Боярин - Гончаров Олег - Страница 30
- Предыдущая
- 30/91
- Следующая
– Так ведь хану положено, – вздохнул он и глазницу пустую пальцем потер. – Хотел ее победителю Байгора подарить, вот теперь на кон ставлю.
– Шуба у тебя знатная, – сказал я. – Только она мне без надобности. Сейчас жарко, а к холодам ее моль сожрет. Так что лучше себе ее оставь. Зимой в степи, говорят, ветры злые задувают, будешь в шубе греться да меня вспоминать.
– Так чего же ты за победу хочешь?
– Коня моего с седлом и со сбруей вместе.
Хмыкнул хан и сказал укоризненно:
– Это другое дело, а то ишь, как ты легко с конем расстался. Таким в степи не разбрасываются. – Подумал немного и добавил: – Так и быть, пусть на кону с моей стороны конь встанет. Вот только что сам-то супротив такого выставишь? Ведь у тебя же и так ничего не осталось.
– А голова моя на что? – пожал я плечами. – Или не стоит она коня?
Оглядел меня Кур-хан. На голову мою прищурился, словно прикидывая, равны ли ставки. Потом зубы свои в улыбке ощерил и закивал:
– Быть посему.
Поконались мы.
Думал – сжульничает печенег. Нет, вправду по-честному первый ход разыграл. Досталось мне центр доски оберегать. Уже проще. Сплюнул Куря на ковер и руку над полем тавлейным для первого хода занес.
– Все спросить у тебя хотел, – сказал я.
– Чего еще? – хан коснулся пальцем серебряного воина, затем быстро отдернул руку, подхватил совсем другую фигуру и двинул ее на перекрестье.
– А чего это вы все время плюетесь? – Я взялся за шишак золотого копейщика и перекрыл печенегу ход.
– Злых духов от себя отгоняем, – почесал хан затылок и на одну линию передвинул следующего воина. – Вся степь духами полна. – Он оглядел доску и довольно огладил бороду. – Добрые духи вместе с ветром над полем летают, стада наши берегут, дороги к водопоям указывают, приплод приносят. А злые в земле живут. За ноги коней наших цепляют, мор на овец насылают, болезни всякие, и стараются нас к одному месту привязать. Чтоб не кочевали мы по степи, а сиднем сидели. Нам же на месте стоять нельзя. Если остановимся, так отары, табуны и стада наши весь корм поедят и начнут с голоду падать. И тогда конец печенегам. Вот и отплевываемся мы от них, чтобы не останавливали. А они этого не любят… ну, ты заснул или все же ходить будешь?
– Хожу…
Вокруг кургана нашего праздник продолжался. Напились печенеги бузы пьяной, еще пуще в веселье пустились. Горлопанят, вопят, подпрыгивают высоко, ноги выше голов задирают, все это у них пляской считается. А я взглянул на выкрутасы печенежские и Баянку вспомнил. Вот уж у кого ладно выходило коленца замысловатые выкидывать. Докой он и в танце, и в песне душевной был. Где теперь подгудошник скитается? Какие тайные дела вершит? Может, еще свидимся?
А печенеги костры запалили, баранов жарить начали, в котлах огромных похлебку варить. От запаха снеди у меня в животе заурчало. Взял я кус мяса с блюда, жевать принялся. Холодная баранина противная, жиром вонючим облеплена, но все лучше, чем ничего.
Шумят люди-кони, а у нас на кургане тихо. Мы с Кур-ханом в тавлеи играем, ходы обдумываем. Каждый со своей стороны доски сидит и войском игрушечным управляет. Старается супротивника в ловушку заманить, да самому в засаду не попасть. А над нами баба каменная высится. Напилась крови жертвенной и теперь равнодушно на нашу игру взирает. Рожа у нее в крови, как предупреждение о том, что не пощадят духи степные того, кто в поединке сжульничать решит.
Сильным игроком Куря оказался. Не так легко у него победу вырвать. Ну, а мне слабину давать и подавно нельзя – голова у меня одна, и расставаться с ней я пока не собираюсь. Вот и упираюсь, атаки печенега сдерживая, стараюсь ему ходы перекрыть да короля его рубиноголового запереть.
Кур-хан тоже старается, мозги напрягает, выиграть жизнь мою хочет. Приглядываюсь я к нему украдкой, примечаю, как он тот или иной мой ход встречает. А печенег бороду свою теребит, косички оправляет. Если его положение на доске устраивает, он бороду оглаживает, а если что-то не так, он за косицы дергать начинает. Что ж… нужно постараться так сделать, чтобы Куря себе всю растительность на лице повыдергал.
Хорошо играет хан, но, однако, я у него слабину почуял. Он же привык со своими приближенными играть, а те не слишком старались победу над хозяином одержать. Боялись, видно, гнева ханского, оттого и сдавались быстро. Привык Куря к легким победам, и мое упорное сопротивление для него неприятной неожиданностью оказалось. А я ему передышки не дал, под бой ему своего воина отдал. Убил он его поспешно, а я на перекрестье освободившееся другого воина двинул. Заметил Кур-хан мой подвох, да поздно. От расстройства еще сильнее себя за бороду дернул, даже слеза у него от боли на глаз единственный навернулась. Но то, что упущено, не воротишь уже. Беспомощно заметался его королек, но все пути его перекрытыми оказались. Вздохнул Куря, фигуру в пальцах повертел и… сдался.
– Все, – сказал грустно, – вернул ты коня.
– И на том спасибо, – сказал я и подниматься с ковра начал.
– Погоди, – остановил меня печенег.
– Что?
– Как «что»? – Хан поспешно стал тавлеи расставлять. – Я отыграться хочу.
– Ну, это понятно, – сказал я. – Только что ты против седла с моего коня на кошт выставить сможешь?
Покрутил головой Куря, словно подыскивая, чтобы такое на кон поставить.
– А шуба, значит, не подойдет тебе? – спросил.
– Далась тебе эта шуба, – махнул я рукой.
– Так чего же ты хочешь? – вздохнул он и добавил поспешно: – О женщине ты даже не заикайся, сказал же я, что у Луноликой она.
– Ты же вроде как перед стрельбищем обещал…
– Обещал, – согласился он, – но передумал. Дева Ночи, конечно, старуха вредная, словно щепа в копыте коня моего, однако… хоть людям своим я хан и предводитель, но перед богиней Мон не больше чем волосок в конском хвосте. И с Луноликой спорить у меня желания нет. Так что придумай для себя другую награду.
– Уразумел я, – посмотрел я на Курю так, что тот глаз свой единственный к небу поднял да задышал тяжело. – Тогда… на стрельника играть будем.
– Какого стрельника? – не понял печенег.
– Ну, уруса, который стрелы делает.
– Ясыра, что ли? – удивился хан.
– Вот-вот, – кивнул я.
– А этот-то тебе на кой?
– Это уж не твоя забота.
Сморщился печенег, пальцем в ноздре поковырял, достал оттуда что-то и в сторону отбросил.
– Ну? – посмотрел я на него.
– А… ладно, – согласился Кур-хан. – Все одно от него толку не будет. Говорю же, что у него руки трястись стали. И потом я себе еще мастера добуду. Идет. Только в этот раз я с центра поля начинаю.
– Начинай, – подсел я к доске поближе.
И на расчерченном поле новая битва закипела.
Думал Куря, что я сразу в наступление ринусь, напрямую короля своего в угол поля поведу, так и защиту строить начал, но просчитался. Я в его руки одного за другим своих воинов отдавать принялся. От близости победы совсем растерялся Кур-хан. Радость его обуяла оттого, что перемога ему в руки с такой легкостью идет, тут-то я его и прижал. Ходом обманным от короля своего отвлек, а как только он вслед за войском моим своих воинов двинул, только тогда я главную тавлею к заветному перекрестью повел. Он вдогонку кинулся, но куда уж там? Так я ему слабину и дам. Путь ближайшей фигуре перегородил, а пока он через нее перескакивал, я короля в угол поставил.
– Ты ясыру в дорогу снеди вели дать, а то помрет еще ненароком, – сказал я.
Смотрю – а Кур-хан над доской застыл. Все понять пытается, как же так случилось, что победа близкая вдруг поражением обернулась? Потом тавлеи драгоценные в кулачину сграбастал и лихорадочно стал на доске расставлять.
– Не может такого быть… не может быть… – забормотал.
– Да будет тебе так расстраиваться, – попытался я его успокоить. – Это же игра. Всего лишь игра, и не более…
– Давай еще, – просипел он упрямо.
– Может, не надо боле?
– Давай!
Помедлил я немного, подождал, когда Куря на железяку раскаленную походить начнет. От нетерпения печенег себе щеки расчесывать принялся, вот тогда я рыбу долгожданную и подсек:
- Предыдущая
- 30/91
- Следующая
