Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд - Страница 65

• Предыдущая
• 65/89
• Следующая

После потери Кипра, Крита и Морей в войнах с турками за два последних века Светлейшая республика пестовала теперь больше коммерческий, нежели воинственный дух. Блестящая победа в битве при Лепанто, прославленная великолепной гигантской фреской Тинторетто во Дворце дожей, не послужила ничему.

Венеция отныне сторонилась воинской славы. Ее купеческое сословие изрядно разбогатело на морской торговле, кораблестроении, производстве дорогих тканей и одежды, ювелирных изделий, духов… Короче, предметы роскоши в Светлейшей республике пользовались таким спросом, что Сенату пришлось ввести суровые правила: дабы венецианцы не соперничали между собой, ввергая себя в ненужные расходы, им было запрещено под страхом денежных штрафов, если не тюрьмы, выставлять напоказ свое богатство; выходя из дому, полагалось надевать черный суконный плащ, табарро, скрывая от глаз ближнего возможные излишества в одежде.

Улицы и каналы чернели строгими плащами.

Некоторые тщеславцы тем не менее заказывали себе табарро на шелковой подкладке, по преимуществу ярко-красной, и ловким движением все же показывали прохожим свою состоятельность. Увы! Особая тайная полиция выслеживала ослушников и доносила властям: «Вчера вечером, в такой-то час, в таком-то месте мессер Имярек прилюдно распахнул свой табарро, показав шелковую подкладку вишневого цвета и свое шелковое платье, а также золотую цепочку для часов, украшенную алмазами». Нарушитель незамедлительно получал денежное взыскание и приказ больше так не делать.

Равным же образом в казино Ридотто всем игрокам полагалось носить маски, чтобы их головокружительные ставки оставались анонимными. Так что уже нельзя было посплетничать, что накануне мессер Пинкопаллино поставил триста дукатов в экарте, заставив пожелтеть от зависти тех, кто поставил только десять. Конец самодовольному соперничеству и стремлению переплюнуть друг друга.

Город кишел полицейскими в штатском и шпионами.

Узнав все это от соседей, Франц предупредил своего хозяина; Себастьян же заявил, что просто очарован этой униформой — табарро. Он желал остаться в Венеции незамеченным. Впрочем, он и так воздерживался от ношения драгоценностей, отправляясь каждое утро на фабрику наблюдать за работами. Его собственная маска и блеск, который с ней ассоциировался, не должны были вредить его делам.

А они, похоже, шли идеально: благодаря его системе поставщики становились одновременно и его клиентами; так что затоваривание из-за отсутствия спроса Себастьяну не грозило.

Оставалось только подыскать помещение. Он быстро нашел, что нужно, на севере города, в Каннареджо, и по совету прядильщиков нанял старшего мастера, который, в свою очередь, нанял рабочих. Прибыв в конце апреля, через пять недель Себастьян оказался во главе предприятия, на котором трудились девяносто восемь человек. Способ, который он использовал, был прост: мотки ниток на два часа замачивали в чане со щелочью; нить становилась белой, блестящей и даже более гладкой, избавляясь от прежних изъянов. После просушки ее отправляли ткачам.

На сей раз он был единственным хозяином своей фабрики. О чем незамедлительно сообщил Александру. Производители льна из долины По прознали об изобретении и увеличили список его клиентов. Начала поступать прибыль; ее переправляли в Амстердам через посредство одного местного банка, которых, разумеется, в Венеции хватало.

Проводимые в трудах дни маркиза Бельмаре были долгими, а вечера короткими, за исключением воскресений, когда он позволял себе прогуляться по площади Сан-Марко вдоль Прокураций, глядя на толпу венецианцев, потягивающих шоколад в кафе Куадри.

Хоть Венеция и слыла городом удовольствий для богатеев значительной части Европы, Себастьян даже внимания не обращал на казино Ридотто, где нувориши и путешественники спускали целые состояния из праздности и тщеславия. Что касается любовных похождений, к которым располагал город, то достаточно было лишь прислушаться получше: половина мужских бесед на английском, немецком или французском были рассказами о мучительных разочарованиях. Как и во всех портах, доступных прелестниц тут было слишком много, а Себастьян отнюдь не стремился подцепить от них дурную болезнь или какую-нибудь другую хворобу. Ведь даже если они были чисты телом, это еще не значило, что таковы же и их помыслы: после первых же забав они плели истории о ревнивых братьях и потерянной невинности. И тогда приходилось изрядно раскошелиться, чтобы выпутаться из затруднения, или, того хуже, жениться на якобы забеременевших девицах.

Все это его ничуть не прельщало: фабрика работала слишком хорошо, чтобы портить себе удовольствие, тратя доходы от нее на волокитство.

Но он предупредил Франца, обычно составлявшего ему компанию, которая его вполне устраивала:

— Остерегайся, друг мой, некоторых мушек в уголках губ: они часто скрывают шанкр.

Франц кивнул, насмешливо сокрушаясь. У этого хладнокровного пруссака был острый глаз и не менее острый язык, а его язвительные замечания о повесах, слонявшихся по площади с наступлением вечера, стали единственным настоящим развлечением Себастьяна.

— Вы только взгляните на ту старую красотку, что идет со стороны Часовой башни под ручку с каким-то юнцом. Ставлю в заклад мое жалованье, что это вовсе не ее сынок. Если бы она была его матерью, то не штукатурила бы себя, как стенку, и не мазалась, как каретное колесо. Судя по его хлыщеватому виду, это одно из местных удобств. И я не слишком удивлюсь, если он вскоре удерет в Триест с ее драгоценностями…

И так далее. При всем своем увлечении философией Себастьян не мог удержаться от смеха, слушая, как Франц разделывается с гуляками на площади. «К чему философия, если она сторонится действительности?» — думал он. Но он знал также, что людям нет дела до философии; они видят в мире лишь то, что хотят видеть.

Однако, несмотря на свой табарро, сам Себастьян отнюдь не остался невидим.

Как-то в воскресенье, у Куадри, некий человек весьма представительной наружности и в чулках из настоящего шелка остановился перед ним, поклонился и улыбнулся. Это оказался граф Макс фон Ламберг,[42] которого он знал по Вене, познакомившись с ним у маршала фон Лобковица. Ламберг был явно рад встрече. После приветствий и комплиментов оба уселись за стол. Оказалось, что Ламберг теперь камергер императора Иосифа II. В этом качестве он представлял собой ценный источник сведений.

Ламберг, разумеется, спросил, что привело графа де Сен-Жермена в Венецию. Чтобы рассеять малейшее подозрение в политической интриге, Себастьян поспешил сообщить о своем новом предприятии; камергер поначалу выразил удивление, если не скепсис. Тогда Себастьян пригласил его посетить фабрику. Тот, уже наслышанный о красильной мануфактуре, основанной Сен-Жерменом совместно с Кобенцлем в Турне, наконец поверил и пришел в восторг. Оба решили поужинать вместе сегодня же вечером.

В сопровождении своих слуг они направились в ближайшую таверну у моста Риальто. Там остановили свой выбор на дорадах, жаренных самым незамысловатым способом, и на репе с салом. Вино области Венето тоже было непритязательным, но не слишком терпким.

В свою очередь, и Себастьян спросил Ламберга, что привлекло его в Венецию. Ламберг заявил, что приехал с неофициальной миссией: убедить правительство Республики не вмешиваться в идущую войну. В любом случае, объяснил он, венецианцы столько раз обжигались в своих стычках с турками, что, хоть и люто ненавидят их после ужасного конца Брагадина,[43] не слишком склонны снова связываться с этими варварами. Себастьян тогда расспросил Ламберга о войне, которую Высокая Порта затеяла против России по наущению Австрии и Франции. Вопреки своей кажущейся беззаботности камергер проявил неожиданную широту взглядов.

— Граф, — ответил он, — кроме турок мы натравили на русских еще и татар, которым уже надоела центральная власть. Вместе они гораздо многочисленнее, чем вся русская армия. Нетрудно предсказать, что она будет разбита. Но тогда, что тоже вполне предсказуемо, мы вскоре заключим союз для защиты Австрии и даже России от турок, как делали это против Фридриха Прусского, поскольку тот стал слишком силен. Немецкие государства подобны карликам — они не терпят рядом с собой великанов. Читали в «Путешествиях Гулливера», как героя по рукам и ногам связали лилипуты?

• Предыдущая
• 65/89
• Следующая