Открыто: Стихотворения - Кудряшева Аля "izubr" - Страница 12

Это звон в ушах - а вовсе не звон монет,

Часовая музыка ценностью в двадцать нот,

Я пишу тебе, друг, письмо - зацени момент,

До чего только не доходишь, когда цейтнот.

Очень многие ускользнули в неадекват,

Я пока что вроде держусь еще за нормал,

Этот медный звон - секундами в ряде кварт

Да, у нас декабрь, точнее, примерно март,

Мы живем - как будто в кишечнике у кита,

Да, всегда темно, чуть гнилостно и тепло,

Мир пока что держится вроде на трех хитах -

Rolling Stones, товарища Тирсена и битлов.

Что ни сделаешь - так все время себе во вред,

Жизнь бежит вперед, учеба-любовь-еда.

У меня в клавиатуре - дедушка Фрейд,

Вместо «как дела» он пишет «ну, как елда».

Я пишу письмо, часа через два зачет,

Я не сдам его - я знаю наверняка.

И единственное, что мы можем сказать: «За чо?!»

Обратив глаза к сереющим облакам.

У меня на ужин пиво и колбаса.

Пять утра, а что поделаешь, я учусь.

У меня цейтнот. Я знаю, что написал.

Но цейтнот от этого меньше не стал ничуть.

Я такой, как был - угрюм и на лбу вихры,

Просто стал занудней где-то годка на два.

Я пишу тебе, друг, письмо - не хухры-мухры

В пять утра в разумный ряд составлять слова.

Ты хоть рад письму-то? Впрочем, не отвечай,

Я пишу, и мне от этого хорошо.

Я хочу тебя нынче слышать - твою печаль,

Твой промокший голос, спрятанный в капюшон.

На столе бумага, пепел и черт-те что,

Яркий постер про какой-то цветной курорт.

Мокрый зимний март шевелится между штор,

Забирается теплым кашлем в усталый рот.

А у вас бывает, чтобы всегда темно?

Расскажи, ты, кстати, решил - так to be or not?

А она - все так же учится рисовать?

Всем привет, извини, до встреч, у меня цейтнот,

Часовая музыка ценностью в двадцать нот

И ночная лампочка ценностью в тридцать ватт.

Не бойся, милый, это как смерть из телека, воскреснешь, вылезешь где-нибудь через век, ведь это даже не вирус, а так, истерика, суббота-утречко, надо уже трезветь. Пора идти, в пакете в дорогу бутеры, расческа, зеркало - господи, это кто?… На улице не морозно, но мерзко - будто бы хмельное небо вырвало на пальто. Ну что ж, спокойно, с толком, поднявши голову, на остановку, правильно, не спеши, так хорошо - не видно ни сердца голого, ни розовой недомучившейся души.

Вот так проходят эти, почти осенние, почти совсем живые пустые дни, которые начинаются воскресением, кончаясь так, как тысячи дней до них, их не удержишь в пальцах - уж больно скользкие, бездарная, беззастенчивая пора, ты приезжаешь вечером на «Московскую», а уезжаешь с «Автово» и вчера. Друзья живут, хоть плохо, но как-то маются, а ты чем хуже, тоже себя ищи, один качает мьгатцы и занимается, другая вот влюбляет в себя мужчин. Пойди помой посуду - работа та еще, отправься в лес, проспаться, пожрать, поржать. Аты стоишь, зубами за мир хватаешься и думаешь, что он будет тебя держать.

Ты думаешь, ты такой вот один-единственный, такой вот медноногий смешной колосс, который хочет нырнуть в ее очи льдистые и спрятаться в рыжем танце ее волос. Что ты один молчишь ей срывным дыханием и молишься нецелованному лицу, что ты готов сгореть за ее порхание, за голоса крышесносную хрипотцу. Она ведь вечно вместе, всегда при свите, и она ведь пробежит по твоей золе. И самый ужас в том, что она действительно прекрасней всего прекрасного на земле.

И что тебе расскажешь - посуда вымыта, за окнами злые, темные пять утра, не вытянута, не вымотана, не вынута из рыхлого измочаленного нутра та нитка, нерв из зуба, живая, чуткая, свернувшаяся в горячий больной клубок, которую те, кто верят хоть на чуть-чуть в нее, смущенно в своих записках зовут «любовь». Который раз - и мимо, а нитка тянется и трется о бессмысленные слова, вот так ее когда-нибудь не останется - и чем тогда прикажешь существовать? Потом-потом-потом, а пока все пенится, барахтается у боли своей в плену, не трогай, пусть подсохнет, еще успеется проверить, дернуть заново за струну. И ты опять расплачешься, раскровавишь все, почувствуешь, как оно там внутри дрожит.

А вот сейчас ты выпрямишься. Расправишься. Войдешь в автобус. Встанешь. И станешь жить.

Здравствуйте, едьте к сетям рыбачьим, то есть, простите, к чертям собачьим, то есть, простите, к дитям и дачам, в общем, уже кто во что горазд. Едьте со всех городов и весей, ваши слова ничего не весят, ваш разговор неизменно весел, отрепетирован много раз.

Здравствуйте, то есть странствуйте, то есть едьте куда захотите, то есть прямо сейчас залезайте в поезд, благо для вас еще есть места. То есть на палубе в гордой позе, то есть бегите, пока не поздно, то есть по миру не только ползать, нервно шарахаясь по кустам.

Вот этот лес, в нем живут туристы, вот этот берег, пустой, бугристый, девочка, ты посмотри на пристань, тихим крестом ее осени. Девочка, у тебя билеты, будешь и в счастии, и в тепле ты, девочка, ты уплываешь к лету и не увидишь осени.

Мне же оставьте сентябрь-месяц, то есть, простите, октябрь-месяц, то есть, простите, ноябрь-месяц, в общем, на выбор оставьте мне месяц дождей и уютных кресел, месяц, который и сух, и пресен, месяц бессонницы и депрессий - месяц, который других темней.

Мне же оставьте… Меня оставьте, вы здесь отныне совсем некстати, все замирает, дожди на старте, поторопитесь, пошел отсчет, здравствуйте, ну так чего вы ждете, здравствуйте, я вам уже не тетя, я, как вы ввдите, на работе, быстро давайте, чего еще?