Любовь к камням - Хилл Тобиас - Страница 25
- Предыдущая
- 25/99
- Следующая
Следов почти нет. Мне почти нечего рассказывать. Потерянный Селедочным Королем алмаз был найден королевой Англии, но путь, которым он следовал, невидим, как опущенный в воду бриллиант. Долгое время, когда начинала искать «Братьев», я думала, что старый алмаз сгорел на севере Голландии или треснул и был разделен на безвестные камни. Я потратила пять лет на поиски единственного упоминания о нем в выцветших изящных каракулях помощника ювелира.
Теперь я не задаюсь вопросом, уцелел ли бриллиант. И где приобрела этот камень Виктория, хотя знать это было бы интересно и, может быть, полезно. Иногда я подумываю: не Ост-Индская ли компания поднесла ей его, словно голову на блюде, или то была еще одна фамильная вещь, как рубины ее бабушки?
Я проследила путь этой драгоценности в течение четырехсот сорока лет по двум континентам. Этого мало. Это ничего не дает, так как последней владелицей «Трех братьев», которую я могу разыскать, является Виктория Вельф. После нее аграф никто ни разу не видел. Я задаюсь не вопросом, кто преподнес «Братьев» королеве Виктории, а кто их у нее украл.
В 1842 году была опубликована автобиография Джорджа Фокса — описание его карьеры торговца и ювелира. Джордж провел жизнь, работая на королевских ювелиров Ранделла и Бриджа. Ранделл был самым преуспевающим ювелиром своей эпохи, но в то десятилетие, когда Виктория взошла на трон, это время уже миновало. Дела мастерской на Лудгейт-Хилл в тени собора Святого Павла с каждым месяцем шли все хуже. Она закрылась в тот год, когда Фокс написал свою книгу.
Рассказ Фокса представляет собой образчик викторианской уличной литературы эксцентрично написанный, несколько скандальный, лавирующий между пунктуальной фактической точностью в том, что касается камней, и определенной поэтической вольностью, когда речь заходит о людях. Оригинал переплетен в зеленую кожу, с крапчатыми, под мрамор, форзацами. От него пахнет дегтем.
Основателем компании был Филип Ранделл. «Он превосходно разбирался в качестве алмазов и всевозможных драгоценных камней», — писал Фокс.
Никто из мужчин или женщин не испытывал столь сильно любви к камням, которая привела мистера Ранделла к такой известности во всем мире и к накоплению такого богатства. Точнее, незнатных мужчин и женщин, потому что из всех наших клиентов только Ее Всемилостивейшее Величество, молодая королева, выказала желание иметь такие хорошие камни, как у мистера Ранделла. И в самом деле, эту близость вкусов можно видеть в заказах Ее Величества преемникам Ранделла на самые интимные и дорогие украшения, заказы эти продолжали поступать до последних дней существования компании. Не кто иной, как Ранделл, оправил простой камешек, который принц Альберт нашел на одном шотландском пляже, чтобы королева могла носить его на своей белой, пышной груди, и Ранделл же изготовил сапфировые и бриллиантовые броши по собственным эскизам Ее Величества к королевской свадьбе. Более того, Ранделл сделал прекраснейшее и романтичнейшее украшение, которое Ее Величество носила тайком, впоследствии подло украденное. Это был простой золотой треугольник, убранный замечательными рубинами и хорошими жемчужинами. В центре украшения находился превосходный древний камень с острым концом, обработанный в том стиле, что у ювелиров называется «Письменный бриллиант».
Кувшин раскололся. Хрустнув, как череп животного под топором мясника. И лежал между братьями, будто нечаянно разбитая посуда.
Залман ударил топориком так сильно, что лезвие пробило сосуд и вошло в кухонный стол, оставив на его поверхности еще одну зарубку. Вытащив топорик, Залман положил его рядом на стол и подался вперед.
Осколки не разлетелись, они осыпались внутрь, заполнив толстые половинки кувшина. Первым делом Залман увидел на обожженной глине два отпечатка пальцев. Неглубокие, смазанные — там, где гончар обрабатывал влажное отверстие.
Залман нагнулся, чтобы разглядеть их, и на него пахнуло смрадом падали. Он отшатнулся, рыгнул всухую раз, другой. Потом утер рукой рот и выругался по-арабски.
— Ну, пес Ибрагим! Это не подарок. От него несет, как из могилы умерших от чумы.
— Застоявшийся воздух. — Даниил взял топорик. — Только и всего.
И раздвинул лезвием половинки кувшина.
— Нужно бросить в огонь эту дрянь. — Голос Залмана был негромким, дыхание неглубоким.
— Если так осторожничаешь, не надо было пытаться разрубить стол пополам.
— Заткнись!
— Нужно было прочесть эту надпись. Возможно, она гласила: Чума на всех толстых еврейских братьев. Теперь для тебя уже поздно.
— Сказал же — заткнись.
Кувшин с водой стоял под кухонным столом. Залман взял его, сполоснул рот и руки, вытер их о затылок. Ему было не по себе, и он подумал, не надвигается ли песчаная буря. Проникающий сквозь щели ставен свет испещрял его кожу узором.
— Знаешь, что я думаю? Мехмета, наверное, схватили. И убили, как только я скрылся. А теперь эти псы хотят убить нас. Это у них такой способ мести.
Подле него стояли горшки с растущим в них алоэ, старым, разросшимся. Рахиль держала растения на кухне ради сока, смазывая им ожоги. За это подкармливала их помоями, кровью, рыбой и костями. Доставалось им мало, но многого и не требовалось. Листья кололи Залману ноги, и он стал отбрасывать их ударом ладони, злобно, словно отгоняя собак.
Даниил не обращал на пего внимания. Между отверстием и дном кувшина лежали осколки и гнилые клочья шелка, муслина, меха. Слои кожи и ткани рассыпались, едва он к ним прикоснулся. Посреди них лежала горсть скатившихся вместе, словно яйца в гнезде, камней.
Их было с полдюжины, гладких, с гранями или округлыми поверхностями. Даниилу они казались обработанными. Он знал о камнях очень мало. Увидел, что один разбит топориком Залмана или от тряски. Осколки и песчинки его мерцали. Они были зелеными, как ячейки в мякоти лайма.
— Залман, иди посмотри.
— Смотри сам. Чтоб у тебя глаза лопнули.
Внутри камней искрился свет, красный, какхалкун, синий, как небо. На их изгибах и гранях были надписи. Искусная вязь древней арабской каллиграфии. Положив топорик, Даниил взял самый крупный. Величиной с основание большого пальца, от нижнего сустава до вен и сухожилий на запястье. Поверхность его была в шелковой пыли, Даниил стер ее.
Камень был красным, с прозрачностью и пористой гладкостью старого льда. Одна сторона его была более плоской, чем другая, и на этой грани виднелась строчка надписи. Даниил повернул камень к пробивающемуся сквозь ставни послеполуденному свету. Буквы были вычурными и неразборчивыми.
— Залман.
— Что?
Тот принялся тереть кожу ладоней старой пемзой. Даниил не ответил, и Залман поднял взгляд, злобно улыбнулся и положил пемзу. Подошел к столу, стряхивая с рук воду. Смрад гнили исчез. Остались только затхлость и чистый запах минералов. Даниил поднял большой камень к свету.
— Там есть и другие. Этот как называется?
Залман взял камень, взвесил его на ладони. От удивления его отталкивающая улыбка сползла с лица.
— Аметист.
— Он чего-то стоит?
— Мне нужно побольше света.
Старший брат подошел к окну и открыл плетеные ставни. Снаружи донеслись звон колокольчика пасущихся коз и стрекот цикады. Дохнуло летом сухой, жаркой страны. Он втянул в легкие запах пустыни и ощутил на лице лучи послеполуденного солнца.
Свет тускнел, и Даниил понял, что вскоре вернется Рахиль. Ему стало любопытно, что она скажет об этом подарке, о кувшине с камнями. Он повернулся, подошел к столу и встал рядом с Залманом.
— Да, камень на амулет похож.
— Вроде бы.
— Ибрагим не солгал.
— Вроде бы нет.
— Взгляни на другие.
Залман продолжал вертеть в руках аметист. Оценивал густоту цвета, отсутствие трещин. Затем положил камень, быстро и осторожно. Не говоря ни слова, стал поднимать к свету другие камни. Три. Четыре. Наконец, пять. Положил последний на место.
— Ну что?
Даниил неотрывно смотрел на брата. Залман пожал плечами. Коснулся пальцами осколков разбитого камня.
- Предыдущая
- 25/99
- Следующая
