Вообрази себе картину - Хеллер Джозеф - Страница 19

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая

Из семнадцати провинций, изначально входивших в состав Нидерландов, независимость получили только семь северных. Из них по названию известны лишь некоторые — Голландия, Зеландия, Утрехт и, возможно, Фрисландия; за пределами, а возможно, и внутри Нидерландов не многие слыхивали о Гронингене, Оверэйсселе и Гельдернланде. В росте морской мощи страны участвовали лишь две береговые провинции — Голландия и Зеландия.

Вильгельм Оранский, известный также как Вильгельм Молчаливый, был отцом-основателем этой новой страны, к которой сам он никакого отношения не имел; и вот, за шестьдесят четыре года до завершения войны за освобождение, а именно в один из дней года 1584-го, в два часа пополудни, он был убит у себя в доме тремя пулями, выпущенными ему в грудь из пистоля, деньги на покупку которого он же и ссудил.

Убийца, Балтазар Жерар, вдохновленный главным образом объявленной королем Филиппом крупной наградой, был католическим фанатиком, проникшим в дом Вильгельма Оранского под личиной нищего кальвинистского фанатика, отца которого сожгли как еретика. Вильгельм дал ему денег на еду и приличное одеяние, а Жерар купил пистоль, пороху с пулями и застрелил своего сострадательного благодетеля.

Балтазар Жерар не был ни голландцем, ни испанцем, он был бургундцем. Его схватили при попытке сбежать.

Его предали допросу и пытке. В передышках между допросами и пытками он чувствовал себя вполне непринужденно и мирно беседовал со своими поимщиками.

Вынесенный ему приговор был ужасен, пишет Мотли в своем «Возникновении Голландской республики».

Его приговорили к смерти: постановлено было, что правую его руку сожгут каленым железом, что плоть его будет в шести различных местах отодрана от костей щипцами, что его заживо четвертуют и выпотрошат, что сердце вырвут из груди и бросят ему в лицо и что его, наконец, обезглавят.

Зрители благоговейно дивились поразительной выдержке, с которой он переносил каждое из названных наказаний. Под конец он даже улыбнулся толпе, когда у одного из палачей возникли на эшафоте некие комические затруднения. Он слегка вздрогнул, только когда в лицо ему бросили вырванное из груди сердце. Вскорости после этого он, как рассказывают, испустил дух.

Премия, назначенная Филиппом и доставшаяся родителям Жерара, представляла собой три цветущих сеньората, принадлежавших Вильгельму Оранскому, — Филиппу она ни гроша не стоила. Таким образом, пишет Мотли, демонстрируя изрядную риторическую соразмерность, щедрость принца оплатила оружие, которое оборвало его жизнь, а его имения образовали тот фонд, из которого была вознаграждена семья убийцы.

Тем не менее расходы, сопряженные с ведением войны, оказались для Филиппа великоваты. К концу столетия его одолело стремление к миру, и в 1609 году Голландия с Испанией подписали Двенадцатилетний мир.

После убийства Вильгельма Оранского руководство восстанием перешло к его сыну Морицу, графу Нассау, который остановил продвижение испанцев и вернул Голландии ее прежние границы. Он, однако, не преуспел в достижении цели более крупной — отобрать у Испании оккупированные территории Нидерландов, на которых располагались по праву принадлежащие его роду земли, а также земли других фламандских беженцев, жаждавших наступательной войны. Осуществлению честолюбивых помыслов Морица воспрепятствовало тупоголовое нежелание голландских бюргеров и дальше оплачивать войну, которая им больше не казалась необходимой, да к тому же и мешала торговле.

Всякий раз, как наступал мир, он наступал вопреки желанию очередного принца Оранского.

Существует анекдот про чистосердечного купца из Амстердама, приехавшего в Гаагу. Когда принц Фридрих Генрих пожурил его за торговлю с вражеским Антверпеном, купец бесстрашно ответил:

— Я не только буду и дальше торговать с вражеским Антверпеном, но если бы мне ради наживы потребовалось пройти через ад, я бы, пожалуй, рискнул опалить паруса моих кораблей.

Кромвель сказал о голландцах, что они предпочитают барыш благочестию. На это купец из Амстердама, пожалуй, ответил бы, что не видит между ними разницы.

— Клянусь Богом! — несколько позже, во время второй англо-голландской войны, воскликнул, по словам Сэмюэла Пеписа, инспектор Королевского флота. — По-моему, дьявол гадит голландцами.

Когда в 1625 году Мориц естественным порядком скончался, пост штатгальтера унаследовал его младший брат, принц Фридрих Генрих, ставший, как оказалось впоследствии, главнейшим из покровителей Рембрандта, ибо он приобрел у художника больше картин, чем кто-либо другой, — по меньшей мере семь полотен на религиозные сюжеты, пять из которых посвящены Страстям Господним, а также портрет своей жены Амалии ван Сольмс.

Скорее всего, Рембрандта порекомендовал Фридриху Генриху его секретарь, Константин Хейгенс, писатель, отличавшийся широтою литературных и художественных интересов.

Его сыну, Кристиану Хейгенсу, предстояло впоследствии приобрести международную известность как выдающемуся физику: он усовершенствовал линзы телескопа; правильно интерпретировал структуру колец вокруг Сатурна; открыл его спутник, Титан; первым использовал в часах принцип маятника; разработал волновую теорию света, в противоположность корпускулярной теории Исаака Ньютона; сформулировал для световых волн «принцип Гюйгенса», гласящий, что каждая точка волнового фронта является источником новой волны; и открыл поляризацию света известковым шпатом.

Аристотель с великим увлечением слушал рассказы Яна Сикса о стихах отца и несравненной математической и научной одаренности сына, хотя самого его кольца Сатурна и поляризация света известковым шпатом оставляли равнодушным.

Хейгенс-старший наткнулся на Рембрандта в Лейдене, когда живописцу только-только минуло двадцать, и превознес его до небес, утверждая, что это расцветающий талант, имеющий колоссальное значение для будущего культурного величия Голландии.

Особенно расхваливал Хейгенс Рембрандтова «Иуду, возвращающего тридцать сребреников», ребяческую работу, обличающую несравненную сноровку и сентиментальное воображение. Рембрандт еще много десятилетий зарабатывал на «Иуде», ссужая его для копирования.

Ко времени, когда Рембрандту, уже жившему в Амстердаме, исполнилось двадцать семь, Хейгенс разочаровался в нем самым сокрушительным образом и уже навсегда. Хейгенс дожил до девяноста, но ни разу не сказал о Рембрандте доброго слова.

Уцелели семь писем Рембрандта к Хейгенсу. Все они касаются картин из посвященной Страстям Господним серии, причем в пяти содержатся просьбы заплатить побольше либо заплатить побыстрее.

В 1639 году Рембрандт в спешке закончил последние две из этих картин — «Погребение Христа» и «Воскрешение Христа» — и отослал их в Гаагу, даже не дав краске подсохнуть. Именно в тот год Рембрандт и купил свой дом. Биографы приходят к выводу, что ему нужны были деньги.

Процесс засола сельди прямо на судах был усовершенствован в 1385 году капитаном из Зеландии, создавшим тем самым рыболовецкую и судостроительную индустрии плюс колоссальную международную торговлю селедкой, что, собственно, и заложило основы процветания страны, которой предстояло стать и величайшей из торговых империй, когда-либо виденных миром, и мощнейшей среди морских держав. По мере того как возрастало значение селедки, голландцам требовалось все больше и больше соли, каковую они закупали в Бискайском заливе, главным образом у португальцев, на деньги, вырученные от продажи норвежского леса, а также русской и польской пшеницы, которые оплачивались барышами, полученными от продажи в балтийском регионе бочковой сельди, тысячами тонн поступавшей с бессчетных рыболовецких судов, бороздивших воды у берегов Шотландии. К семнадцатому столетию добыча голландцами сельди была юридически наиболее упорядоченным из всех товарных производств Нидерландов.

Каждую весну, когда паруса рыболовецких флотилий появлялись в водах к северу от Шотландии, их защищали голландские солдаты. Голландия правила волнами. Что до суши, то скромные вооруженные силы Голландии, образованные по преимуществу из навербованных в других странах протестантских наемников и добровольцев, набранных в низших слоях общества, числились среди наилучшим образом обученных и самых дисциплинированных в Европе. Поднявшись на борт корабля, эти люди обращались в бойцов, никому не уступавших в свирепости. Не было на море и на суше никого воинственнее миролюбивых голландцев.

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая