Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 63

• Предыдущая
• 63/135
• Следующая

– Я отослал Пиху, – зачем-то шепотом сказал он. – Хочу поговорить с тобой наедине, Тейе.

То, что он назвал ее по имени, было добрым знаком, но она также шепотом спросила:

– Нефертити знает, что ты здесь? – Когда он склонился к ней, в слабом свете она не смогла разобрать, от смущения ли покраснела его шея, или просто на нее упала тень. – Или ты стыдишься прощаться со мной на людях?

– Почему? Вовсе не стыжусь, – ответил он более громким голосом, но лицо выглядело озадаченным. – Я думал, мы попрощаемся утром на ступенях причала. Я не мог уснуть.

Смягчаясь, Тейе похлопала рукой по покрывалу, приглашая его присесть рядом с ней.

– Я тоже. Аменхотеп, тебе еще не поздно передумать. Оставь свой город совам и шакалам, царствуй здесь!

– Не называй меня так! – Он нахмурился, выпятив нижнюю губу. – Это тебе еще не поздно изменить твое решение, матушка. Я приготовил для тебя великолепный дом в Ахетатоне, с прекрасным садом и иными источниками наслаждений, достойными императрицы. Прошу тебя, поедем со мной.

Его высокий лоб под белым льняным ночным колпаком был нахмурен. Тейе нежно коснулась горячими пальцами его нагого бедра.

– У меня нет причин покидать свой дом, – сказала она. – Эхнатон, ты явно дал мне понять, что я больше не нужна тебе – ни как императрица, ни как жена. Я поступала неправильно, нарушая с тобой закон, Эхнатон. Здравый смысл изменил мне. Теперь я ищу только покоя.

– Не понимаю. – Он взял ее руку и принялся массировать ее. – Атон соединил нас раз и навсегда. Соединение наших тел было необходимостью. Я же говорил тебе.

– Но больше такой необходимости нет. – В ее голосе слышались и утверждение, и вопрос. – Позволь мне уйти, Эхнатон.

Он внимательно посмотрел на нее, на его лице отразилось страдание.

– Значит, ты больше не любишь меня? Я тебя чем-то обидел? – От волнения его высокий голос становился визгливым. – Атон бы рассердился, если бы я обидел тебя, Тейе.

Она почувствовала себя снова невольно втянутой в вихрь сильных, противоречивых чувств, которые дремали в ней, чтобы внезапно спутать мысли и управлять телом, как было всегда, когда сын оказывался рядом с ней. Но в эту ночь она была непреклонна.

– Возвращайся в свою постель, – сухо сказала она, отнимая руку. – Вчера ты был болен. Мой врачеватель доложил мне. Тебе надо поспать, чтобы завтра утром ты смог отплыть.

– Как я могу уехать из Малкатты, зная, что разочаровал тебя?

О боги, – устало взмолилась про себя Тейе.

– Ты не разочаровал меня, сын мой. Разве ты не воплощение Ра, не Дух Диска Атона? Разве бог может разочаровать? – Она говорила успокаивающим тоном, но он все еще волновался.

– Ты разговариваешь со мной, как с ребенком! – взорвался он, вскакивая и переминаясь с ноги на ногу. – Я знаю, ты говоришь не то, что думаешь! Ты пытаешься успокоить меня, но на самом деле ты просто хочешь, чтобы я ушел!

– Ты – мой фараон, – медленно сказала она. – У тебя есть Нефертити – прекраснейшая из женщин, когда-либо ступавших по земле. У тебя есть такая власть, такое богатство. Что еще тебе нужно? К чему эти взрывы чувств в моем присутствии?

Он перестал раскачиваться и замер.

– Потому что я не вижу в тебе того поклонения, которое получаю от всех вокруг. Ты слишком хорошо меня знаешь.

Это был момент откровения, которого она не ожидала от него, и это поразило и разоружило ее.

– Но я и люблю тебя потому, что знаю. Не беспокойся. Ты и в Ахетатоне будешь фараоном, а я и в Малкатте буду твоей матерью.

– Ты будешь скучать по мне? – Он сжал коленями свои ладони. – Ты не станешь устраивать против меня заговоров и не захочешь причинить мне вред?

– Так это Нефертити нужно, чтобы я переехала в Ахетатон и была у нее под присмотром! – Тейе облегченно рассмеялась. – Я польщена. Только ради твоего собственного спокойствия ты должен запомнить, что она так говорит из ревности. Я лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.

Он снова беспокойно заерзал, и, озадаченная, она увидела, что как-то задела его, но все же продолжила:

– Я сделала все возможное, чтобы увидеть тебя прочно сидящим на троне Гора, и у меня теперь нет желания любоваться вечно недовольной миной Нефертити. Ты не доверяешь мне, Аменхотеп, это не делает тебе чести. Я пыталась быть тебе и женой, и матерью, но мне это не удалось. Я скучаю по твоему отцу! Прошу тебя, покинь мою опочивальню.

Вместо ответа он толкнул ее на ложе. Его била дрожь.

– Отец – это я, и ты моя жена! – закричал он. – Ты любишь меня, ты знаешь, что любишь! Скажи мне это, Тейе!

– Я не желаю слышать этого сегодня, – властно сказала она. – Ты не дождешься от меня покорности, я тебе не малышка Киа или какая-нибудь из твоих наложниц. Ты слишком долго пренебрегал мною и в постели, и за пределами опочивальни. Убери руки с моих плеч, иначе я вызову стражу.

– Если ты не хочешь ехать, дай мне хотя бы свою любовь, чтобы я мог увезти ее с собой, – глухо сказал он, уткнувшись в подушку рядом с ней. – Только один раз, Тейе, будь со мной, чтобы удача не отвернулась от меня.

– Я тебе не амулет и не заклинание!

Она выгнулась под его весом, зная, что легко могла бы сбросить его, но затем вдруг расслабилась, пораженная правдивостью собственных слов. Это было так давно, слишком давно, – повторял коварный внутренний голос. Она почувствовала знакомое прикосновение, и ее колени расслабились и бедра раскрылись. Сердитая, она все же попыталась приподняться на локтях, но тут губы Аменхотепа прижались к ее губам, она ощутила вкус гвоздики и ароматного вина, который всегда вызывал воспоминания о его отце. Образ его полного, морщинистого лица возник перед ней так реально, что, почувствовав спазм в желудке, она отстранилась. Внезапно сын тоже отпрянул от нее.

– Ты действительно еще любишь меня! – Он счастливо улыбнулся. – Я знал, что любишь.

– Я люблю тебя как сына, как бога, – выдавила Тейе, голос сделался низким, тело отяжелело.

Он наклонил голову и опять поцеловал ее, на этот раз нежно, мягко и неуверенно, будто пробуя на вкус, этот поцелуй она помнила так хорошо. Ее тело, еще полное жизни, изголодавшееся, отвечало ему, но ее разум противился, и даже когда ее руки обвились вокруг его шеи, а его движения вернули ее к тем дням в Мемфисе, к первой радости их супружества, она вспоминала долгие месяцы, когда он пренебрегал ею. Она уже забыла ощущение от прикосновений его странного, бесформенного живота, дряблых бедер и мальчишески-недоразвитых мужских органов, но отвращение, которое всегда присутствовало где-то в ее сознании, не смогло побороть желания ее плоти. Он уедет, – смутно понимала она, слушая свои собственные невнятные слова любви и поощрения, – и потом все это будет уже не важно.

– Это было хорошо, – сказал он, когда все закончилось, и она лежала рядом с ним, отвернувшись, скомкав простыню занемевшей рукой. – Будто я рождался снова и снова, будто смотрел на себя, выталкиваемого из собственного лона. – Он уже встал и теперь застегивал юбку. – В Ахетатоне я буду жить надеждой, что однажды ты подплывешь к причалу. Снова твое тело благословило мои устремления. Бог призовет тебя в мой город.

Тейе передернулась. Она не обернулась.

– Уже светает, я хочу спать, – только и смогла она ответить.

Когда он ушел, она столкнула подушки на пол и положила голову на подголовник. Слоновая кость была прохладной, приятный холодок сползал вниз по спине. Пошарив рукой под кроватью, она вытащила «Исповедь отрицания», которой так обидела Херуфа, и положила ее себе на живот, прикрыв сверху рукой. Ей хотелось спать. В глазах чувствовалось жжение, во рту пересохло. Но понимание, пришедшее к ней несколько часов назад, вернулось снова. Для него я не женщина, как Нефертити, – думала она. – Я – амулет, талисман на счастье, который отгоняет темные силы, что-то такое, что иногда можно достать из сундука и зажать в кулаке, чтобы потом зашвырнуть обратно вместе с другими безделицами, когда минует момент тревоги. – Она крепко зажмурилась и тихо застонала от унижения. – Ты стареешь, императрица, – сказала она себе. – Этот жестокий удар по твоему самолюбию вовсе не разозлил тебя, у тебя даже не возникло желания отомстить. Ничего, кроме стыда и удивления. Но, возможно, он только хотел убедиться, что его влияние на меня так же сильно, как всегда, и что моя преданность вне подозрений. Если бы я была готова к этому, если бы я прогнала его немедленно, он отплыл бы в Ахетатон, терзаемый сомнением и болью. Уж лучше так. Пусть он чувствует себя в безопасности, мой наивный сын. Путь завтрашний день будет для него славным.

• Предыдущая
• 63/135
• Следующая