемые глаза.

– У всего живого есть сила. Чего ты хочешь?

– Я хочу ребенка.

Вот. Слова произнесены. Она чувствовала, как напряжение всего дня покидает ее, словно вода, вытекающая из незакрытого сосуда. Старуха внимательно посмотрела на нее, будто не зная, что ответить, а ее руки в это время продолжали плести изумительные кружева. Наконец Элизабет снова нарушила молчание, вложив в вопрос все свои тревоги и надежды:

– Ты можешь помочь мне?

– Я старше всех на свете, – голос старухи напоминал шорох крысиных лап в подполе. – Я видела, как люди рождаются и как умирают. И их детей. И детей их детей. Я пережила их всех. Я пережила даже собственную жизнь. И все же Он не хочет взять меня домой. Нет ничего, что волновало бы меня. Нет ничего, чего бы я хотела. Кроме одного – покинуть тень и выйти на солнечный свет. Жизнь – это длинная тень, которую отбрасывает спина Бога. Я хочу увидеть Его лицо. Почему я должна помогать тебе?

Элизабет молчала, разочарование захлестывало ее.

– Неужели ты ничем не поможешь мне?

– Я дам тебе снадобье. Ты этого хочешь?

– И оно поможет мне забеременеть? – спросила Элизабет с оттенком сомнения и надежды одновременно.

Старуха громко расхохоталась:

– Нет, госпожа, для этого все равно нужен мужчина.

– Но снадобье поможет?

– Если ты веришь мне – конечно. Здесь, в тени, мы полагаем, будто знаем, о чем говорят нам наши чувства, но кто может видеть в темноте? Есть только то, во что веришь. И будет только то, во что веришь. Я дам тебе снадобье, у тебя родится ребенок, а все остальное не имеет значения. Покажи свои руки.

Элизабет протянула ей руки, ладонями вверх, и темная рука старухи поднялась с колен, чтобы взять теплые руки Элизабет и поднести поближе к глазам. Пальцы старухи были сухие и скрюченные, как собачьи когти.

– Я знала твою мать, – сказала она, глядя на ее белую ладонь. – Она верила и ждала и получила все, что хотела, кроме счастья. Это же ждет и тебя. Выйди на улицу и помолись Пресвятой Деве, а затем возвращайся, я дам тебе то, за чем ты пришла.

В полном смятении чувств Элизабет поднялась и вышла на влажный, промозглый воздух. Как во сне она прочитала молитву, не зная, как это лучше сделать, – вслух или про себя, и потому произнесла ее шепотом, едва шевеля губами, опасаясь нарушить тишину, затем снова подошла к двери и заглянула внутрь.

– Вот! – сказала старуха.

Она сидела на том же самом месте, как будто никогда и не шевелилась, и протягивала ей темный кисет со шнурком вокруг горловины. Элизабет с изумлением взяла его. Он зашуршал под пальцами, источая тонкий аромат трав.

– Вскипяти это в воде, а потом выпей все сразу, одним глотком, точно на двенадцатый день от начала твоих следующих месячных. Перед тем как ложиться в кровать, больше ничего не пей. Если тебя в эту ночь покроет мужчина, ты понесешь.

Элизабет спрятала кисет на груди.

– Что я тебе должна? – спросила она.

– Ничего, – ответила старуха.

– Но я должна дать тебе хоть что-нибудь.

– У тебя нет ничего, что я хотела бы. Иди и никому об этом не говори.

Воодушевленная, Элизабет покинула странный дом и пошла к своему пони. Ее ноги слегка путались в грубой траве. Пони поднял голову, встрепенулся, выказывая острое желание побыстрее попасть домой, и, хотя Элизабет почти не направляла его, он нашел обратную дорогу сам, будто всю свою жизнь только и делал, что ходил по этой тайной тропе.

Спустя четыре дня после свадьбы принцессы Мэри и принца Вильгельма, когда лондонцы все еще зажигали фейерверки, празднуя то, что они считали окончанием зависимости Англии от Франции, герцогиня Йоркская родила сына.

– Божий промысел! – воскликнул король по этому поводу. – Все было на грани срыва.

Мрачное настроение принца Вильгельма еще более усугубилось, так как с появлением этого младенца его молодая жена еще на шаг отдалилась от трона. А король, как бы в насмешку, обязал его стать крестным отцом малышу. Принц рвался домой, но морс было неспокойным для дальнего путешествия, чему принцесса была безмерно рада. Ее слезы не просыхали, Мэри отвергала все попытки успокоить ее, тем самым ввергая герцогиню, которой она очень нравилась, в такие же горькие и безутешные слезы. В конце концов девятнадцатого, ко всеобщему облегчению, датчане тронулись в путь, а двадцатого до Уайтхолла дошли новости, что ветер снова изменился и корабль вынужден задержаться в устье Темзы.

– О, Господи, – сказала Аннунсиата Хлорис, которая и принесла ей новость, – если они вернутся опять, нас всех затопит! Клянусь, я никогда не видела столько воды сразу, сколько в этом ноябре в Уайтхолле. Если они вернутся, я поеду прямиком домой, в Йоркшир.

Но казалось, что принцу Вильгельму уже все осточертело, и хотя ветер дул все еще не в ту сторону, он послал твердый, но вежливый отказ вернуться в Лондон и расположился со своей свитой в Кентербери, пока ветер, наконец, не переменился и они двадцать седьмого не отплыли по бурному морю. К этому времени младенец герцогини умер, а Аннунсиата так устала от всей этой суматохи, что решила переехать в свой новый дом, хотя он был еще недостроен. Она переговорила со строителями, и они обещали закончить основные комнаты к рождественским праздникам.

• Предыдущая
• 34/91
• Следующая