Скандальная мумия - Хиршфельд Корсон - Страница 22

• Предыдущая
• 22/89
• Следующая

Три головы отвернулись одновременно и стали хихикать над какой-то только им понятной шуткой.

Мори заговорил громче:

– Просто поговорить хотелось. Немножко одиноко вот так ездить самому по себе. Жена двадцать лет назад умерла.

Бить на сочувствие тоже не получилось. Все трое демонстративно повернулись спиной, и Мори решил зайти с другой стороны.

– А что, если я всем пива поставлю?

Сначала пухлый, потом тощий, а потом и здоровяк повернулись к Мори. Он махнул рукой барменше – по пиву всем ребятам, – а потом пересел поближе к жирному.

– Меня можно называть Мори, – сказал он с улыбкой коммивояжера и протянул руку.

Пухлый неуверенно пожал ее вялой рукой.

– Персик.

Мори повернулся к крупному, протянул руку и тут же об этом пожалел, получив в ответ сокрушительное пожатие. А мужик держал, ухмыляясь.

– Меня называют Ящик.

Третьему Мори только сделал рукой приветственный жест. Тот кивнул и представился:

– Младший.

– Отличный город Гатлинбург, – начал Мори. Ответа не получил. – Вы тут не слыхали насчет…

Никто и ухом не повел. Барменша подала пиво, и ребята вернулись к своим разговорам.

Три пива прожили недолго. Мори попробовал еще раз:

– Отличная куртка, – сказал он тощему.

– Хард-рок-кафе, – ответил юнец, но ничего не добавил.

– Ручаюсь, вам нелегким трудом денежки достаются. Как насчет еще по одной?

Это заработало ему еще минуту внимания, и он решил ковать железо, пока горячо. Будь это в «Уютном уголке», они бы уже смеялись над шутками друг друга.

– Только усердным трудом можно заработать себе горб на спину, да? Давайте-ка я угадаю. Строители?

– Хуже, – ответил Младший. – Мебель двигаем.

– Мебель? – с ностальгией переспросил Мори. – Я этим долго занимался. Начал сразу после войны.

– Вьетнам? – спросил Младший таким тоном, будто там был.

– Нет… Вторая мировая. Большая. В Европе.

Младший посмотрел на него пристально.

– Людей убивал?

Мори лихорадочно соображал. Не может же этот мальчишка…

– А, – сказал он с облегчением, – на войне? Да наверняка убивал. ВВС, пятнадцатый воздушный. Бомбером на «Б-17». Пятьдесят боевых вылетов из Фоджи – это в Италии. Румынию бомбили, Польшу и Германию. Это вам не развлекушечки, нет, сэр.

Персик развернулся на табурете лицом к Мори:

– Класс.

– Бомбы к сбросу! – сказал Младший и присвистнул, поднял пустую банку пива и сбросил ее на стол. – Прощай, фрицы, да?

Мори приподнял бровь. Ящик подумал и спросил:

– Значит, видеть их не приходилось? Ну, там, мертвецы, трупы…

– Не тогда, – сказал Мори и замолчал. Потом заговорил снова, направляя разговор на более плодотворную почву. – Слушай, мальчик, – сказал он, обращаясь к Ящику, – про этого Шики Дуна можешь мне рассказать? Что оно там на самом деле было?

– Кто? Что? Ничего, ничего не знаю.

Побелевшими пальцами Ящик сжимал горлышко бутылки, таращась на этикетку.

– Дуна ищете? – спросил Персик. – Небось говорили уже с мистером Траутом?

Мори смутился:

– С Траутом? Откуда вы знаете…

– У нас никто ничего ни о чем не знает, – произнес Младший голосом, отсекающим продолжение разговора, и посмотрел недружелюбно. – Ясно? Так что оставим тему.

Мори побелел:

– Да, конечно. Извините.

Он допил «Манхэттен», попытался разобраться, что же это был за разговор. Откуда эти ребята, незнакомые, могли знать…

– Бли-и-ин! Гляньте-ка!

Младший мотнул головой в сторону нового посетителя – худощавого, хорошо сложенного молодого человека с черными волосами до плеч, одетого в юбку с золотой каймой и жилет, в сандалиях с ремешками до колен, зашнурованными крест-накрест. Он сел у стола и заказал себе пива.

Ящик грохнул кулаком по стойке:

– Да что они себе думают, что прямо так сюда заходят? Мори, радуясь, что может увести разговор от своей профессии и предполагаемо анонимного заказчика, буркнул:

– Смотри ты, фейгеле!

– Ты его знаешь?

Персик дернулся прочь так энергично, что чуть с табурета не свалился. Понятно, почему старик им пиво ставил.

– Нет-нет, – сказал Мори. – Фейгеле – это не его имя, и я его не знаю. Это слово означает – как их теперь называют? Гея.

Младший выразился грубее:

– Квиры блядские!

Надеясь прояснить ситуацию, чтобы снова вернуться к Дуну под другим соусом, Мори сказал:

– Каждому свое, я всегда так говорил. Вот в чем надо отдать им должное: в мебели у них вкус безупречный. Чувство цвета хорошее. Готовы дороже заплатить за качество. Мне чего не нравится – так это слова, которые они украли. – Заметив вопросительные взгляды, он улыбнулся. Язык у него отлично был подвешен, и сейчас он снова оказался на коне. – Ну, те слова, которые значили совсем другое? Например, мы с моей женой Розой, благослови Господь ее душу, были отличной гей-парой. – Он укоризненно глянул на Персика. – Это значит веселой, жизнерадостной. Значило, пока они не украли это слово. Квир? Всего лишь означало «странный». Во время войны «фэгз» – это были сигареты. «Квин»? Пожилая дама с короной на голове [10]. А дайк [11]? Туда голландский мальчик пальчиком тыкал.

Младший фыркнул:

– А сейчас туда девочки пальчиком тыкают.

Мори рассмеялся и шлепнул себя по ляжке. Вот к такой болтовне в барах он и привык. Но не успел он найти ответ, как Младший бросил злобный взгляд на того молодого парня.

– Мужики мужиков лапают? Меня от такого тошнит.

Он обнял Ящика за плечи и придвинулся к нему, показав Персику, чтобы наклонился поближе.

– Вот что, ребята, – сказал он. – Надо бы ему морду набить.

– Точно, – согласился Персик.

– Я его возьму в захват, а вы ему можете руку сломать, – предложил Ящик.

– Вот мы как сделаем. – Младший понизил голос. – Персик? Они всегда на тебя облизываются – из-за твоей девичьей кожи и пухлой задницы.

– Младший, полегче!

– Но это правда. Даже Ящик на нее поглядывает, когда накурится.

Ящик схватил младшего за руку и сжал:

– Еще так скажешь – я тебе пальцы сломаю, хоть ты и сын босса.

Младший завертелся, пытаясь вытащить руку:

– Да пошутил я, пошутил!

– Ребята? – обратился к ним Мори со стороны.

Они не слышали. Разминая освобожденную руку, Младший сказал:

– Мы пошлем вперед Персика. Он подмигнет этому типу и выйдет наружу…

– Ни за что! – сказал Персик.

– Я первый выйду, – заявил Ящик. – Заверну ему руку за спину, как только он появится, кину на заднее сиденье…

– Ребята?

– Чего? – с досадой оглянулся на него Младший.

– Он ушел. Этот фейгеле. Бросил на стол банкноту и ушел.

– Черт! – в сердцах сказал Младший. – Чего ж ты ничего не сказал?

– Пошли его найдем, – предложил Ящик.

Все трое встали, бросились к двери и скрылись на улице. Мори заказал себе еще «Манхэттен». Когда барменша подала стакан, Мори поднял его в тосте перед боковым зеркалом.

– А ты-то думал, это будет легко.

Платон Скоупс, нервный молодой человек в перекрахмаленном лабораторном халате, на два размера большем, чем нужно для его тощей фигуры, поднял руку, прося внимания. Журналисты, все пятеро – обтерханный оператор, бойкая репортерша из Ноксвиля и двое скучающих газетчиков из Ноксвиля и Эшвиля, а также новичок-стрингер из АП, – поставили свои банки с газировкой и повернулись к нему. С разлетающимися волосами, выпуклыми глазами над темными полукружиями, с костлявым телом, шуршащим в больничном халате, Скоупс был похож на пациента после электрошока, которому выдали больше, чем нужно. Щурясь от прожекторов телевидения, он заморгал, потом пискнул:

– У меня потрясающие новости…

Прокашлявшись, он повторил эти слова разборчивее, хоть и не с той силой, с которой ему хотелось бы. Здесь, в маленьком кафетерии, должно было быть так, чтобы яблоку упасть негде. Где все главные СМИ? «Тайм», «Ньюсуик», «Сайентифик америкен», «Канал дисквери», «Нейшнл Джеографик»? Хотя чего он мог ожидать? Кто-нибудь из них слышал о музее капитана Крюка, влачащем полуголодное существование на хилом финансировании и жалкой струйке посетителей? И о нем они, конечно, тоже не слышали: Платон Скоупс, главный (и единственный) научный сотрудник. Миссис Триллип, добровольная пиарщица, за такой короткий срок сделала все, что смогла.

• Предыдущая
• 22/89
• Следующая