Индиана Джонс и Великий потоп - МакГрегор Роб - Страница 27

По рекомендации официанта оба заказали себе cerkes kebabi circassian – блюдо из залитой острым соусом смеси гороха, ягнятины, картошки, баклажан, помидор и перца. В качестве дополнения к нему официант принес пилав, фасоль и хлеб.

Заметив залегшую меж бровей Шеннона морщину, Инди поинтересовался, чем ему это блюдо не по вкусу.

– Да нет, все вкусно. Очень вкусно. Я просто ломаю голову, с чего это вдруг они решили переименовать Константинополь. В том смысле, что если б переименовали Чикаго, народ бы просто чокнулся.

– Stin poli, – ответил Инди, будто это все прояснило.

– Что это значит?

– По-турецки это означает «в городе». Это словосочетание было здесь настолько распространено, что люди просто перестали звать город Константинополем, а когда Османская империя после войны прекратила свое существование, stin poli стало Стамбулом.

– А почему империя прекратила существование?

– Почему угасают империи? Константинополь на протяжении многих веков был средоточием власти и могущества – сперва под византийским, а потом под Османским правлением.

– И чем же объясняется это могущество?

Обмакнув хлеб в соус, Инди откусил кусочек.

– Главным образом, тем, – прожевав, продолжал он, – что он расположен на перекрестье сухопутных и морских маршрутов между Востоком на Западом.

– Значит, здешний край купался в роскоши.

– Ага, только султаны выдаивали богатство провинций досуха, чтобы платить за свои дворцы и крепости, мечети и прочие излишества.

– А что сейчас? По-моему, тут царит неразбериха.

– Так и есть. Мустафа Кемаль направляет страну на новые рельсы. Последние султаны были изгнаны вместе с Османской империей пять лет назад. Теперь здесь имеется конституция. Полигамия упразднена. Больше никто не обязан носить фески, а вместо арабского алфавита вводится латинский.

– А чем им фески не угодили? Они мне как-то импонировали.

– Они напоминают о султанах, гаремах и отсталости Османской империи.

– Если шляпу у кого-то отобрать, то недолго и по шее схлопотать, – заметил Шеннон.

– Тут ты, наверно, прав, – рассмеялся Инди.

– А ты хоть что-нибудь хоть когда-нибудь забываешь? – откинувшись на спинку стула, Шеннон скрестил руки на груди.

– В каком смысле?

– Ты всегда извлекаешь на свет факты, – Шеннон изобразил жест фокусника, вынимающего кролика из пустого цилиндра, – будто они лежат у тебя на подхвате.

– Это придает мне интеллигентности, – развел руками Инди. – Таково требование профессии. Во всяком случае, хотя бы изредка.

– Дьявол, да я до вчерашнего дня и понятия не имел, что Стамбул был Константинополем и Византией.

– На самом деле лишь часть Турции была византийскими владениями, зато вся она входила в Римскую империю.

– Вот об этом я и говорю!

Когда друзья кончили есть, зрители успели утратить к ним интерес, так что сопровождавший их по Крытому базару эскорт рассеялся. Они пересекли площадь Султанахмет, украшенную бассейнами, фонтанами и цветочными клумбами, направляясь к византийскому собору, нареченному Айя-София, что означает храм Святой Софии.

– Хочешь осмотреть храм? – предложил Инди.

– А чего в нем особенного?

– Да ты сам погляди! Он должен был стать самым внушительным из когда-либо выстроенных храмов. В шестом столетии ни одно здание во всем мире не могло с ним сравниться. Византийцы утверждали, что его поддерживает золотая цепь, спущенная с небес.

– Не люблю я осматривать старые церкви. Это лишь пустая шелуха. Вместилище духа – не отдельные здания, а весь мир в целом.

– Я же не говорил, что мы идем смотреть на Бога, – пожал плечами Инди.

– Пожалуй, я лучше схожу на телеграф. Может, мне прислали телеграмму. На твою фамилию посмотреть?

– Несомненно. Почему ж нет?

Приехав в Афины, Шеннон послал телеграмму матери, сообщая, что пребывает в добром здравии, и спрашивая, что случилось в Чикаго после его отъезда.

Инди никаких телеграмм не ждал – вот разве что Маркус Броуди решит выслать депешу. Направляясь ко входу в собор, Инди думал о последнем разговоре с Маркусом в Нью-Йорке. Сначала Инди изложил перипетии своей преподавательской карьеры, затем сообщил об экспедиции, членом которой собирается стать. Но на сей раз Броуди, обычно с готовностью принимающий необычное, изумил его, посчитав, что Инди с отчаяния впутался в сомнительное предприятие, и предложив поработать в музее.

– Ты проверял документы этого доктора Заболоцкого? – осведомился Маркус.

– Вообще-то, нет. Мне известно, что он много лет экономил, откладывая деньги на экспедицию. Он весьма набожен и настроен против большевиков. Считает, что доказательство существования Ковчега поможет свалить революционное правительство.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – нахмурился Броуди. – Но я все-таки проверю его подноготную.

– Да незачем, Маркус!

– Нет-нет, я настаиваю. Если что-нибудь выяснится, я пошлю тебе телеграмму в Стамбул. Пожалуйста, будь осторожен. Предприятие может оказаться опасным. – Тут его лоб разгладился. – Будешь в Стамбуле, не забудь навестить Айя-Софию. Когда окажешься в этом невероятном храме, подумай обо мне.

Входя в притвор храма, Инди улыбнулся собственным мыслям. И вдруг его взгляд буквально взмыл под купол, вознесшийся на сто восемьдесят один фут над землей. Огромный, устремленных к небу центральный купол поддерживает хитрая вязь парусов, сводов, арок и колонн. Несмотря на величественность базилики, отовсюду веет запустением и холодом; позолоченные мозаики и подсвечники сорваны, золотой алтарь похищен; как ни странно, все ценное разграблено в тринадцатом веке участниками крестовых походов, а вот мусульмане старательно ремонтировали храм, когда он приходил в упадок. Теперь Айя-София не принадлежит ни христианам, ни мусульманам, превратившись в символ единобожия.

Несмотря на отсутствие украшений, собор по-прежнему покоряет взгляд своей красотой. На капителях над колоннами видны монограммы Юстиниана, перестроившего храм, когда выстроенная в пятом столетии церковь дотла сгорела во время восстания «Ника». Инди вышел в центр храма – одинокая фигурка посреди громадного здания – и буквально въяве услышал рокот эха голоса Юстиниана, когда собор Айя-София был завершен: «Соломон, я превзошел тебя!»

Массивные колонны остались от еще более древних строений. Красные – из храма Солнца в Баальбеке, зеленые – из храма Артемиды Эфесской. Инди устремил взгляд на две зеленые колонны в центре галереи у дальней стены. Эта пара колонн отмечает место, где обычно молилась императрица.

И вдруг между колонн мелькнула призрачная фигурка женщины. Взгляд ее обращен прочь, словно она разглядывает что-то на стенах, длинные волосы свободно ниспадают на плечи. На мгновение Инди даже показалось, что это дух самой императрицы решил нанести сюда визит. Тут женщина ступила в луч света, падающего из верхнего окна, и Инди узнал ее.

– Екатерина! – эхом прокатился его голос по базилике.

Поглядев с высоты, девушка приложила палец к губам. Инди воздел руки, как бы вопрошая, что она здесь делает. Высунувшись между колонн, Катя жестом пригласила его подняться наверх.

Ликующий Инди устремился к лестнице, ведущей на галерею. Поднявшись туда, он увидел стоящую на треноге фотокамеру. Остальное фотографическое снаряжение лежало в холщовой сумке на тележке.

– Какой сюрприз! – воскликнул Инди. – А я-то думал, ты будешь возиться с бумагами.

– Это слишком скучно. Мы все сидели, и сидели, и сидели во всяческих приемных, а папа знает, что я хотела отснять храм Святой Софии, вот и отпустил меня.

Сегодня Инди впервые увидел Катю с распущенными волосами. Прежде она появлялась на людях, только свернув волосы тугим узлом то на затылке, то на макушке. Скрестив руки на животе, она едва заметно улыбнулась, отчего ее ангельское лицо озарилось внутренним светом. Чем дольше длилось знакомство Инди с Катей, тем более таинственной она ему казалась. Ему даже представилось, будто Катя таит некий глубокий секрет и жаждет его раскрыть. Быть может, именно сейчас возникшая между ними стена рухнет, и все тайное выйдет на свет.