Земляничная тату - Хендерсон Лорен - Страница 4

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая

– Да черт возьми, не считаю я себя художником! Это просто удобный термин.

– Плевать! Более поверхностных эмоций трудно себе представить. Да когда пялишься в телевизор, глядя слащавый сериал, и то больше чувств, чем когда участвуешь в твоих дурацких хэппенингах!

– Ничего не слышу! Пошли на лестницу!

Я кивнула. Лекс начал прокладывать путь через толпу в баре. Я двинулась за его широкими плечами, обтянутыми потрепанной бежевой замшей.

До этого я успела заглянуть в танцевальный зал и поспешно ретировалась. Даже бройлерный цыпленок, оценив положение, с облегчением вернулся бы в свою клетку – наверняка там просторнее и больше свежего воздуха. И все же здесь было не так жутко, как в том ночном клубе, куда меня занесло в прошлый раз, – неподалеку от Риджент-стрит. Там каждый музыкальный отрывок длился секунд девяносто, впрочем, при полном отсутствии мелодии больше никто и не вынес бы; в паузах ди-джей свистел в свисток, а толпа отзывалась восторженным воем, прыжками и бешено размахивала руками. Простой математический подсчет показывает, что за десять минут такое повторилось шесть раз, а дольше я там и не продержалась бы.

Еще один серьезный недостаток всех ночных заведений Лондона заключается в том, что повинуясь какой-то модной причуде, происхождение которой покрыто мраком, все поголовье их посетителей таскает с собой дурацкие стеганые куртки, обвязав их вокруг пояса. Так все и отплясывают. Может, какая-нибудь звезда, типа Голди, и заявилась однажды в таком виде, но наверняка ведь быстренько избавилась от своего ватника, сдав в гардероб или другое подходящее место. Зато все остальные словно с ума посходили. Так что передвигаться в ночных клубах практически невозможно – вокруг все трясут стегаными одеялами и прыгают словно взбесившиеся кролики из рекламы батареек «Дюраселл».

– Так о чем мы говорили? Ух ты! Да тут даже орать необязательно. – Лекс сел на ступеньку и приглашающе похлопал рядом. Я шлепнулась на бетон. – Да, о чем мы говорили? – повторил он и тут же махнул рукой. – Ладно, хрен с ним. Проехали.

Он допил виски и посмотрел мне прямо в глаза. Мое бедро прижималось к его джинсовой ноге, и нельзя сказать, что прикосновение было неприятным. Я машинально опустила взгляд на башмаки Лекса и вздохнула. Ненавижу эти дурацкие говнодавы с болтающимися макаронинами шнурков. Под замшевым пиджаком у Лекса обнаружился еще один пиджачишко – джинсовый, а под ним футболка. Что ж, хоть одет в моем вкусе. Волосы у него были темные и очень короткие, наверняка завиваются, когда он их отпускает. Довершали облик Лекса смуглая кожа и большие темные глаза. В общем, примерно так выглядела бы, наверное, и я, родись мальчишкой. Только ресницы у него были длиннее, чем у меня, вот скотина!Лекс имел привычку с невинным видом хлопать густыми ресницами – такими длинными шелковистыми метелками могла бы даже Твигги[2] позавидовать. Ну и, разумеется, этот гад прекрасно сознавал свою привлекательность.

Мел и Роб уже ретировались. Причем Мел определенно не хотелось оставлять меня с Лексом наедине – за прожитые годы я научилась с полувзгляда понимать все, что касается полового влечения. Но их с Робом ждали то ли друзья, то ли подружки, то ли домашние песчаные крысы, в общем, какая-то живность их точно поджидала, так что чувство долга в этой парочке возобладало, и они убрались восвояси.

Бедро Лекса все настойчивей прижималось к моему, но ситуация мне не слишком нравилась. Впереди совместная выставка, а я не люблю гадить у себя на пороге. В общем, пора допивать пиво и топать домой. В одиночку. Мимо нас протиснулся какой-то тип, рука моя с бутылкой дернулась, и я наверняка облилась бы с ног до головы, если бы не Лекс, успевший подхватить бутылку. Его пальцы коснулись моих и задержались.

– Ура! – прохрипела я, и мы почему-то зашлись от хохота.

Должно быть, все-таки напились до чертиков. Я прочистила горло, мысленно влепила себе пару пощечин и объявила, поразившись собственному здравомыслию:

– Пора!

– Пора? Ни за что! Сэм, разве можно сейчас смываться? – Лекс ухмыльнулся. – Я ведь много наслышан о твоей выносливости.

– У тебя есть сомнения? – тут же поддалась я на провокацию.

– Никаких. – Он посмотрел на часы. – Черт, еще только час! Ты же не можешь отчалить в такую рань.

– Мне действительно пора домой! – предприняла я еще одну жалкую попытку.

– Знаешь что… – И Лекс с удвоенной силой захлопал метелками-ресницами. – Давай по коксу, а? Это тебя взбодрит.

Вот-вот, меня заставил остаться кокаин, а вовсе не красивые глаза Лекса Томпсона.

Клянусь!

Крошечная кабинка в женском туалете была выкрашена в лимонный цвет. Давно не мытые стены покрывал толстый слой граффити, среди которых попадались вполне остроумные надписи. Уборная в струпьях краски напоминала больного в последней стадии псориаза – этим глубокомысленным замечанием я поспешила поделиться с Лексом. Но он ничего не понял, да и откуда с его-то умишком знать такие высоконаучные медицинские термины. Впрочем, оправдание ему все же имелось, поскольку его умишко в тот момент был занят тем, как был половчее поделить порошок. Лекс развернул лист, вырванный, похоже, из какого-то кретинского футбольного журнала (на всю страницу красовалась жуткая рожа, перечеркнутая надписью «Новый век – новый герой!»), старательно выложил две дорожки порошка прямо на грязной крышке сливного бачка и провозгласил:

– Дамы вперед!

– Я вместо них сгожусь? – осведомилась я, наклонилась и быстро втянула в себя полоску. Кокаиновая резь хлестнула по ноздрям. – Сильная штука, но жаловаться грех.

– Ага! – с энтузиазмом согласился Лекс. – Славно!

Он нагнулся, и я смогла полюбоваться им с тылу. А что – зрелище вполне ничего. Он быстро втянул в себя остатки кокаина, повозил по фаянсу пальцем и деловито втер в десны остатки порошка вместе с унитазной грязью. Новый герой, а значит – и новая гигиена.

– Вот и приехали!

И Лекс поцеловал меня.

Это был вовсе не вежливый поцелуйчик, это был полноценный засос, когда девушку прижимают к стенке и лезут руками куда попало. П. Г. Вудхауз назвал бы его полудурским подходом, в противоположность трубадурскому. А я называю это без церемоний – свинство. Со стыдом должна признаться, что на поцелуй я самозабвенно ответила, позабыв об антисанитарном состоянии полости рта Лекса. Виной всему внезапность натиска и мое опьянение. Мы ввинтились в крохотное пространство между унитазом и стеной, сминая одежду и исступленно облизывая друг другу миндалины. Моя голова уткнулась в стенку, на волосы с шелестом посыпались чешуйки краски. Его руки заскользили вниз, восторженно разглаживая на моих бедрах юбку.

– М-м, какая аппетитная, – мурлыкал он мне в шею, теребя юбку, как котенок теребит маму-кошку.

Слова его почему-то прозвучали фальшиво. Чувствовалась в них какая-то неловкость, точно мы снимались в порнофильме, и Лекс произнес их в камеру. Я немного отстранилась, и увидела на его лице такое самодовольство, что мои пальцы сами отдернулись от его ширинки, будто их током шарахнуло. Никто и никогда не посмеет считать меня своей добычей!

– А ты руки перед едой не забыл вымыть?

Я поправила пуловер и удовлетворенно отметила, что самодовольство сползло с лица Лекса. Более того, физиономия его стала на редкость тупой, что, признаться, шло ему больше. Глаза широко распахнуты, губы недоуменно приоткрыты.

– Эй-эй-эй! Что за фигня? Ты куда?

Он притянул меня к себе, потерся о мою щеку. Ну вот, в ход пошли романтические уловки. Но они не смягчили ни мое сердце, ни прочие органы.

– Прости, пупсик, – хмыкнула я. – Мне пора.

– Что? – тупо повторил он. – Сэм, нельзя же так. Давай! Все было так хорошо, крошка.

Крошка! Можно подумать на дворе семидесятые.

– Ты что – переслушал «Горячего Шоколада»[3]? – спросила я, поправляя юбку и стряхивая с головы грязно-желтую перхоть штукатурки.

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая