Тайны уставшего города - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 1

• 1/75
• Следующая

Это как сон наяву…

В нем растворяются краски. Очертания становятся нереально зыбкими. Перемешиваются цвета и тени. Я иду по своему уставшему городу, и прошлое, словно обрывки снов, проецируется на старом штопаном экране кинотеатра «Смена», вместо которого нынче построен супермаркет.

И на этом экране я вижу Кузнецкий Мост. Не сегодняшний, многолюдный, с вывесками «АО» и банков, бутиков и супермаркетов, заполненный людьми и лотками с книгами.

Я вижу его залитым тусклым январским светом, заваленный сугробами. Витрины магазинов и окна домов, заклеенные бумажными перекрестьями, дымящие трубы буржуек, выведенные в форточки.

Сорок третий год, зимние каникулы, мы втроем отправляемся в далекую экспедицию с Грузинского Вала на Кузнецкий Мост. Двое из нас едут за книгами, а третий — менять марки.

На Кузнецком Мосту рядом с продовольственным магазином ОРС-9, во дворе филиала Большого театра по воскресеньям бушевала книжная толкучка. Я ехал с надеждой выменять или купить «Граф Монте-Кристо» А. Дюма.

Я прочел только его первую часть и уже несколько месяцев бредил похождениями Эдмона Дантеса.

Мама выделила мне для этих целей квадратную банку американской пайковой колбасы, а дядька — четверку водки.

— Только не продешеви, за нее ты целый шкаф книг купишь, — засмеялся он.

Я уложил свою «валюту» в сумку от противогаза — тогда портфелей не было и все пацаны из нашей школы ходили на уроки с зелеными сумками через плечо — и ринулся на поиски мужественного Эдмона Дантеса.

Минут тридцать я толкался среди пестрого сборища чернокнижников, пока, наконец, меня не окликнул старичок в очках и вытертом зимнем пальто.

— Вы что-то ищете, молодой человек? — спросил меня человек неопределенного возраста.

— «Графа Монте-Кристо».

— Вам повезло, он у меня есть. Что вы можете предложить взамен?

— Четверку, — как опытный пацан с Тишинки, ответил я.

— Не понял?

— Четвертинку водки.

— Вы? — удивился старик.

— Я.

— Покажите.

Я расстегнул сумку и достал бутылку.

— А где вы ее взяли? — недоверчиво спросил старик.

— Дядька дал для обмена.

Водка в военные годы была страшным дефицитом. Старик достал книгу, протянул ее мне, взял четвертинку.

Подошел мордатый мужик в кожаном пальто.

— Смотри-ка, — сказал он, — довоенная. Ты, Гаврилыч, не обижай пацана, дай ему еще чего-нибудь.

— Возьмите, — старик достал из порванного портфеля книгу, — это «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна.

Я взял том, не веря своему счастью.

— Ты, пацан, если водочкой разживешься, гони сюда, мы тебе библиотеку соберем, — хохотнул мужик в кожаном пальто.

Я спрятал свои сокровища в сумку, застегнул ее на кожаный ремешок и с друзьями отправился в сторону Лубянки, где был марочный базар.

По дороге мы постояли у витрины комиссионки и полюбовались на бронзового орла. Здоровенная птица, раскинув крылья, смотрела на нас из глубины витрины сквозь наклеенные бумажные кресты.

Казалось, орла посадили в клетку и он никак не может разбить ее своими мощными крыльями.

Мы стояли и ждали. Пожилой продавец поглядел на улицу сквозь витринное стекло и включил электричество.

Глаза орла загорались злым желтым цветом.

И он уже казался не узником, попавшим в клетку, а хищником, нашедшим добычу.

Потом глаза его гасли, и орел снова становился несчастным и унылым.

Мы ездили на Кузнецкий за книгами и марками довольно часто и всегда ходили поглядеть на орла.

А в сорок седьмом, после знаменитой девальвации, он исчез из витрины. В том году исчезло многое. Люди, спасая деньги, скупали десятилетиями стоявшие в витринах неликвиды.

Улетела бронзовая птица.

Хозяин дома, обласканный Государственной премией СССР в области кинематографии, показывает мне в кабинете свои картины, редкие книги. Дом заполнен старыми вещами, дорогими и не очень, но все же безумно интересными. Большинство вещей он унаследовал от отца-академика, но не продал их, а, наоборот, приумножил семейную коллекцию.

На разные голоса отбивают время настольные, напольные, каретные часы, стоящие в разных комнатах.

— Пошли к столу, — торопит хозяин, — давай до общего сбора выпьем водочки.

Мы входим в гостиную, и в меня упирается желтый злой взгляд бронзовой птицы, стоящей на подставке из красного дерева.

Раскинутые мощные крылья, настороженно опущенная голова, хищные когти, впившиеся в постамент.

— Слушай, — говорю я, — это чудо мне знакомо.

Я пересказываю ему историю своих странствий в поисках книг.

— Точно, — хохочет хозяин, — тот самый орел.

— Как он к тебе попал?

— Не поверишь. У нас дача в Удельной, а сосед был крупнейшим московским артельщиком. Упакован, естественно, выше крыши. Он умер, а вдова начала распродавать некоторые вещи. Этого орла она вообще выбросить хотела, говорила, что он приносит несчастье. Покойный муж за огромные деньги за день до девальвации снял его с витрины. Давай выпьем.

Я выпиваю, подхожу к колонне, на которой сидит мой знакомец, и вижу на бронзовом постаменте надпись: «И.Я. Дриллиху в день юбилея от друзей из „Театрального кружка“.

— Наверно, антрепренер, — говорю я хозяину.

— Да бог с ним, давай еще по одной, пока гости не пришли.

Мы выпиваем еще по одной.

Когда-то он работал в прогрессивной газете «Киевская мысль». Начал там репортером и выбился в фельетонисты. Перо у него было острое, склад ума — язвительный, да и литературным даром был не обделен.

Присяжные поверенные, профессура, врачи-бессребреники, учащаяся молодежь с нетерпением ждут его публикаций. Он принят в домах киевской либерально мыслящей интеллигенции. Он прекрасно пишет, умеет говорить, имеет средства.

Но после убийства Столыпина «Киевскую мысль» начинает прессинговать Губернское жандармское управление, да и начальник Особого департамента полиции МВД империи полковник Еремин не очень доволен линией газеты.

Тучи начинают сгущаться.

Но ему везет. Его приглашает работать сам Иван Федорович Благов, редактор знаменитой газеты «Русское слово».

Так Иван Яковлевич Дриллих становится заведующим петербургским отделом газеты и занимает кабинет на втором этаже в доме «Товарищества Сытина» на Тверской.

Историю человека, которому к какому-то юбилею был подарен бронзовый орел, я приблизительно восстановил, работая в архивах, собирая материал для романа «Полицейский». И хотя сочинение мое было о русской сыскной полиции, мне попадалось огромное количество документов охранных отделений.

Но давайте продолжим историю Ивана Яковлевича Дриллиха.

Он переехал в Москву. После спокойного Киева жизнь бывшей столицы казалась горячечной и нереальной.

В те годы в моду вошло танго. Томные мелодии неслись из закрытых клубов, ресторанов и кабаре.

Вся Москва стремилась попасть в театр миниатюр Арцебушевой в Мамонтовском переулке, где выступала королева танго Эльза Крюгер.

После театров гулявая Москва неслась к «Яру», там особо важным гостям отводили «пушкинский» кабинет: существовала легенда, что именно здесь Александр Сергеевич Пушкин и Аполлон Григорьев слушали цыган.

А ночью на моторах или «голубцах» — дальше по Петербургскому шоссе к светящемуся в темноте стеклянному куполу «Стрельны».

На рассвете ехали к Всехсвятскому — в «Гурзуф» или к «Жану».

То была ночная разгульная жизнь, но была и другая — театральная, литературная, общественная.

Заведующий петербургским отделом был принят в лучших домах Москвы, где собирались художники, писатели, журналисты, актеры и деятели нового вида искусства — кинематографа.

«Русское слово» считалось в Москве серьезной либеральной газетой, ее ведущие сотрудники были украшением любой интеллектуальной компании.

• 1/75
• Следующая