Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 32

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая

– Обещаю, – ответил Хьюго, не совсем понимая, что обещает, хотя Масслдайн, похоже, имел еще менее четкое представление об этом. Он открыл дверь в апартаменты приятеля и сдал его слуге с рук на руки.

– Я отведу его в постель, милорд. Спасибо, – поблагодарил слуга – солидного вида седобородый старик, который являлся семейной реликвией, поскольку служил этой семье с давних пор. Закрывая за собой дверь, Хьюго услышал сонный голос товарища:

– Он ведь католик. Ты увидишь – он сдержит свое обещание.

Венчание было очень тихим, скромным и совсем невеселым. Аннунсиата подумала, может ли быть удачным брак, который начинается так грустно. Глаза принцессы Мэри, невесты, были красны от слез: она рыдала, почти не переставая, с того самого момента, как король сказал, что ей предстоит выйти замуж за Вильгельма из Голландии, своего кузена. Казалось, она могла разразиться слезами в любую секунду, но это было бы нарушением этикета. Аннунсиату, уставшую от собственных проблем, связанных с воспитанием непослушной дочери, так бесило сопение, дрожание губ и всхлипывания принцессы Мэри, что у нее чесались руки отвесить ей звонкую оплеуху.

Арабелла, стоящая рядом с матерью, испытывала к невесте чуть больше симпатии, потому что она являла странный контраст со своим женихом. Принцесса была очень высокой – пять футов одиннадцать дюймов, даже без каблуков, темные вьющиеся волосы лежали на ее плечах. Она была красива, как все Стюарты, ей исполнилось пятнадцать лет, а в этом возрасте все прелестны. Невеста стояла, одетая по последней дворцовой моде, с некоторым шиком, и, если бы не печальная участь, довлевшая над ее судьбой, словно рок, была бы игривой и счастливой девочкой.

Принц Вильгельм, кузен Мэри, вовсе не соответствовал идеалу ее девичьих грез. Начать с того, что жениху было двадцать семь лет, и Арабелле, которой минуло шестнадцать, он казался, как и принцессе Мэри, стариком. Это был некрасивый, на четыре дюйма ниже своей невесты, худой мужчина с чахлой грудью и высоко поднятыми плечами, а его бледное лицо свидетельствовало о постоянных болезнях. У принца была астма, он шумно дышал ртом, и казалось, что его узкая грудная клетка может провалиться от любого вздоха. Он был одет по датской моде во все черное, без всяких украшений, и, к ужасу англичан, носил вместо парика собственные волосы. Его каменное лицо было нелюдимым: он никогда не улыбался, редко говорил, а если вынужден был делать это, то очень скупо и по делу, без всяких словесных украшений и комплиментов, как принято у английских кавалеров. Арабелла думала, что ни за что не пошла бы замуж за такого, и удивлялась, почему невеста не убежит из-под венца. Решив, что принцесса, должно быть, дура, она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока мать суровым взглядом не приструнила ее.

Епископ Комптон произносил торжественную брачную речь с таким выражением, что, казалось, все присутствующие должны были проникнуться важностью данной церемонии. Аннунсиата оглядывалась в изумлении и недоумении, надеясь найти хотя бы одно лицо, выражавшее радость по поводу происходящего действа. Герцог Йоркский выглядел гневным и угрюмым, эта свадьба была ему ненавистна; он был вынужден согласиться на нее только потому, что король не оставил ему выбора. Он хотел выдать Мэри за французского принца, католика: ему не нравились ни положение Вильгельма, ни его религия, кроме того, было хорошо известно, что тот высказал неудовольствие по поводу низкого происхождения матери невесты. Все также прекрасно знали, что мать Вильгельма, сестру герцога, Мэри, принимали в Дании без энтузиазма, а другую Мэри Стюарт, похоже, не очень чествовали в Голландии. Но протестантские свадьбы были чрезвычайно популярны среди английского народа, и король, как обычно не без задней мысли, настоял на своем, так что Джеймс вынужден был подчиниться брату.

Остальные присутствующие вряд ли были веселее. Королева выглядела возбужденной, как и всегда, а герцогиня Йоркская, срок беременности которой явно перевалил за половину, очевидно, ощущала себя не в своей тарелке. Это была ее третья беременность, первые две закончились выкидышами, поэтому и королева, и герцог Йоркский время от времени бросали на нее озабоченные взгляды. Принцесса Анна болела оспой и потому не могла быть рядом с сестрой в столь важный момент.

Погода, казалось, оплакивала эту свадьбу: небо затянули серые низкие облака, из которых не переставая моросил нудный ноябрьский дождик, словно хотел залить все на свете, включая печаль принцессы Мэри. Аннунсиата грустно улыбнулась и перехватила взгляд короля. Его губы под тонкой ниточкой усов дрогнули, бровь приподнялась, как бы давая понять ей, что он осознает всю мерзость происходящего. Епископ продолжал службу, герцогиня Йоркская попыталась устроиться поудобнее, а король весело ухмыльнулся и прокричал:

– Давайте, епископ, давайте быстрей! Если вы не обвенчаете эту пару до того, как герцогиня родит сына, их, наверное, никто никогда уже не повенчает!

Епископ удивленно уставился на короля, герцог и герцогиня были шокированы, невеста снова залилась слезами, а Аннунсиата едва сдерживала хохот. Епископ ускорил свою речь, явно сокращая службу, и «счастливую пару» наконец обвенчали. После этого вся процессия во главе с королем церемонно проводила их в спальные апартаменты, до кровати, где, сидя на белоснежных подушках, молодые получили свою «чашу любви» и поздравления от самых вельможных гостей, покинувших их, по традиции, последними.

– Сделано! – сам себе сказал король, задергивая полог вокруг кровати и завершая ритуал восклицанием: – Теперь, племянничек, за работу!!! Святой Георгий за Англию!

Аннунсиата надеялась, что английский язык принца Вильгельма недостаточно хорош для того, чтобы понять смысл этих слов, иначе его стерильная датская душа была бы сильно шокирована. В конце концов они предоставили несчастную принцессу ее злой судьбе и всей толпой вышли из спальни в банкетный зал, продолжать веселье. Герцог с герцогиней на банкет не остались, и их отсутствие слегка разрядило атмосферу, поскольку соболезнования высказывать было некому.

Спустя некоторое время король подошел к Аннунсиате и тихонько сказал:

– Привет! Это самая паршивая свадьба из всех, которые я когда-либо посещал. Я думал, она не закончится никогда, и каждый раз, когда герцогиня начинала ерзать, я полагал, что это уже конец... Все же дело сделано, и он уже ничего предпринять не сможет, даже если завтра она родит ему двоих сыновей.

– В любом случае, сэр, это должно понравиться народу, – ответила Аннунсиата. – И хотя бы на некоторое время успокоить парламент.

– Им необходимо время от времени бросать кость. Шейфтсбери норовит схватить меня за пятки, как хороший терьер.

– Меня удивляет, как он вообще ухитрился протащить в парламент так много недовольных. Кажется, у них вовсе нет ничего общего, кроме недовольства.

– И их нелюбви к Джеймсу, а также ненависти к католикам, – вздохнул король. – Почему люди так нетерпимы?

– У них нет ни вашего терпения, ни вашего опыта успокаивать, сэр.

Король улыбнулся.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, графиня! Вы слишком молоды и красивы, чтобы иметь такую рослую дочь, – добавил он, и оба взглянули туда, где стояла Арабелла, беседуя с принцем Рупертом.

На Арабелле было платье из голубого шелка, сверху украшенное изящной серебряной накидкой, очень выгодно оттенявшей бледность лица и шикарную рыжую копну волос. Волосы Арабеллы не поддавались ни завивке, ни укладке, и Берч пришлось изобрести для нее новый стиль прически, чтобы хоть как-то облагородить их вид. Арабелла прекрасно выглядела, это отметила даже Аннунсиата. Височные пряди волос были подобраны наверх и украшены букетиком белых цветов, а от затылка до талии спускались прямые волосы.

Взгляд Аннунсиаты остановился на Арабелле, и она почувствовала легкий укол в сердце. Эта интересная, высокая, рыжеволосая девушка – ее дочь! Ее дочери – шестнадцать! Казалось, ей самой только вчера было шестнадцать, когда она буквально летала от счастья, проводя при дворе свой первый сезон. Она вздохнула, и король, будто читая ее мысли, нежно пожал ее руку.

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая