Чекисты. Книга вторая - Беляев Владимир - Страница 68
- Предыдущая
- 68/91
- Следующая
— Отдохните чуток, — сказал он, направляясь к развешенной на гвоздях одежде. — К бригадиру схожу, узнаю, какую мне работу на завтра определит.
Накинул на плечи брезентовый дождевик, надвинул армейскую фуражку на самый лоб, и за дверь. Буданов не стал удерживать; вышел, как видно, человек, чтобы собраться с мыслями для предстоящего разговора.
В избу начали вскоре собираться его односельчане, мужчины. Входили неторопливо, со сдержанной степенностью, здоровались за руку, тая любопытство в глазах, и удобно рассаживались на длинной скамье вдоль стены. “Вот, значит, в чем дело, — понял чекист, — за ними он и ходил. Ну что ж, тем лучше, тем обстоятельнее и полнее получится у нас разговор”. И верно, еще раз скрипнула дверь, и в избу вошел Петр Зорин.
— Простите, заставил вас дожидаться, — виновато сказал он, бережно опуская на стол перед подполковником мальчишескую шапчонку, покрытую буро-черными пятнами запекшейся крови. — Вот что осталось от моего Ванюшки…
Сказал и отошел в сторону, присел на табурет возле печки, зябко потирая ладонь о ладонь. Буданов увидел, как глубокие синеватые морщины избороздили его сразу вспотевший открытый лоб.
Рассказывали они по очереди. Потом уже наедине каждый давал показания Зосиме Петровичу, дополнял свой рассказ подробностями. Гас дневной свет, потом и сумерки начали сгущаться за небольшим квадратом окна. Люди один за другим уходили. И когда пришлось наконец зажечь керосиновую лампу, в избе остались только двое: чекист и главный свидетель в этой деревне. И хотя Зорин успел подготовиться к разговору со следователем, а все же отцовская боль нет-нет прерывала короткими спазмами его глуховатый голос.
Вот что говорил в тот вечер колхозник деревни Арбузово-Щилинка Петр Зорин:
— Нет, не только Антонов свирепствовал в здешних местах. Были и другие, не уступавшие ему в лютости. Тот же Нестор Александров, собственноручно пытавший и расстреливавший арестованных. Его партизаны прикончили весной сорок третьего года. Или Колька Тимофеев, который выдал неизвестного партизана в деревне Петрово, — самогонщик, бабник, трус, самый жадный грабитель из всех здешних полицаев. Ведь что удивительно — молодой еще был, при Советской власти, на глазах у наших людей вырос, а пришли немцы, и будто не Колька — чистый фашист! За пару сапог, за штаны неношеные кого хочешь под арест, под пытки, под расстрел подведет. Лишь бы чужое добро заграбастать! Родная мать от него отказалась, отец раньше срока в могилу лег. Однако и этот выродок не ушел от расплаты: в сорок пятом, вскоре после освобождения, судил его наш советский суд. Полной мерой получил тогда Тимофеев за все, сполна рассчитались с ним…
Был и еще один, безродный приблудок, босяк-уголовник Володька Пупа. Только фашисты пришли — он тут как тут, и сразу в полицию. Этому все равно, кому кровь пустить: немцу ли, нашему ли человеку — лишь бы “финку” в живое тело воткнуть. На том и голову сложил: зарезал как-то ночью немецкого солдата, а гитлеровцы дознались, да и повесили живодера на телеграфном столбе. Для острастки, значит, своим же прислужникам-холуям.
Нет, о сыне Антонова, об Иване Алексееве такого не скажешь. С детства его отец затуркал, в придурка бессловесного превратил. Приказал служить, он и служил. Может, прикидывался придурковатым, про себя тая настоящие свои мысли, а только и полицаи считали его вроде бы не в себе, недотепой. Он у них по хозяйственной части разворачивался: где самогону достать, у кого закуски, сбегать куда или за кем. Наших людей, арестованных, не трогал, такого за ним не замечалось. (Это место Буданов особо выделил в протоколе показаний свидетеля). А только и пользы от Ивана нашим людям не было никакой. Шкуру свою хотел уберечь, живым остаться, а кому служить, перед кем поклоны бить, для таких, как он, ползунов бесхребетных, видать, все равно.
Самым же главным во всем районе был бургомистр, по-нашему, волостной староста, Алексей Михайлович Михайлов. Конечно, он по своей воле пошел в услужение к оккупантам, сам и в старосты напросился. И вот что интересно: были у этого Михайлова три сына, кровные братья, устроила проверку война, и оказалось, что кровности между ними в помине нет. Старший, Михаил, в июне сорок первого года ушел в Красную Армию, отважно сражался на разных фронтах, был несколько раз ранен и честно работает сейчас. Средний, Иван, по отцовскому примеру определился в полицию и яро служил своим фашистским хозяевам. Самый же младший, Алексей, ему в то время еще двадцати лет не было, от предателей батьки и брата сбежал в лес к партизанам. Рассказы о его отваге и поныне можно услышать во всей здешней округе. До того дошло, что сам волостной староста Михайлов сулил в награду за поимку этого партизанского сокола, за доставку его живым или мертвым — и дом, и коня, и корову! Только зря сулил: ни старосты, ни среднего выродка его давно в живых нет, а бывший партизанский разведчик Алексей Михайлов жив-здоров, учится в Ленинграде на агронома!
Стоял в ту пору полицейский гарнизон в самой крупной из наших деревень, в Старищах. Там под охраной полиции жил и староста Михайлов. Кстати, он сам и командовал полицаями, имея Антонова как бы в помощниках. Оттуда, из Старинней, они и карательные налеты совершали на окрестные населенные пункты. Чаще других наведывались сюда, в Арбузово-Щилинку: ведь чуть ли не каждый второй из наших сражался в партизанских рядах, а все остальные были связаны с народными мстителями, помогали им продуктами и одеждой. Не мудрено, что перед своим бегством гитлеровцы сожгли всю нашу деревню.
Разве припомнишь, сколько мучений, горя и издевательств вытерпели щилинцы от оккупантов и их прислужников? Что ни налет — новые зверства, новые мытарства, муки… Узнали, что сын старика Епифанова ушел к партизанам, — нагрянули, до полусмерти избили хозяина, перестреляли, перерезали кур и овец, сожгли избу.
Поздней осенью простудилась и захворала пожилая вдова Мокина, единственный сын которой куда-то исчез вскоре после прихода немцев. Немногие знали, что парень у партизан, но в полиции об этом каким-то образом пронюхали. И когда Мокиной стало худо, выродки во главе с сыном старосты Иваном Михайловым устроили засаду у нее во дворе. Той же ночью партизан Мокин пробрался в деревню проведать больную мать, тут его и схватили… Били сильно… Напоследок и имущество Мокиных разграбили до нитки…
Только не зря говорится в народе — “отольются волку овечьи слезы”. Несколько дней спустя партизанский разведчик Алексей Михайлов подстерег братца Ивана на мосту, что неподалеку от деревни, да и прикончил собственными руками. Сам, значит, приговор смертный вынес брату-предателю, сам этот приговор и в исполнение привел. Да вот беда: убил Алексей изверга совсем рядом с нашей деревней, а против нее у полицаев и гитлеровцев злобы и без того накопилось хоть отбавляй.
Ох, и взъярился же староста Михайлов, узнав о гибели любимого сыночка! Сам, гад, повел конную банду карателей-головорезов на расправу. Ворвались в деревню, куда попало паля из винтовок и автоматов. На ту беду ребятишки играли на улице в бабки, и среди них Ванюша, единственный мой. Бросились дети кто куда, врассыпную, а он не успел. Так и упал на дорогу с пробитой головой… Только шапчонка эта нам с женой и осталась…
Петр Зорин уткнулся лицом в большие мозолистые руки, да так и затих на несколько долгих скорбных минут. Зорин наконец подавил волнение, поднял на следователя глаза:
— Этого за всю жизнь не выплачешь, — произнес он. — Не выплачешь, не забудешь, хотя главный убийца, Михайлов, и не ушел от народной кары…
Не должен был уйти — и не ушел. Вскоре после полицейского налета на Арбузово-Щилинку партизанский трибунал заочно приговорил главаря банды карателей, волостного старосту Алексея Михайловича Михайлова, к смертной казни. Как ни укрывался предатель за спинами головорезов-полицейских, как ни баррикадировал на ночь двери и окна своего толстостенного дома-крепости, партизаны проникли в деревню Старищи и ворвались в квартиру изменника. Взяли его спящим, в постели. Поняв, что вот она, гибель, иуда валялся в ногах у партизан, вымаливая пощаду:
- Предыдущая
- 68/91
- Следующая
