Бегство Квиллера - Холл Адам - Страница 22

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая

Удалось разыскать “черный ящик”, который вытащили наружу; ярко-оранжевый кожух почернел, но, кажется, он все-таки уцелел — сработала противопожарная защита в хвосте. Американец бережно доставил его поближе к вертолету; позже, застыв над ним, он слушал голоса, что не так давно смолкли тут, среди деревьев, куда рухнул с неба огромный реактивный лайнер, смертельное ранение которого обрекло его на гибель. И когда сгущавшиеся сумерки перешли в сплошную тьму, нетрудно было поверить, что духи погибших кроются среди теней, которые разгоняли пылавшие факелы спасателей; мы смертельно устали, и плотная корка напряжения, подобно поту, сковала нас. Каждое движение давалось теперь с трудом, потому что, чем больше золы и пепла мы разгребали в обломках, тем чаще нам попадались люди с застывшим выражением ужаса на лицах, их оторванные руки, ноги, куски тела, цветные пятна одежды, принадлежавшие пассажирам предметы, которые были для них важны или памятны — четки монахини, статуэтка нефритового Будды еще с ярлычком на ней, теннисная ракетка — “Кенгуру Кинг”.

Позже, когда взошла луна, джунгли чуть отступили, но с появлением новых факелов сумятица теней не уменьшилась; стрекот мотодвижка не смолкал ни на минуту, мешаясь с криками обезьян и щебетаньем птиц, которые метались среди деревьев.

К полуночи мы продрогли, и в дело пошли куртки. Окружающие звуки существовали как бы отдельно от сознания, которое фиксировало моментальные картинки: кто-то отбрасывает бамбуковой палкой полусгоревшую змею, санитар из Красного Креста стоит, не в силах сдвинуться с места и вытереть слезы с закопченного лица; рушится секция обшивки и на траву вываливаются останки чьего-то тела со странным звуком, словно воздух покидает его сожженные легкие — и тут же к нему кидаются все присутствующие — но, увы, это всего лишь из легких вышел воздух.

К трем утра мы уже работали механически, не позволяя себе никаких перерывов для отдыха, ибо, стоило только присесть, ты понимал, что сейчас тебе надо снова подниматься, так что проще уж оставаться на ногах и не расслабляться, хотя нам начинало казаться, что мы находимся тут всю жизнь, что мы родились лишь для этой работы, обреченные продолжать ее, но она никогда не кончится. Глаза наши, воспаленные и уставшие, с трудом фиксировали то, что нам попадалось под руки; голубоватый свет луны и лучи прожекторов приземляющихся вертолетов освещали сцену трагедии; все были обсыпаны серебристо-серым пеплом.

Наконец я нашел Лафарджа.

Он распластался у переборки, куда его отшвырнуло взрывом, футов на тридцать от его места; пристяжные ремни его сиденья лопнули, и его кинуло вперед. Потребовалось около часа, чтобы расчистить обломки вокруг него и я смог увидеть Лафарджа в лицо. Я видел его лишь мельком в аэропорту, но узнал, хотя теперь лицо его покрывал пепел и с головы свисал полуоторванный скальп. Чемоданчик по-прежнему был прикован цепочкой к его кисти, и, когда я смахнул с него пепел и копоть, то увидел массивную золотую монограмму его инициалов. Связку ключей я нашел у него в кармане, и пустив в ход самый маленький из них, открыл замочек на цепочке и высвободил чемоданчик.

Раттакул помог мне добраться до шефа отряда тайской полиции и подписал необходимые документы, обязавшись вернуть все личные вещи нижеупомянутого пассажира, в число которых входил кожаный атташе-кейс с неопознанным пока содержимым.

Затем мы с Раттакулом, спотыкаясь в паутине кабелей и обходя выдранные стволы деревьев, добрались до нашего маленького военного геликоптера.

— То, ради чего вы здесь оказались? — спросил он.

— Да.

Это были все слова, которыми мы обменялись. Мы вымотались как собаки, грязные с головы до ног, и были в похабнейшем настроении; из головы у меня не выходил вид удобного зала ожидания с кондиционированным воздухом, где монахини опекали девочку, которая стояла, прижимаясь к ним, а мимо мчался веселый молодой австралиец с криком: “Эй, Чарли, скажи им, чтобы подождали!” — а теперь от них остались лишь обугленные бесформенные останки, разбросанные в джунглях у нас за спиной.

Когда машина поднялась в воздух, и, щелкнув тумблером передатчика, пилот сообщил, что он снялся с места в 04.03, две мысли пришли мне в голову. Одна — приказ на уничтожение рейса 306 отдала не Марико Шода, потому что Лафардж, основной источник ее поставок оружия, находился на его борту. Значит, это был кто-то другой, кто в силу той же самой причины отдал приказ подрывнику на борту. В салоне находился Лафардж, который летел на встречу с Марико Шодой.

Вот что волновало меня, когда мы летели на юг от Чатхабури: чемоданчик, который в свое время был прикован к кисти Лафарджа, сейчас висел на моей руке.

— На этой катушке записаны данные о полете, которые в полном объеме сообщат все, что вы хотите. — Американец протер ярко-оранжевую поверхность ящика носовым платком. Его звали Боб Райан. — Тут есть записи о времени, скорости, высоте и направлении полета, есть данные о всех маневрах — набор высоты, снижение, развороты, ускорения и все такое. На этой же катушке — запись разговоров в рубке. Их фиксирует микрофон, укрепленный в потолке пилотской кабины, отмечая каждый звук — от радиопереговоров до обычных разговоров между членами экипажа. — Он посмотрел на меня глазами, покрасневшими от усталости; уже минуло шесть утра, а мы еще не спали. Раттакул переговорил с главным аналитиком, когда мы приземлились в Чатхабури, и организовал эту встречу.

Я хотел выяснить, если удастся, в самом ли деле гибель рейса 306 имеет отношение к наркотикам, как сказал аналитик на месте. Сомнительно, чтобы мне удалось узнать это из недр “черного ящика”, но, по крайней мере, он мог дать хоть какой-то след.

— На ленте тридцать минут записи, — сказал Райан, — после чего она вышла из строя. Но и этого хватит, чтобы мы получили представление об аварийной ситуации. Часто остается куда меньше, пару минут или вообще несколько секунд, когда самолет, скажем, в тумане напарывается на вершину горы. — Сидя боком на стуле из гнутых металлических трубок, он снова взялся за ящик. — О`кей, давай-ка прокрутим ее.

Слушая, я расстегнул парку, полученную от Красного Креста. В маленьком помещении без кондиционера было душно. Раттакул сидел, выпрямившись, у окна, положив руки на колени, и с тревогой смотрел на нас; по пути сюда из джунглей он рассказал мне, что пережил крупную катастрофу три года назад, и его до сих пор мучают кошмары по ночам.

“Высота 24.000 футов. Скорость 250 узлов”.

Послышалось несколько слов на тайском языке, и я попросил Райана уточнить, было ли сказано что-нибудь важное, потому что тот бегло говорил на тайском.

Мы услышали смех, и я посмотрел на американца, но глаза его были закрыты; голова склонилась на грудь, и я было подумал, что он задремал.

“Курс 347. Самолетное время девять часов…”

Я глянул на карту на стене. В это время рейс 306 находился в пятидесяти милях или около того к северо-западу от Чатхабури, держа курс почти прямо на Бангкок.

“Скорость 250. Мы снижаемся…”

Раздался какой-то треск или хруст, и Райан открыл глаза. Похоже, что прервалась запись, но тут снова возникли какие-то приглушенные звуки, и он начал переводить с тайского, когда возникали паузы.

— Это капитан… он говорит всем, чтобы они сохраняли спокойствие. Говорит, что произошел взрыв, и что он будет пытаться снизиться и выйти на ближайший аэродром.

Была слышна мешанина голосов, потом скрип открывающейся двери, и до нас ясно донесся женский голос.

Но теперь мы слышали и крики, среди которых можно различить и голос ребенка. Затем раздался английский с Сильным акцентом: “Произошел взрыв неустановленного происхождения в задней части салона. Мы теряем высоту, скорость и управление. Пожалуйста, пусть в Чатхабури освободят мне полосу и…”

Краткое молчание, затем снова голоса на тайском, быстрые и взволнованные. Дверь в пилотскую кабину по-прежнему была открыта, и из основного салона доносились голоса. Я глянул на Раттакула; он сидел, плотно зажмурив глаза.

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая