Бегство Квиллера - Холл Адам - Страница 21

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая

Молодой спасатель, когда рядом никого не было, сказал мне, что в полумиле к востоку отсюда бродит тигр, он видел его, когда вертолет шел на снижение.

— Если тигр сюда забредет, — предположил молодой человек, — то от одного запаха с ума сойдет.

Еще один желтый мешок затянули на молнию, и двое подняли его; один из носильщиков выпустил из рук свои конец, снова подхватил его, и они потащили его, ступая по мешанине вспаханной земли, пепла, обугленных листьев, вырванных корней — толстые подошвы их ботинок топтали путаницу белых проводов.

Кто мог предупредить меня?

Сегодня утром я мог оказаться содержимым одного из этих желтых пластиковых мешков, если бы не голос по служебному телефону.

Кто она?

Можно предположить, что она принадлежит к одной из групп, знавших, какая судьба ждет рейс 306. Такие акции обычно проводятся в глубокой тайне, и ни один человек, не принадлежащий к этой группе, не знает, что будет.

В живых никто не останется.

Даже противогазы не спасали от тошнотворного сладковатого запаха обугленной плоти: тяжелой пеленой он висел в воздухе, проникал даже через противогаз. Я обливался потом, от которого под повязками зудело тело, невыносимо жгло левую кисть. Я не знал, присутствует ли тут, среди двадцати или тридцати участников спасательных работ, тот, который явился сюда, чтобы покончить со мной; состояние мое оставляло желать лучшего, и это волновало меня. Но я не мог оставаться в стороне; смерть Лафарджа оборвала все нити, и я пытался нащупать новый след:

Мне потребовалось не меньше часа, чтобы обыскать первый ряд кресел в переднем салоне, где я старательно избегал трогать останки тел, на которые натыкался. Столько времени мне потребовалось потому, что взрыв — американский специалист подтвердил, что был взрыв, — столкновение с лесом и наконец последний удар превратили внутренность самолёта в мешанину обломков, после чего огонь превратил содержимое салона в груды серебристо-серого пепла и обугленные остатки. Вряд ли можно было ожидать, что найдут тела пассажиров, сидящих ровными рядами в своих креслах: отломанная часть самолета опрокинулась и застряла в густой растительности. Задняя часть фюзеляжа, где шли розыски черного ящика, была в еще худшем состоянии из-за бушевавшего там пламени.

Раттакул, предъявив свое удостоверение начальнику службы безопасности, представил ему меня и теперь прикрывал, не спуская глаз с участников спасательных работ, которые медленно и тщательно разбирали обломки. Торопиться уже было не к чему: на этой земле торжествовала смерть.

Я перевел дыхание.

— Вы не могли бы выяснить, — обратился я к Раттакулу, — кто тут есть. Мне бы хотелось узнать.

В какой-то мере я хотел избавиться от него: он ходил за мной буквально по пятам. Но было бы полезно узнать, всех ли удалось опознать, а у него были полномочия для таких вопросов.

С поляны взлетел вертолет, и вихрь воздуха от его лопастей поднял столб дыма, который закрутился воронкой; и нам снова пришлось натягивать противогазы. Когда шум его двигателей смолк, снова воцарилась тишина, странная тишина, нарушаемая только невнятными звуками джунглей, в которых тонуло любое эхо: кто-то покашливал под противогазом, лом со звоном врезался в переплетение металлических обломков; высоко в гуще лиан перекрикивались обезьяны. Раттакул вернулся через полчаса.

— Здесь министр гражданской авиации, шеф отдела безопасности национальной транспортной системы, а также ее президент. Остальные — их сотрудники, люди из Красного Креста, спасательный отряд и расследователи причин катастрофы. — Он смотрел, как я протираю запотевшие стёкла противогаза. — Я попросил у всех удостоверения личности, у всех.

— Спасибо. — Он был невысок, подтянут, в аккуратных отглаженных брюках и рубашке цвета хаки, и у него были глаза человека, которого я бы предпочел числить среди своих друзей, нежели среди врагов. — Сообщите мне, когда снова прибудет вертолет, хорошо?

Я вернулся к остаткам самолета и помог одному из спасателей пробраться сквозь груду металла, оставшегося от кресел. Вскоре после того, как реактивный лайнер упал, ветер, должно быть, сменил направление, потому что вся передняя его часть оказалась засыпанной пеплом и золой, и мы осторожно пробирались мимо останков, все еще висящих на истлевших ремнях безопасности или выброшенных в проход; то и дело нам в глаза бросались какие-то броские пятна — то ярко-красная детская рубашечка-безрукавка, то покрытая копотью обложка книги, то разорванный шелковый галстук. Порой — а в последние часы все чаще и чаще — кто-нибудь из спасателей останавливался и замирал, сложив руки в краткой молитве; один из них, пробиравшийся рядом со мной, внезапно опустился на груду пепла и его заколотило крупной дрожью, а когда я коснулся его плеча, он без сознания упал ничком, после чего мне пришлось его оттащить в сторону и поручить чьим-то заботам.

Появился Раттакул в противогазе; он кивнул мне, и я последовал за ним сквозь переплетение лиан к той группе, что работала с мачете, вырубая заросли. Когда мы стащили свои противогазы, Раттакул представил мне американского аналитика; тот сидел на корточках над какой-то бесформенной массой, которая представляла собой сборище столь же бесформенных осколков и обломков.

— Привет. Это была бомба. — Порывшись в их куче, он показал на комок плоти, которым оказалась человеческая голова. — Гляньте-ка сюда. Он взорвал себя. Посмотрите на панель — вот где произошел первоначальный взрыв. — Ни от тела, ни от одежды ничего не осталось, все разнесло взрывом. Опознание невозможно.

Я, как и все вокруг, уже с трудом дышал: за последние несколько часов зловоние смерти все усиливалось.

— Кто он был по национальности, по вашему мнению?

— Мне не так просто ответить на ваш вопрос. — Аналитик посмотрел на Раттакула. — Предполагаю, вам будет проще разобраться.

— Я бы предположил, что бирманец. — Присев рядом с нами на корточки, Раттакул прищурился, изучая останки головы с искаженными чертами лица; затем отвел глаза и приподнялся.

— Почему она-то уцелела? — спросил я у американца.

— Мощь взрыва, которым его швырнуло на панель, пришлась, главным образом, на тело. Голова отлетела в сторону, оторванная почти сразу же под подбородком — вот, взгляните на этот лоскут кожи.

— Но почему бирманцу надо было взрывать этот самолет?

— Думаю, взрыв имеет отношение, скорее, к торговле наркотиками, а не к политике. Не исключено, что в Сингапуре, из-за ужесточившихся таможенных правил, не удалось снять с борта груз опиума, так что его пришлось доставлять обратно. — Он пожал плечами. — Послушайте, большинство крупных преступлений в данном регионе имеют отношение к наркотикам, из-за которых идет мощное соперничество.

Вернувшись к переднему салону, я опять приступил к работе. Я пытался понять, как удалось пронести заряд мимо “самой надежной в мире системы обеспечения безопасности”? Должно быть, он представлял тонкий лист пластиковой взрывчатки, а детонатор срабатывал при изменении давления.

В душной полуденной жаре свирепствовали москиты, и кто-то из Красного Креста протянул мне лимонный репеллент от насекомых. Позже они предложили мне сандвичи и кофе, и мы уселись в тени, подальше от обломков, чтобы перекусить и отдохнуть. Над нами кружился легкий самолетик с большими красными буквами на борту ТС—2 БАНГКОК, то и дело ныряя пониже, чтобы сделать обзорные снимки. Все время садились и взлетали вертолеты, забирая на борт тела и доставляя припасы — парки, факелы, инструменты. Каждый раз при посадке любого из них, рядом с ним, как только прекращали вращаться лопасти, оказывался Раттакул, после чего докладывал мне, кто явился. Среди нас теперь оказались четверо священников — католический и трое буддистов в оранжевых мантиях. Благовоние ладана несколько перебило запахи аварии, зловоние которых становилось просто невыносимым, потому что ветер окончательно стих и не разгонял уже дым от тлеющих остатков самолета; в неподвижном воздухе гулко отдавался каждый звук, так что мы старались говорить потише.

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая