Робин Гуд - Гершензон Михаил Абрамович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/28
• Следующая

— Прости, лорд шериф, — сказал Робин, — почему ты зовёшь моего стрелка Рейнольдом Гринлифом? Он всегда назывался у нас Маленьким Джоном. Помоги, Маленький Джон, благородному лорду сойти с коня.

— Привет дорогому гостю! — дружно грянули все стрелки, какие были в пещере.

А Робин усадил шерифа за стол рядом с экономом аббатства святой Марии.

— Рад тебя видеть, шериф, — промолвил он. — Я давно не видал тебя; с тех самых пор, как проезжий горшечник подарил твоей жене три отличных кувшина и ты пригласил его к своему столу. Наконец я смогу расплатиться с тобой честь по чести! Хороша ли была охота? Ты видал, не всех ещё королевских оленей перебил в лесу Робин Гуд. Мы выбираем обычно самых жирных, таких, которые сами просятся в котёл. Вот отведай. Его приготовил твой повар и клялся, что работал старательнее, чем в Ноттингеме. Не гнушайся и элем — за вкус его и за цвет ручается главный эконом аббатства святой Марии!

То ли жёлтые лица монахов, сидевших бок о бок с ним, напоминали о благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо, на котором повар подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли повар, посмеивавшийся в лицо своему господину, показался ему непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все уговоры, не притронулся к еде.

— Отпусти меня, дерзкий стрелок, — сказал шериф Робин Гуду. — Я заплачу тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздёрнуть тебя на виселицу, как вздёргивал твоих людей.

— Нет! — твёрдо ответил Робин. — Ничего нет дороже хорошего гостя. Вот если мои люди согласны за несколько золотых простить тебе все обиды, я послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук, Скарлет, Билль Статли и Маленький Джон! — Робин обвёл глазами своих стрелков. — Благородный шериф предлагает вам выкуп. Сколько возьмёшь ты, Скателок, за руку, которую слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?

Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку, который сидел с ними рядом.

— Сколько взять с него? Одну или две руки?

— А сколько возьмёшь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с твоей шеи?

Стрелок ничего не ответил.

— Мук, сын мельника, — сказал Робин, — мне помнится, что твою жену затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты продашь память о своей жене? Сотни марок с тебя довольно? Ты видишь, шериф, мои люди молчат. Конечно, не все ещё в сборе; может быть, к утру подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твоё добро, — слепой Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А сегодня придётся тебе заночевать вместе с нами в весёлом Бернисдэльском лесу.

Пёс, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на бок и зевнул, завив колечком розовый язык.

Толстенький монах с тоской посмотрел на тающую в сизых сумерках просеку.

— Отпустите хоть нас! — всхлипнул он. — Ведь скоро ночь.

Столько заячьей трусости было в этом возгласе, что Робин Гуд рассмеялся.

— Ну ступайте, — сказал он монахам. — Вы честно исполнили поручение непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги её дурно ославили меня в своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, — он кивнул на шерифа, — пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях под зелёным линкольнским сукном.

Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом, с ног — сапоги с золотыми шпорами. Зелёный плащ линкольнского сукна накинули ему на плечи. И до утра он корчился на мёрзлой земле, измышляя страшную казнь для Робин Гуда.

— Проклятье! — стуча зубами от холода, повторял шериф. — Ты дорого мне заплатишь за эту ночь, разбойник!..

— Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? — приветствовал его поутру весёлый стрелок. — Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?

— За все богатства Англии я не просплю здесь второй ночи! — угрюмо ответил шериф, опуская глаза под жёстким взглядом стрелка.

— Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, — сказал Робин. — Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.

Шериф сидел на обомшелом пне, неловко кутаясь в зелёный плащ. Растрёпанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки травы и мха прилипли к морщинистой шее.

Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль Белоручка стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.

— Хорошо, — сказал Робин. — Вот мой меч, шериф. Поклянись мне на нём: не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.

Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив сухую белую грудь.

— Клянусь! Клянусь! Клянусь! — повторил он трижды. — Я буду верным другом тебе, Робин Гуд!

— Так беги же отсюда прочь, старик! И спеши, пока не раздумали мои молодцы.

Босую ногу продел шериф в стремя; ветер рвал с его плеч зелёный линкольнский плащ.

— Я выжгу это гнездо калёным железом!.. — скрипел сквозь зубы шериф, нахлёстывая плетью коня.

Полная луна светила так ярко, что муравьи видны были на лесной тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву чёрную тень, а там, где листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.

Возле сторожки лесничего, срубленной из толстых брёвен, остановилась невзрачная лошадёнка. Сухонький старичок неловко сполз с седла и, сильно припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал по доске, которой изнутри было закрыто окно, и к щёлке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.

— Открой, добрый человек, — тихо сказал поздний гость. — Я совсем заплутался у вас в лесу.

Полоска красного света брызнула в щель, погасла, вспыхнула снова: хозяин сторожки вздул огонь.

— Кого ещё там принесло?

Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:

— Башмачник я, в Ноттингем еду за кожей, на ярмарку! Пусти переночевать, хозяин!

Загремел засов.

Тяжёлая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие ирландского ножа. Чёрный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на пороге.

— Ты один? — спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.

— Как Адам, когда ещё не было Евы, — повеселевшим голосом ответил старичок. — Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.

Он вошёл в сторожку, ведя за собой лошадь. Поставив лошадь в тот угол, где гремел о кормушку цепью жеребец лесничего, старичок скинул с плеча небольшую кожаную сумку.

Чёрный Билль, угрюмо насупившись, разглядывал гостя.

— А что у тебя в сумке, башмачник?

Старичок развязал котомку и поднёс к носу лесничего десяток ножей, шильев и свёрл. Лукаво ухмыляясь в седую бородёнку, он заговорил быстро-быстро, так что Чёрный Билль не мог вставить ни словечка.

— Великое дело — мощи святого Гуга! Святой Гуг ведь тоже был бродячий башмачник, вроде меня. А когда накинули ему на шею петлю за то, что он полюбил прекрасную Финифред, он воскликнул в великом горе: «Слушайте, все башмачники, какие есть на божьей земле! Мне нечего вам завещать. Жизнь у меня отнимает палач, мясо моё склюют жадные птицы. Я оставлю вам свои кости, пусть они принесут вам счастье». Нацеди мне кружку эля, хозяин, дай промочить горло с дороги… Хорош, хорош у тебя эль, лесник! Вот шли мимо виселицы весёлые башмачники, слышат — стучат на ветру белые кости святого Гуга. «Глядите, — говорит один, — вот кости, что завещал нам святой!» — «А на что живому нужны мёртвые кости?» — спрашивает другой. «Как на что? В этих костях такая же сила, как в мозгу бобра или в языке лягушки. Потому что, если ты высушишь мозг бобра, растолчёшь в порошок и добавишь сычуга, который хозяйки кладут в сыр, и этой мазью натрёшь порог, ни один вор не войдёт в твой дом. А язык лягушки имеет такую силу, что если положишь его на грудь спящего, то спящий ответит тебе на всякий вопрос и расскажет, что будет завтра и через десять лет. А если лист чернобыльника положишь в башмак — хоть сорок миль пройди, не устанешь. А если кости святого Гуга башмачник положит в сумку…»

• Предыдущая
• 19/28
• Следующая