Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 48

• Предыдущая
• 48/135
• Следующая

– Может быть, – кротко отозвался он, – но она моя императрица. Я имею снисхождение к ее недопониманию.

– Твоя снисходительность в глазах придворных выглядит слабостью! Накажи ее, Могучий Бык! Сделай ей публичный выговор.

– Нельзя доказать, что она повинна в смерти жреца. Это могли сделать люди Амона.

Нежные алые губки Нефертити скривились, и она шагнула к ложу.

– Даже если она невиновна, она ступает по дворцу с таким видом, будто на голове у нее – невидимая двойная корона. Настало время взять правление в свои руки. Больше нет нужды в регентстве. Ты позволил ей управлять, потому что не умел обращаться с властью. Но с тех пор прошло почти четыре года. Я поработала с ней. Я смогу помогать тебе.

– А что ты мне прикажешь делать с Тейе?

У Нефертити на языке так и вертелось «убей ее», но она сдержалась.

– Отправь ее в Ахмин или, если это слишком близко, в ее поместье в Джарухе. Она слишком стара, чтобы учиться чему-то новому, и в ее сердце всегда будет царить Амон. Пока она мелькает при дворе, разногласия между старым и новым неизбежны.

Она устроилась на ложе рядом с ним и принялась перемежать свои слова легкими поцелуями, нежно касаясь губами его глаз, щек, мягкой плоти его губ, но он равнодушно отстранился.

– Я люблю ее, – просто сказал он.

Гнев, угасший было в Нефертити, вспыхнул с новой силой.

– И при этом не любишь меня?

Он по-братски обнял ее.

– Ты же знаешь, люблю.

– Но пленила тебя она, – горько сказала Нефертити.

На языке ее вертелись слова, которые были готовы обрушиться в неподвижный полумрак комнаты: Она стареет. Она не так красива, как я, и ее зрелость увядает, она твоя родная мать, и Египет еще неспокоен и пребывает в страхе перед гневом богов, она опасна и коварна… Ей стоило немалых усилий не высказать все это.

– Я твоя смиренная служанка, – хрипло сказала она. – Но, Аменхотеп, придет время, когда ты захочешь править по-настоящему, но будет слишком поздно.

Он не ответил. Потом они играли в сенет, потом он взял лютню, и Нефертити, забыв свой гнев, пела вместе с ним, устремив на него весь свет своего очарования, поддразнивая его и смеясь. Но как часто случалось после спора о Тейе, он был не в состоянии отвечать. Нефертити не огорчалась. Она уже знала, что его периодически повторяющееся бессилие было признаком того, что ее нападки на императрицу достигали цели. Она была удовлетворена.

Сама же Тейе надеялась, что ее приказ негласно казнить жреца Атона хоть ненадолго ослабит религиозные трения, поэтому, когда несколько дней спустя в многолюдной зале для общественных приемов увидела Птахотепа, очевидно ожидающего своей очереди поговорить с Аменхотепом, ее охватило волнение. Обычно трон слева от Тейе оставался незанятым, потому, что фараон редко утруждал себя, разбирая жалобы управителей, но сегодня он занял свое место бога-властителя. Нефертити сидела на мягкой скамеечке у его ног, и хранитель царских регалий стоял перед ним на коленях со своим сундучком, в котором лежал только скимитар. Крюк и цеп покоились на коленях фараона. Он опоздал к началу приема, прошел через залу к помосту об руку с Нефертити, но, к облегчению Тейе, не стал комментировать вопросы, которые она решала, только слушал внимательно и иногда одобрительно кивал, подтверждая ее слова. Верховный жрец был последним. Тейе смотрела, как он вышел вперед в наброшенной на одно плечо леопардовой шкуре, носитель жезла и прислужник встали по обе стороны. Он распростерся ниц, затем Тейе позволила ему говорить. Писцы в ожидании приготовили свои перья. Птахотеп делал все, что мог, чтобы скрыть свое замешательство и страх под покровом достоинства.

– Богиня, прости мне мою смелость, но этот вопрос касается лично фараона, – обратился он к ней и, повернувшись к Аменхотепу, продолжал: – Могучий Гор, это только твое право – назначить или освободить от должности первого пророка Амона. Я прослужил в этой должности в Карнаке больше двадцати лет, повинуясь богу, оракулу бога и моему царю. Годовщина явления четыре раза наступала и проходила, однако он не назначил нового верховного жреца и не утвердил меня в этой должности. Я нижайше прошу фараона сегодня сделать или то, или другое.

Тейе позабыла об этой древней царской привилегии. Краем глаза она видела, что лицо сына начало омрачаться нерешительностью, и наклонилась к нему.

– Как ты хочешь поступить? – шепотом спросила она. – Тебе нужен совет? – Он энергично закивал. – Ты, конечно, понимаешь, – тихо продолжала она, – что если ты утвердишь Птахотепа в этой должности, ты тем самым подтвердишь неразрешенную ситуацию в Карнаке. Он придерживается старых устоев. Атон представляет угрозу для него, и он не знает, что с этим делать. Если ты позволишь ему остаться верховным жрецом, ты скажешь этим и двору, и храму, что, несмотря на все трудности, которые ты навлек на Малкатту своими деяниями, ты поддерживаешь Амона так же, как это делал твой отец. Жрецы Амона вновь обретут былую уверенность. Но я думаю, Птахотеп просит тебя освободить его от должности. Он хочет удалиться с достоинством, пока ситуация не вышла из-под его контроля и он не испытал унижения. Понимаешь?

Фараон сосредоточенно хмурился, и она видела, как он облизывает накрашенные губы. Нефертити, не скрывая, жадно ловила каждое слово, глядя то на него, то на нее.

– Думаю, я понимаю, – также шепотом ответил Аменхотеп.

– Вот и хорошо, – сказала Тейе. – Тогда отпусти его. Советую тебе повысить Си-Мута, второго пророка Амона, до положения верховного жреца; это будет означать не только твою готовность признать продолжающуюся власть Амона, но и послужит знаком для людей Атона, что ты огорчен ссорами в Карнаке, и ожидаешь возвращения к согласию и взаимодействию двух богов под началом более молодого, более сговорчивого человека.

Птахотеп терпеливо стоял, склонив голову, а писцы ждали, не отрывая глаз от Аменхотепа, готовые записывать его решение. Тейе откинулась на троне, ободряюще улыбнулась Аменхотепу и расслабилась, увидев, что он начал поднимать крюк и цеп, чтобы объявить свое решение, но, опередив его, Нефертити коснулась его колена и взлетела по ступеням. Она потянулась к нему и принялась что-то шептать на ухо, но Тейе резко прервала ее:

– Это место для общественных приемов, царица, а не твоя личная опочивальня, и как императрица я имею право слышать все замечания по этому вопросу.

– Это правда, дорогая, – согласился Аменхотеп. – Я был бы очень рад выслушать твое мнение, и уверен, что Тейе оно тоже будет интересно. Говори.

Тейе ждала, снисходительно приподняв брови, и после минутного замешательства Нефертити коснулась руки фараона.

– Си-Мут, конечно, сговорчив, муж мой, – быстро заговорила она, – но он во всем подчиняется императрице. Если ты назначишь его, Атон никогда не будет верховным божеством. Это в твоей власти – иметь верховного жреца, который не только поклоняется тебе, но и признает вселенскую власть Атона. С таким человеком, управляющим Домом Амона, ты сможешь произвести все изменения в Карнаке, какие пожелаешь, удержать жрецов от волнений и презрительных насмешек в адрес слуг Атона.

– Действительно, – холодно прервала ее Тейе. – Тем, кто признает своим единственным богом Атона, – место в храмах Она, и они не должны иметь власти над тем, что принадлежит Амону. Служители храма Амона и дня не подчинялись бы такому человеку, они примчались бы к фараону, умоляя назначить кого-нибудь другого. Если ты закончила, возможно, фараон примет свое решение и позволит нам всем удалиться для дневного отдыха.

От ее насмешливого тона гнев вспыхнул в глазах Нефертити.

– Я не настолько глупа, как ты думаешь, императрица, – громко ответила она. – Конечно же, выбор фараона должен удовлетворить требованиям обеих сторон, – продолжала она, повернувшись к Аменхотепу. – Возьми хотя бы Мэйю, четвертого пророка Амона. Он часто приходит послушать учение. Он молод и преклоняется перед тобой. Он не станет упорно отстаивать права Амона на каждом углу и препятствовать твоим желаниям в Карнаке. Назначь его!

• Предыдущая
• 48/135
• Следующая