Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 47

• Предыдущая
• 47/135
• Следующая

Он приподнял выщипанные брови и улыбнулся.

– Ты опытна в государственных делах, моя Тейе, и я редко оспариваю твои решения. Но с тех пор как я общаюсь с богом напрямую, я лучше, чем кто-либо, осведомлен в вопросах религии. – Слуга ловко продел золотые браслеты через его длинные пальцы. – Жрец не рассчитал свои силы, только и всего. Я сделаю ему предупреждение и отпущу.

– Если ты поступишь так, Аменхотеп, жрецы Амона начнут страшиться за свою жизнь! Это вызовет у них обиду и возмущение.

– Но их бог защитит их.

Она не могла с уверенностью сказать, что ей послышалось в милостивом тоне – истинная наивность или сарказм.

– Если ты намерен отпустить его, не мог бы ты, по крайней мере, появиться в Карнаке через несколько дней, чтобы лично провести утреннюю службу?

– Не думаю, что в этом есть необходимость. – Он вежливо отвернулся, чтобы посмотреться в зеркало, и она поднялась. Слуга окунул кисточку в синюю краску для век. – Я не ссорился с Амоном; пройдет некоторое время, и жрецы Атона сами поймут, что ничтожный Амон не представляет для них никакой угрозы. Тогда обе стороны успокоятся, и наступит мир.

Тейе не стала больше спорить. Поцеловав его в гладкое чело, будто несмышленого ребенка, она покинула его, вызвала носилки и в теплых сумерках отправилась к дому брата.

Эйе с несколькими своими офицерами пили вино в саду. За колоннами фронтона в доме мерцали первые огни, там раздавался смех слуг и наложниц, доносились запахи готовящейся еды. В темной траве лежали бабуины, прижимаясь друг к другу и тихо бормоча. Кроны деревьев, отделявших сад от реки, уже укрыла густая ночная тьма, но между стволами еще можно было различить серые полоски спускающихся к воде ступеней. Когда вестник Тейе объявил ее титулы, разговор прервался и собравшиеся распростерлись ниц перед ней. Велев им подняться, она жестом пригласила Эйе сопровождать ее, и они вдвоем пошли по дорожке мимо притихших животных к воде.

– Фараон хочет освободить жреца, содержащегося в дворцовой тюрьме, – сообщила она. – А я хочу, чтобы его убили. Смотри, чтобы все прошло без шума, но проследи, чтобы тело быстро нашли, и нужно оставить на нем знаки его жреческих отличий.

Эйе кивнул:

– Хорошо. Ты не желаешь сказать мне зачем?

Выслушав, он повел ее к шелестящим сикоморам. Теперь реку было хорошо видно – серебряная лента с проклюнувшими отблесками огней. У ступеней причала темной громадой высилась ладья Эйе; шаги часовых, обходящих дозором территорию поместья, то приближались, то удалялись. Ночь была тиха. С противоположного берега из Фив доносился только неясный прерывистый гул.

– Если этот религиозный фанатизм распространится на дворец, мы окажемся в очень серьезной ситуации, – сказал он. – Не могу поверить, что фараон не осознает этого сам. Или он ждет, чтобы это случилось?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что все это ерунда, игра, в которую мы позволяем ему играть, чтобы ему было чем заняться, но потом я оглядываюсь назад и вижу, как многое переменилось, какой неспокойной сделалась жизнь при дворе.

У меня и в мыслях не было пытаться повлиять на него в вопросах, не касающихся правления, но боюсь, что мое влияние не так велико.

– А что случится, если ты просто дашь указание тем, кто несет ответственность за судьбу жреца, пренебречь приказом фараона, и отдашь свой собственный? – Его лицо казалось бледным размытым пятном. В теплом дыхании слышался аромат вина.

– Страшновато даже подумать об этом. Слово фараона – закон. Часто его слово на самом деле исходит от его советников или от меня, хотя и оглашается им, но оно в любом случае является священным. Если он впоследствии отменит мой приказ, моя власть будет ослаблена.

Эйе издал короткий, сухой смешок.

– Это так же глупо и вместе с тем забавно, как игра в собаку и шакала. Он – фараон, но ты – все еще правительница Египта, а Нефертити тем временем обеспечивает будущее семьи. Наша царственная кровь становится все чище, в ней все меньше остается примесей крови иноземцев. Если царствование Аменхотепа превратится в череду религиозных конфликтов, оракул будет очень счастлив назначить того наследника, которого мы ему предложим. Мы по-прежнему имеем огромное влияние, Тейе.

– Все, что ты говоришь, правда, но эта скала стоит на песке. А песок зыбкий. В настоящий момент при дворе существует равновесие между поборниками Амона и Атона, но что если число поклоняющихся Амону уменьшится?

– Каких верующих? Истинно веруют только жрецы. Я сделаю то, о чем ты просишь, императрица. Перестань тревожиться.

Но власть зиждется на постоянных тревогах, – подумала она, чувствуя, как несущая успокоение рука легла на ее плечо, – в беспокойстве о прошлом, вторгающемся в настоящее, а решения, принимаемые в настоящем, простираются в неизвестное будущее.

– Твои офицеры уже не прочь приступить к трапезе, да и я уже опаздываю на праздник фараона, – сказала она, на мгновение прижавшись щекой к его руке. – Дай мне знать, когда все закончится. Да, а что там слышно от Тии?

Беседуя о мелких семейных делах, они пошли обратно, туда, где в саду ярким неровным пламенем горели факелы, потом Тейе оставила брата с гостями. Взрывы раскатистого мужского смеха слышались до самых ворот, оживляя пустынную, освещенную лунным светом дорожку, чуть поскрипывающую под ногами носильщиков, и к ней вдруг подступила волна одиночества. Она бы охотнее разделила трапезу в дружеской компании в саду Эйе, вместо того чтобы сидеть рядом с фараоном под золоченым балдахином, увенчанной тяжелым диском и двойным пером.

Тело жреца нашли в пустыне за западными утесами, вблизи извилистой тропы, по которой ходили караваны. Человек был заколот аккуратно, в самое сердце, но оружия в теле не оставили. К тому времени, как его обнаружили, он уже начал высыхать, его соки впитались в песок и испарились в сухом, жадном до влаги воздухе, и наплечные повязки слуги Атона свободно болтались на его руках. Облегчение и новая волна почтения к императрице охватили Карнак. История ссоры двух жрецов и убийства приверженца Амона быстро сделалась известна всем. Карнак кипел от негодования и опасения, причем страсти бурлили не только в храмовом комплексе Амона, но и в кельях тех, кто служил супруге Амона Мут и его сыну Хонсу. Убийство грозило обострением соперничества между Атоном и богами Фив. Некоторые жрецы яростно требовали у Птахотепа оружие, заявляя, что они имеют право защитить себя, но большинство ограничились пространными разговорами в своих кельях и перестали в одиночку ходить по Карнаку и Фивам. Птахотеп понимал, что любое насилие со стороны его жрецов разожгло бы вражду на гораздо более серьезном уровне, что могло бы повлечь за собой пагубные последствия для всего Египта. Он строго запретил помышлять о каком бы то ни было возмездии, пока сам обдумывал, что предпринять. В освобождении из тюрьмы жреца Атона даже без Допроса он, несомненно, усматривал направляющую руку фараона и пребывал в ярости, но, когда тело жреца нашли на следующий день, его гнев сменился благодарностью, потому что он узнал в этом скорое правосудие императрицы.

Придворные также догадывались, что их императрица причастна к выбору простого решения проблемы, которая с каждым днем становилась все сложнее. Они восхищались легкостью, с которой она решила этот вопрос, умудрившись при этом обставить все так, чтобы фараон не потерял лицо перед своими подданными. Они с тревогой наблюдали за ростом враждебности между сторонниками обоих богов, потому что она грозила нарушить их благополучное житье, и они знали, что своим деянием Тейе дала им временное облегчение. Они ждали, что предпримет фараон, и, не дождавшись от него ответных действий, забыли об этом инциденте.

Но в уединении опочивальни Нефертити яростно выговаривала мужу.

– Кто здесь фараон, она или ты? – вопрошала она, расхаживая по комнате, а он лежал на ложе и посматривал на нее. – Я говорила тебе, Гор, что ее интерес к Атону был неискренним, и теперь она это доказала. Она убила жреца. Как часто ты повторял, что бог добр и милостив и не прибегает к насилию? Она использует тебя!

• Предыдущая
• 47/135
• Следующая