ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ БУДДИЗМ - Синнетт Альфред Пери - Страница 35

То, что предваряет всякое проявление вселенной, что существу­ет вне границ проявленного, если бы эта граница могла бы быть установлена, составляет основу проявленной вселенной, доступной нашим чувствам, материю, одушевленную движением, ее Парабрахм, ее Дух. Материал, пространство, движение и продолжительность составляют единое-вечное вещество вселенной. Ничто другое не является абсолютно вечным. Вот первое состояние материи, совершенно недостижимое для наших физических чувств, которые восприни­мают лишь проявленную материю, состояние которой совершенно отлично. Будучи, с одной стороны, материалистичной, как это узна­ли те, кто следили за предыдущими объяснениями, эзотерическая наука столь же далека от сходства с грубым и узким представлением о природе, обычно известным под названием материализма, как се­верный полюс далек от южного. Она, так сказать, опускается до материализма, чтобы соединить свои методы с его логикой, затем она поднимается до высочайших вершин идеализма, чтобы объять и выразить наиболее возвышенные стремления духа. Она есть соединение науки и религии, мост, благодаря которому исследователь, наиболее добросовестный и вникающий, встретит наи­более вдохновленную религиозную душу, и благодаря которому эта последняя сможет вернуться на землю, не покидая, тем не менее, неба.

Лишь ознакомившись ближе с эзотерической доктриной, мы сможем понять, сколь она гармонирует со всеми истинами о приро­де, каковые нам дано наблюдать. Но стоит также подчеркнуть за­мечаемые нами соотношения между изложенным учением в целом и явлениями природы, которые нас окружают.

Если мы начнем с обоих краеугольных камней современной философии - конфликт между свободной волей и предопределени­ем и происхождение зла - мы неизбежно увидим, что изложенная здесь система природы позволяет нам рассмотреть эти вопросы с большей смелостью, чем это было сделано до сего дня.

До сих пор наиболее сведущие мыслители были наименее склон­ны утверждать, что либо метафизика, либо религия смогут осве­тить тайну свободной воли и предопределения. Разум был склонен отправить эту загадку в область неизвестного. И, странная вещь, это случалось с лицами, которые, с другой стороны, были не менее склонны придавать более чем гипотетическую ценность религиоз­ным доктринам, будучи, между тем, неспособны примириться с наиболее очевидными из всех своих заключений. Всезнание олицетворенного Создателя, простираясь столь же на будущее, как и на прошлое, абсолютно воспрещает человеку проявлять независимый авторитет в отношении своей собственной судьбы, авторитет, кото­рый он, безусловно, должен, заставить преобладать, если понятия о наказании или возмездии за действия в его жизни не должно быть вопиющей несправедливостью. Один крупный - английский философ, решительно принявшись за это затруднение, заявлял в знаменитом посмертном сочинении, что по этой мысли было невоз­можно, чтобы Бог был одновременно безгранично добр и безгранично могуществен. Можно логически наделить Его одним или другим качеством, но, во всяком случае, не обоими. Эти аргументы обсуждались с уважением, подобающим славе мастера автора, но были отложены в сторону с обычной сдержанностью тех, кто почи­тает правоверие.

Эзотерическая доктрина приходит нам на помощь, чтобы преодолеть это затруднение. Первым долгом она принимает во внима­ние незначительные размеры нашего мира, по сравнению с осталь­ной вселенной. Ранняя христианская церковь испытывала инстинк­тивное опасение к этой естественной истине и боролась с ней с жестокостью, внушавшей страх. Она объявила ее противоречащей очевидности и на протяжении веков преследовала ее последовате­лей. Когда эта истина была наконец признана, не подвергаясь возможности отрицания со стороны Папы, церковь прибегла, как говорит Рис Дэвидс, к «безнадежному средству», заявив, что это не имело никакого значения.

До сих пор это поражение было более счастливым, чем это могли предполагать его виновники. Когда опасались астрономических открытий, приписывали миру вообще более неумолимую ло­гику, чем та, которую впоследствии он решился применить. Обыч­но склонны делать то, что эзотерический буддизм советует нам не делать, - а именно, держать свою науку и религию в непроницае­мых отделениях. Этот принцип был провозглашен так давно и так сильно, что доказательство его невозможности перестало быть аргументом против ценности религиозного догмата. Неразумно пред­полагать, что существа, населяющие одну из самых маленьких пла­нет, одного из наименьших солнц в этом океане вселенной, где солнца суть лишь капли воды в море, могли бы каким-то образом избежать общего принципа подчинения закону. Но этот принцип несовместим с капризом, являющимся одним из главнейших элементов в смысле слова «предопределение», в традиционных спорах о вопросах, которые мы изучаем. Ибо заметим, что предопределение, противоречащее свободной воле, не есть предопределение рас, но предопределение индивидуальное, соединенное с мыслями о милости или гневе Божества. Предопределение рас, соответст­венно законам, аналогичным тем, которые управляют общей тен­денцией множества отдельных случаев совершенно совместимо с индивидуальной свободной волей, и вот поэтому эзотерическая доктрина примиряет противоречия природы. Человек направляет свою собственную судьбу в границах, так сказать, конституцион­ных. Он свободен применять свои естественные права в рамках этих прав и на практике они безграничны, поскольку касаются его индивидуальной единицы.

Без сомнения, можно утверждать индивидуальное предопреде­ление, но не в смысле религиозного догмата о божественной мило­сти или гневе, но на чисто метафизической почве, - т. е. можно предположить, что каждое человеческое существо в детстве под­вергается одинаковым влияниям вследствие единой среды, и что, следовательно, жизнь взрослого человека есть лишь продукт или отпечаток всех обстоятельств, которые повлияли на его существо­вание с самого начала; таким образом, если эти обстоятельства были бы известны, то можно было бы знать и моральные, и интеллектуальные следствия. Следуя этому рассуждению, приходим к заклю­чению, что достаточно проникновенный ум мог бы теоретически знать обстоятельства жизни каждого человека; что, например, на­следственные тенденции суть лишь продукт предыдущих обстоя­тельств, входящих в счет как пертурбация, но, тем на менее, при­нимаемых в расчет. Тем не менее, этот довод находится в прямом противоречии с человеческой совестью, точно так же, как и религи­озный догмат индивидуального предопределения. Чувство свобод­ной воли - один из факторов вопроса, который нельзя игнориро­вать. И свободная воля, которую мы таким образом сознаем, есть нечто другое, чем автоматический импульс, сравнимый с электри­ческим возбуждением мускулов членов мертвой лягушки. Религи­озный догмат и новейший метафизический аргумент желают, что­бы мы рассматривали ее в этом освещении; но эзотерическая док­трина восстанавливает ее истинное достоинство, показывая нам широту ее поля действия и границы ее могущества. Он властвует над индивидуальной судьбой, но перед циклическим законом он беспомощен. Даже такой положительный философ, как Дрэпер, признал существование циклического закона в человеческой исто­рии, сколь бы короток ни был период, который ему удалось объ­ять. А этот двигающийся песок, замеченный Джоном Стюартом Миллем, рядом с геологическими противоречиями, — вопрос в том, должен ли разум стать на точку зрения Бога всеблагого или всемо­гущего, - находит также свое решение в системе, которую мы из­ложили. Эти высшие существа, совершенный цвет предыдущего человечества, которые далеки от олицетворения верховного Бога, тем не менее, царствуют божественным образом над судьбами на­шего мира, не только не всемогущи; но при всем их всемогуществе их действия заключены в сравнительно узких границах. Казалось бы, так сказать, когда театр снова приготовлен для представления другой драмы жизни, они способны ввести в действие улучшения, почерпнутые в их собственном опыте драмы, в которой они играли роль; но что касается общего плана пьесы, они могут лишь повторять то, что было сыграно раньше. Они творят в большом масшта­бе то, что садовник производит в малом масштабе с георгинами, а он достигает значительного усовершенствования их формы и цве­та.