Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Дашкова Полина Викторовна - Страница 98

• Предыдущая
• 98/111
• Следующая

– Переписать? Зачем?

– Ну, мы не могли взять книжку с собой в экспедицию в двадцать девятом году. Она разваливалась в руках. Я сделал кое-какие выписки.

– Где сама книжка?

– Давно истлела. Хотите убедиться в подлинности отрывка, который я вам прочитал? Извольте, ищите книгу Никиты Короба «Заметки об истории и нравах диких кочевников Вуду-Шамбальской губернии». В последний раз она переиздавалась, кажется, в 1852?м, тираж был мизерный, но, возможно, хотя бы в этом вам повезет. Когда-нибудь в одном из многочисленных книгохранилищ или на букинистическом развале вам попадется случайно уцелевший экземпляр. Желаю удачи.

– Ладно. Я понял.

– Боюсь, что не совсем. Если бы вы действительно поняли, вас бы сейчас тут уже не было. Вы бы очень спешили, Фриц, вы бы сделали все возможное, чтобы эту интересную новость хозяин узнал от вас, а не от Сони.

– Дайте мне возможность перекачать файл, из которого взят отрывок.

– О, вот об этом я позаботился заранее. Терпеть не могу, когда посторонние залезают в мой компьютер. Держите! Тут все, что вам нужно. – Старик вытащил из кармана флэшку и кинул Раделу.

Тот поймал на лету и спрятал. В кабинет приковылял Адам, за ним вошел охранник.

– Федор Федорович, чай готов.

– Спасибо, Гоша. Я выпью чуть позже. Мои гости, к сожалению, спешат и вынуждены откланяться. Будь любезен, проводи их.

Москва, 1918

Кажется, апостол Павел сказал, что у Господа один день как тысяча лет и тысяча лет как один день.

День, плавно вытекший из мокрой ледяной ночи, тянулся бесконечно. К рассвету, через три часа после вливания, икота прекратилась, пульс успокоился. Больной заснул. Зина ушла спать в соседний номер, сказала на прощанье, с сонной счастливой улыбкой:

– Вы, Михаил Владимирович, маг и волшебник.

– Ой, не приведи Господь! Я всего лишь лекарь, не более того, – ответил Михаил Владимирович.

Он хотел добавить: «Погодите, радоваться нечему, надежды все равно нет», но промолчал. Пусть она поспит несколько часов спокойно, жалко ее.

В гостиничном номере было хорошо натоплено, лакей принес настоящий кофе с настоящими бутербродами. Свежий швейцарский сыр на свежем ситнике, толстый слой сливочного масла. Федор ответил на несколько телефонных звонков и сел завтракать вместе с профессором.

– Видите, а вы боялись. Ничего плохого не произошло. Он выживет, я уверен.

– Давай не будем загадывать заранее.

– Вы сомневаетесь? Почему?

– Федя, нам остается только ждать. Животные не погибали сразу. Да, теперь я представляю, что ты чувствовал, когда металась и билась в судорогах серая самка через неделю после вливания.

– Осуждаете меня?

– Нет, нисколько. Я отлично тебя понимаю, Федя. Вероятно, если бы мне довелось обнаружить червя лет на двадцать пять раньше, я бы тоже не удержался. К тому же я уверен, что Володе препарат не мог помочь.

– Почему?

– Не знаю. Уверен, и все. Так же, как сейчас.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, вошел высокий худой человек, сделал знак рукой, чтобы не вставали, поздоровался и представился шепотом:

– Бокий Глеб Иванович. Вас, Михаил Владимирович, знаю хорошо, правда, до этой минуты заочно. Рад, весьма рад вас видеть. Ну, что наш страдалец?

– Заснул, – шепотом сообщил Федор. – Глеб Иванович, вы кофе хотите?

– Спасибо, Федя. Не откажусь.

Профессор понял, что перед ним тот самый таинственный Бокий, который привел Федю к Ленину. Дворянин, образованный человек, интеллигент. Впрочем, что это такое? Слово, вошедшее в обиход стараниями писателя Боборыкина.

«Среди чекистов тоже есть интеллигентные люди», – повторял иногда Федя и в качестве примера приводил как раз этого Бокия.

Профессор знал, что Глеб Иванович теперь переведен из Петрограда в Москву, занимает высокий пост в какой-то коллегии на Лубянке.

– Михаил Владимирович, расскажите подробно, что с моим другом Белкиным. Федор говорил, но я хотел бы вас послушать.

– Острая почечная недостаточность. Состояние крайне тяжелое. Почки атрофированы, не работают совершенно, в кровь поступают продукты распада. Мочевина, аммиак. Все это с кровотоком идет в мозг и постепенно отравляет его.

У Бокия было приятное тонкое лицо, большие темно-карие глаза красивой формы, но взгляд этих глаз показался профессору тяжелым, нехорошим. То ли потому, что чекист имел привычку смотреть на собеседника слишком долго, пристально, не моргая. То ли он увлекался гипнотическими опытами, пытался подчинить, пронзить насквозь своим взглядом. Довольно скоро Михаил Владимирович устал от разговора с ним, но не подал виду. Продолжал спокойно излагать картину болезни. Ничего не приукрашивал, не смягчал.

– Что могло бы спасти его, как вы думаете? – спросил Бокий.

– Новые почки, – без колебаний ответил Михаил Владимирович.

– То есть пересадка? – нисколько не смутившись, уточнил Бокий. – А что, над этим стоит подумать.

– Это невозможно.

– Однако попытки были. Я знаю, что пересадку конечностей практиковали хирурги древности и средних веков. – Бокий ловко свернул себе папироску, закурил. – Впрочем, риск действительно велик, одно дело конечности, совсем другое – внутренние органы. Почки. Да еще обе сразу. Нет, не стоит тратить время на пустые мечтания. Ну а ваш таинственный паразит, он как поживает?

Вопрос не застал Михаила Владимировича врасплох. Однако он решил взять небольшую паузу. Достал папиросу, размял, попросил прикурить. Спичку для него зажег Федор, хватило мгновения, чтобы обменяться взглядами.

– Думаю, паразит поживает неплохо, – сказал Михаил Владимирович, глядя в глаза Бокия сквозь слои дыма, – он живуч невероятно. Однако у меня образцов не осталось.

– Есть ли шанс пополнить запасы?

– Можно попытаться.

– Что для этого нужно?

– Отправить экспедицию в Вуду-Шамбальскую степь. Там развалины древнего храма сонорхов.

– А почему бы и нет? Вполне, вполне возможно, только сначала надо выбить оттуда японцев и банды атамана Семенова. – Бокий потушил папиросу и поднялся. – Михаил Владимирович, мне бы хотелось побеседовать с вами подробно, без спешки. Но сейчас, к сожалению, время у меня ограничено. Собственно, я зашел повидаться с Матвеем. Сколько ему осталось, как вы считаете?

– Предсказывать трудно. Сутки, двое, не больше.

– Но нельзя исключать, что хотя бы одна почка вдруг возьмет и заработает, – быстро произнес Федор, – такие случаи известны. Возможно самовосстановление органа, ремиссия.

– Вдруг возьмет и заработает! Федор, вам многое можно простить за ваш удивительный оптимизм. Даже завидно, честное слово, – Бокий улыбнулся и посмотрел на профессора. – Скажите, насколько далеко зашло отравление продуктами распада? Мозг еще функционирует?

– Три часа назад Матвей Леонидович был в полном сознании, – ответил профессор, – сейчас он спит.

– Но он вменяем? Бреда, провалов памяти вы не наблюдали?

– Бреда не было, при мне, во всяком случае. Провалы в памяти не исключены, процесс зашел далеко. Но, в общем, Матвей Леонидович пока вполне вменяем.

– Благодарю вас, – Бокий быстро проскользнул в спальню и прикрыл за собой дверь.

– Туберкулезник, – пробормотал профессор, – хроническая форма. Ну, а теперь давай передохнем немного, поговорим о чем-нибудь далеком и хорошем. Оказывается, у тебя богатая акушерская практика. Ну-ка, рассказывай, как ты спас Зину и ее дочь Танечку.

– Ничего сложного не было, кроме двойного обвития пуповины. Ну и обстановка довольно неприятная. Вы помните Худолея?

– А, такой белесый мистик, приятель Володи. Мы нанимали его в качестве учителя математики для Оси. Позволь, при чем здесь этот Худолей?

– Он сожительствовал с Зиной. Она была беременна от него.

– Зина совсем девочка, а ему, помнится, было за сорок.

– Он соблазнил ее, держал при себе тайно, родители ничего не знали, все было разыграно весьма хитро. Будто бы Зина уехала в монастырь, под Вологду, послушницей, и готовится к постригу. Когда пришел срок рожать, младенца хотели подбросить в приют. Я ничего этого не знал, пока Володя не повез меня на квартиру Худолея принимать роды. Это было в декабре шестнадцатого. Именно той ночью Володя простудился, ездил в метель в открытом экипаже.

• Предыдущая
• 98/111
• Следующая