Дешевле только даром - Алешина Светлана - Страница 21

• Предыдущая
• 21/34
• Следующая

— Все путем, шеф! — сказал он с неясным оттенком угрозы. — Все путем!

Лейтенанта все-таки увели с палубы. Хулиганы бессмысленно и яростно шарили по сторонам глазами, то ли ища его, то ли выбирая новый объект. Капитан сказал что-то резкое и, повернувшись кругом, отправился на мостик.

Пьяная ватага ссыпалась по трапу на берег. Никто из находящихся на палубе не торопился последовать за ними. Всех охватила растерянность.

Петр Алексеевич вернулся в каюту, присел на койку. С берега доносились пьяные крики и женский визг.

— Самое лучшее, что мог бы сделать капитан, — ровным голосом сказал Чижов, — это оставить эту компанию здесь. Но он, конечно, этого не сделает. Тем более что на берегу есть другие люди. Ты знаешь, они все-таки избили того летчика!

— Удивительно! — бесцветным голосом откликнулась Татьяна. — Как измельчали мужчины! Среди всех, кто отправился в эту поездку, один только лейтенант ведет себя как подобает…

— Но позволь! — прервал ее уязвленный Петр Алексеевич. — Связываться с этой публикой элементарно опасно! Для них нет никаких правил. Здесь должны вмешаться компетентные органы, но они почему-то умывают руки…

— Пока вы будете ждать вмешательства органов, — сказала Татьяна, — ваших жен изнасилуют, а вас перетопят, как котят, — поодиночке.

Петра Алексеевича неприятно покоробили ее слова. В душе он признавал правоту жены. Его самого мучили подобные предчувствия, но связываться с пьяной бандой он считал полным безумием. У него еще оставалась надежда, что капитан что-то предпримет.

Прошел час. По некоторым признакам стало ясно, что бражка опять вернулась на борт. Откуда-то доносился неясный тревожный шум то ли драки, то ли пьяного разгула. Татьяна опять замкнулась в себе. Возможно, она винила мужа в неудачной поездке, возможно, в том, что он не предпринимает никаких шагов. Но Петр Алексеевич вовсе не считал себя виноватым и поэтому тоже начинал злиться.

— Какое счастье, что мы не взяли с собой Игоря, — все-таки вырвалось у него.

Татьяна взглянула на него уничтожающе, но не стала комментировать это высказывание.

Неожиданно в коридоре забухали тяжелые шаги. Мимо двери пронеслась группа людей. Было слышно даже их надсадное дыхание. Татьяна тревожно повернула голову. Петр Алексеевич невольно тоже напрягся и прислушался.

Сначала было тихо. А потом тишина вдруг взорвалась криками, грохотом и треском выламываемой двери. Чижовы поднялись на ноги одновременно и, одновременно побледнев, с ужасом посмотрели друг на друга.

Шум в коридоре нарастал. Теперь в нем явно различались звуки ударов и падения человеческого тела. Из неясных вскриков и стонов невозможно было понять, кого бьют. Татьяна, зажав рот рукой, широко открытыми глазами уставилась на мужа.

Неожиданно все стихло. Петр Алексеевич приник к двери и недоверчиво прислушался. Казалось, все происходящее просто почудилось. Испытывая страшную слабость во всем теле, Петр Алексеевич шагнул от двери.

И в этот момент снаружи снова загрохотал нарастающий стук каблуков, оборвавшийся возле самой каюты. Послышались какие-то гнусавые сдавленные голоса, а потом раздался страшный стук в дверь.

— Не открывай! — беззвучно шепнула Татьяна.

В это время у Чижова случился провал в памяти. Он абсолютно ничего не мог вспомнить, что произошло потом. Способность соображать вернулась к нему тогда, когда в каюту уже ввалились четверо разгоряченных, потных и почти безумных «братков». Чижов узнал кривоглазого Чифиря. Тот молча оттеснил Петра Алексеевича и схватил за руку Татьяну. Чижов не успел ничего предпринять — плотный круглолицый парень коротким резким движением ударил его в зубы.

Пытаясь подняться с пола, Петр Алексеевич увидел, как Чифир ломает Татьяну, бросает ее на кровать. Он хотел что-то крикнуть, но разбитые губы не повиновались ему. Все-таки он встал на ноги и сразу попал в кольцо мускулистых, безжалостных парней.

Для проформы Чижов попытался вырваться, но все тот же круглолицый больно сжал пальцами его щеку и угрожающе прошептал, дыша в лицо вонючим перегаром:

— Ни-ни-ни! Сиди тихо, фраер, не рыпайся!

— Тебя как зовут? — спросил кто-то из-за плеча с фальшивой дружелюбностью, одновременно до боли выворачивая Чижову руку.

— П-петр! — простонал Чижов, ненавидя себя в эту минуту.

— Петя, значит… Петушок! — заключил пьяный голос, и вокруг издевательски захохотали. — Ты вот что, Петя! Будешь себя хорошо вести — все будет нормально! А будешь залупаться — петушком сделаем! — И под тот же обидный гогот Чижова почти без усилий выбросили в коридор.

Он вдруг остался один. Дверь захлопнули перед его носом. Он пытался вернуться в каюту, но дверь не поддавалась, словно придавленная камнем. Петру Алексеевичу казалось, что он сходит с ума. Из каюты доносились сдавленные стоны Татьяны и какая-то возня. Чижову было страшно идти за помощью и было страшно слушать эти звуки. Он опять ткнулся в дверь, и опять безрезультатно.

А потом из каюты вышел кривоглазый Чифир, закурил сигарету и с любопытством посмотрел на бледное лицо Чижова. Интимно кивнув на дверь, он спросил заплетающимся языком:

— Жена? Или так.., любовь крутите? — И, не получив ответа, внезапно взбеленился и заорал прямо в лицо Чижову, брызгая липкой слюной:

— На вопрос отвечай, падла!

Затем его кулак врезался Петру Алексеевичу в челюсть, и тот упал. Чифир несколько раз пнул его ногами, стараясь попасть в живот и в голову. Перед глазами у Чижова все помертвело.

Когда он очухался, из каюты вышел круглолицый. Озабоченно держась за щеку, он пожаловался Чифирю:

— Царапается, сволочь! Всю харю изодрала, сучка позорная!

У Чижова не укладывалось в голове, что это говорится о его жене, о его Татьяне. Мучительное ощущение абсурда, бреда охватило его. Он не очень отреагировал, даже когда круглолицый тоже несколько раз ударил его ногой. Сознание опять покинуло его — и это было почти блаженством.

Когда Петр Алексеевич опять пришел в себя, рядом никого не было. Откуда-то доносились истошные женские крики, топот. Потом с противоположного борта хлестко шарахнул пистолетный выстрел.

Чижов с трудом поднялся и толкнул дверь своей каюты — она не открылась. Он прислушался к тишине, царящей в каюте, и осторожно позвал: «Таня!» Почему-то он был уверен, что жена ему не откроет. Никаких чувств по этому поводу он сейчас не испытывал — слишком болела разбитая голова.

Хромая и пошатываясь, Петр Алексеевич выбрался на палубу. От свежего речного воздуха голова у него закружилась. Ничего не соображая, он побрел вдоль борта, пока не дошел до кормы. Здесь его ждало новое потрясение.

Сначала он просто увидел толпу. Потом взгляд его сконцентрировался, и Чижов узнал старшего лейтенанта. Мундир на нем был изорван в клочья, лицо покрыто кровоподтеками. В руках летчик держал топор, взятый, видимо, с пожарного щита. Он был в исступлении. Подняв топор над головой, он собирался нанести смертельный удар кому-то из бандитов. Ему поставили подножку, повалили, вырвали топор из рук. И вдруг Петр Алексеевич увидел, как давешний круглолицый наклонился над лейтенантом и несколько раз выстрелил в него из пистолета.

Потом как-то сразу толпа отпрянула, и неподвижное тело лейтенанта осталось лежать в одиночестве на внезапно опустевшей корме. Рядом с омертвевшим Петром Алексеевичем вдруг оказались Лось и круглолицый, все еще сжимающий в руке пистолет.

— Ты на хрена шмалял? — с упреком спросил Лось. — Из-за летуна теперь военная прокуратура засуетится! Дурак ты, Тарантас!

— Да ладно! — мрачно ответил круглолицый, — Сам напросился!

— Рви теперь когти, — сочувственно сказал Лось. Тут они увидели Чижова, и лица у них вытянулись.

— Это харя откуда? — удивился Лось.

— Это Петя-петушок! — сказал Тарантас и злобно усмехнулся. — Я его бабу драл… Ты, Петя, ничего не видел и не слышал, понял? Жить-то хочется? — и ткнул ствол пистолета прямо в разбитые губы Чижова.

Тот вдохнул специфический запах масла, сгоревшего пороха и стали и, осторожно отстранившись, покорно кивнул. Теперь это уже не имело принципиального значения.

• Предыдущая
• 21/34
• Следующая