Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 44

• Предыдущая
• 44/71
• Следующая

— Будьте осторожны, Санчия, — взмолилась Бернандина. — Будьте осторожны, когда познакомитесь с Чезаре Борджиа.

— Осторожность я оставляю вам, — с улыбкой проговорила Санчия. — Очень вас прошу занять чем-нибудь моего маленького Гоффредо Я не хочу, чтобы он заходил в мою спальню, когда я буду развлекать гостей. Это будет плохо влиять на его нравственность, Девушки весело засмеялись.

— Милый Гоффредо. Он такой хорошенький, такой наивный. Так и хочется его приласкать, заявила Франческа.

— Можешь ласкать его сколько душе угодно, — разрешила Санчия, — Но умоляю тебя, не пускай его в мою спальню. А где он сейчас? Пусть придет и расскажет нам о своем брате. В конце концов, он знает о Чезаре Борджиа больше, чем любая из нас.

Девушки помогли Санчии одеться, и к приходу Гоффредо она возлежала на подушках.

Гоффредо был очень хорош собой и выглядел моложе своих четырнадцати лет.

Он подбежал к кровати и склонился перед женой. Она протянула руку, коснулась его прекрасных каштановых с медным оттенком волос. Его глаза, окаймленные длинными ресницами, смотрели на Санчию с обожанием. Он знал, что женился на самой, как говорили, прекрасной женщине Италии. Он слышал, что ее красоту сравнивали с красотой его сестры Лукреции и возлюбленной его отца Джулии; большинство тех, кто видел всех троих, заявляли, что Санчия по красоте не уступает остальным, но обладает помимо всего еще чем-то — в ней таилась какая-то колдовская сила, делавшая ее единственной и неповторимой. Она отличалась ненасытной сексуальностью; она раздавала обещания неземного блаженства любому представителю противоположного пола, который оказывался с ней рядом. Таким образом, хотя все восхищались золотоволосой Лукрецией и прелестной Джулией, красота смуглой Санчии вызывала больше чем восхищение; ее никогда нельзя было забыть.

— А чем занимался мой маленький муж сегодня? — поинтересовалась Санчия.

Он поднял лицо, чтобы поцеловать твердый белый подбородок.

— Я катался верхом, — ответил мальчик. — Какое чудесное ожерелье!

— Мне его подарили сегодня ночью.

— Ночью я не видел тебя. Лойселла сказала, чтобы я не беспокоил тебя.

— Нехорошая Лойселла, — поддела она.

— У тебя был любовник, — констатировал Гоффредо. — Он доставил тебе удовольствие?

Она рассеянно поцеловала его, думая о том, с кем провела последнюю ночь.

— Я знавала и похуже, и получше, — вынесла она приговор.

Гоффредо засмеялся и слегка приподнял плечи, как ребенок от удовольствия. Он повернулся к Лойселле и сказал:

— У моей жены любовников больше, чем у любой женщины в Неаполе, не считая куртизанок, конечно. Но ведь их нельзя учитывать, правда?

— Конечно, нельзя, — подтвердила Франческа.

— Теперь, — попросила Санчия, — расскажи нам о своем брате. Расскажи нам о знаменитом Чезаре Борджиа.

— Вам никогда не приходилось знать такого человека, как мой брат Чезаре.

— Все, что нам доводилось о нем слышать, заставляет нас верить в это, — откликнулась Санчия.

— Мой отец любит его, — похвастался Гоффредо, — и ни одна женщина ни разу не сказала ему нет.

— Мы слышали, что та, которая скажет нет, будет за это наказана, — заметила Лойселла. — Как это может быть, если никто ему не отказывает?

— Потому что они знают, что тогда их ожидает наказание. Они боятся сказать нет. Так вот и говорят не нет, а да… да… да.

— Логично, — сказала Санчия. — Значит, мы все должны быть готовы сказать да… да… да…

Она сунула в рот Гоффредо леденец; он улегся рядом с ней, с довольным видом посасывая конфету.

— Франческа, — скомандовала Санчия, — расчеши волосы маленькому Гоффредо. Они у него такие красивые. Когда их расчешешь, они отливают медью.

Франческа подчинилась; две другие девушки устроились у кровати на полу. Санчия в полудреме откинулась на подушку, время от времени ее рука тянулась к блюду и нащупывала очередную конфету, от которой Санчия отламывала кусочек и совала в рот мужу.

Гоффредо, очень довольный, начал хвастать.

Он стал хвастать Чезаре — удалью Чезаре, жестокостью Чезаре.

Гоффредо сам не понимал, кем он восхищался сильнее — братом, имя которого внушало страх римлянам, или женой, имевшей возлюбленных больше, чем любая женщина Неаполя, если не считать куртизанок, но это недостойное сравнение.

По направлению к Риму ехала веселая группа всадников, в центре которой выделялась Санчия, рядом с ней находился ее маленький муж и три преданные камеристки. У Санчии была осанка королевы, вероятно, потому, что она являлась незаконной дочерью короля Неаполя и на людях всегда напускала на себя важный вид неприступной королевы. Это еще сильнее привлекало к ней внимание — под маской королевской неприступности проглядывал призывный многообещающий взгляд, направленный на всякого красивого молодого человека, встречавшегося ей, неважно, если он оказался всего-навсего грумом.

Ее камеристки посмеивались над ее неразборчивостью; они и сами не отличались излишней скромностью — были легкомысленны в любви и, не задумываясь, меняли любовников, правда, им не хватало выносливости Санчии.

Санчия перестала сожалеть о том, что не сумела остаться в Неаполе во время оккупации города французской армией. Она перестала сожалеть об этом, потому что ей все равно не позволили бы познакомиться с королем. Она не сомневалась, что Чезаре окажется более волнующим и удивительным любовником, чем бедняга Карл.

Не в натуре Санчии было сетовать на судьбу.

Жизнь всегда была сплошным удовольствием для нее; ее собственный мир всегда был при ней. Грустные и ужасные вещи происходили лишь с теми, кто жил в другом мире. Ее отца довели до сумасшествия и изгнали. Бедный отец! У него было разбитое сердце, когда французы отняли у него королевство.

Понимая страдания отца, она твердо решила не придавать значения тем ценностям, которые так восхищали его.

Когда она узнала, что ее выдают замуж за совсем еще ребенка — незаконного сына папы, да к тому же нелюбимого сына, — это ее задело, потому что такой брак ясно показывал, что она занимает куда меньшее место в жизни отца по сравнению со своей сводной сестрой, его законной дочерью.

Гоффредо Борджиа, сын Ваноцци Катани и, возможно, папы римского, а возможно, и нет! Она знала о сомнениях в отношении происхождения ее маленького мужа, иногда даже сам Александр объявлял, что мальчик не его сын. Должны ли в таком случае — хотя и Санчия была незаконной дочерью неаполитанского короля — отдать ее в жены какому-то Гоффредо?

Но ей объяснили: сын он папы или нет, важно одно — Александр признает его своим.

Они оказались правы. Папа стремился к союзу с Неаполем и именно по этой причине устроил этот брак. А что если со временем папа разорвет союз с Неаполем и не будет больше считать брак выгодным?

Она слышала, как Джованни Сфорца лишился милости папы и как пренебрежительно обращались с ним в Ватикане.

Но разница между ними очевидна. Сфорца был молодым человеком, которого трудно назвать красивым или обаятельным, да и характер у него не из легких. К тому же Санчия сможет постоять за себя, чего не скажешь о Джованни.

Так что она смирилась со своим замужеством и даже привязалась к маленькому мальчику, которого к ней привезли; она вместе со всеми отпускала скабрезные шутки, когда собирались гости, потому что двор был в курсе ее любовных похождений, и никто не мог без смеха представить себе, как поведет себя их опытная в любви принцесса, оставшись наедине с юным сыном папы римского.

Как хорош собой он был, когда его привезли в Неаполь! И когда их уложили в постель и мальчик испугался собравшихся вокруг людей с их сальными шутками и неприличными жестами, она сумела защитить его. Когда же они остались вдвоем, она обняла его, вытерла ему слезы и велела ему ничего не бояться — ему не о чем беспокоиться.

Санчия даже рада была такому мужу. Было просто оставить его на попечении верных девушек и наслаждаться со своими любовниками.

• Предыдущая
• 44/71
• Следующая