Языческий империализм - Эвола Юлиус - Страница 9

То, что дух есть могущество, и то что могущество есть дух в нерушимом синтезе, — является основной идеей «солнечного» языческого мировоззрения.

Возвращаясь к нашим предыдущим соображениям, мы утверждаем, что могущество есть мера свободы.

Как душа — на которую, согласно вышеприведенной аналогии, ориентируются различные части и функции тела, тогда, как сама она имеет свою конечную цель в себе самой — рассматривает свойства и ограниченность тела как нечто несовершенное и, не принимая его таким, как оно есть, стремится преодолеть его и, при своем абсолютном господстве, превратить в полностью соответствующий духу организм, так и властелин должен относиться к свойствам масс или высшая раса к остальным расам, которые ей предстоит организовать во вселенском единстве.

Свобода властелина, его право, ценность его бытия — как конечная цель — простираются в той мере, в какой он обладает достаточным могуществом для того, чтобы выполнить то, что он хочет. Его действие не достигнет своей цели только в том случае, если некто обладает еще большим могуществом. Лишите властелина его могущества, и он потеряет свое право, которое перейдет к тому, кто сможет установить свой закон над ним и против него. Поэтому иерархия будет не данностью, а заданием. Она будет построена не через абстрактное соответствие трансцендентным законам Добра и Зла, Права и Преступления, Человечества, Национальности или Традиции в строгом и эмпирическом смысле, — она станет практическим самовосхождением в ситуацию, самовыравниванием, подчинением или самоподчинением индивидуализированных сил, и лишь этот процесс приведет к выяснению того, кто более достоин находиться на той или иной ступени иерархии. При этом мы утверждаем, что без Могущества Империя — и, соответственно, вершина свободного бытия — не имеет основы, и если она все же продолжает существовать, то лишь случайным и преходящим образом, опираясь не на свойственную ей как таковой силу, а на чуждую ей слабость и малодушие.

Но эти утверждения требуют пояснить то, что конкретно мы понимаем под «могуществом», а иначе, без сомнения, возникает непонимание, которое в этой связи ни в коем случае не должно возникать.

В первую очередь, мы заявляем, что для нас могущество вовсе не означает чисто материальную силу, и что господство и Империя для нас вовсе не являются синонимами насильственной власти и подчинения, которое могло бы быть достигнуто с помощью такой власти. Этот вопрос тем более следует осветить, что многие умышленно смешивают эти вещи, чтобы потом с вызывающей риторикой ad hominem ("Взывая к человеческим чувствам" — лат.) выступать против "человеческой бестии", против "homo homini lupus" ("Человек человеку волк" — лат.), против "нечеловеческого повелителя", против «тиранов» и т. д. Насильственная власть — это слишком мало. Могущество — это не насильственная власть, так как последняя представляет собой "нахождение напротив чего-либо" (и, следовательно, на том же уровне), а не "над чем-либо". Допускать возможность сопротивления и признавать за ним смысл и оправданность, т. е. допускать, что иная воля может сопротивляться — это поверхностно, полемично и случайно, это не истинно иерархические, властные отношения. Ненасильно движется свободное тело. Тот, кто действительно может, тот не знает насильственной власти, тому она не нужна, так как у него нет антитезы, и он утверждается невидимо, прямо, никогда не испытывая ни малейшего сопротивления в силу своего внутреннего, индивидуального превосходства над теми, кому он повелевает.

Все это сказано с абсолютной точки зрения. Но, однако, этим отнюдь не оспаривается полезность насильственной власти, а лишь утверждается, что она еще не есть истинное могущество; там, где мы наталкиваемся на затвердевшие, ставшие безжизненными образования, которые можно преодолеть, только уничтожив их, там где еще нужен акт первичного, направленного, организующего вмешательства в хаос различных материальных, бунтующих сил — там насилие всегда остается необходимым как предварительная, подготовительная стадия.

В подтверждение этого можно привести следующее соображение: весьма вероятно, что освобожденные от оков и достаточно живые силы смогут поставить человека во главе многих, если даже не всех. Но для этого необходимо, чтобы он мог вначале освободить эти силы, а потом их направить, а этого возможно добиться не посредством новой, и также только чисто материальной силы, а лишь посредством силы убеждения или внушения.

И при этом мы попадаем на более тонкий уровень, где действие и господство осуществляются с помощью идей. С помощью идей — и это следует особо выделить- не как абстрактных понятий, а как идей-сил, мифов (в том смысле, в котором понимал их Сорель), т. е. как принципов, направленных на пробуждение энергий, социальных движений и течений посредством различных моральных, эмоциональных, религиозных и традиционных видов внушения, могущих воздействовать на массы. Но здесь надо выделить два пункта. Во-первых, сам властелин должен всегда оставаться господином этих идей и мифов, ни в коем случае не предаваясь иллюзиям и не становясь одержимым, рабом тех духов, которых он сам же и вызвал. Он не должен придавать им никакой абсолютной ценности и хладнокровно использовать их как средство, как гипнотический инструмент, с помощью которого он — при достаточном знании психологии масс — будет оказывать на них нужное ему влияние, пробуждая и направляя при этом слепые силы замкнутого коллектива. Второй пункт, тесно связанный с первым, состоит в том, что необходимо понимать абсолютно позитивную сторону этой точки зрения, которая далеко превосходит как идеологию чистой силы, так и идеализм «ценности», идею "вечного закона" и т. д. То, что одной чисто материальной силы самой по себе недостаточно, то что она должна всегда служить инструментом идеи — это очевидный факт. Но и самой идее нельзя приписывать никакой иной ценности, кроме ценности, определяющейся непосредственно вышеназванным фактором, т. е. ценности гипнотизирующего, измеряемого практическими последствиями принципа. Другими словами, идея ценна только тем, как широко и как долго она действует, а вовсе не тем, что она «правильна», "истинна", «хороша» и т. д… Все это — только чад по отношению к реальности ее как идеи-силы. Выравнивать, отличать, составлять, использовать, уничтожать или подрывать "гипнотический потенциал", которым обладают различные идеи — это высшее, невидимое, опасное искусство господства, которое следует рассматривать как область «магии» в высшем смысле этого слова.

Поэтому исключительно наивными следует считать все те течения, которые ратуют только за действие (в вышеназванном ограниченном смысле) и считают все идейные конфликты и любую работу с идеями пустой тратой времени. Мы никак не можем с этим согласиться, но не из «идеализма», от которого мы очень далеки, а из-за того, что такая установка, даже с точки зрения самого действия, является абстрактной и недостаточной. Хладнокровный властелин, пробуждающий идеи-силы, в первой же схватке выбьет таких апологетов чистого действия из седла, отняв и направив против них же самих ту силу, которая их поддерживала.

Эту предварительную ступень следует полностью преодолеть. Она не ведет никуда выше уровня народных трибунов. Она остается внутри того порядка, к которому применимы даже психоаналитические теории "коллективного подсознания" и рудиментов архетипов «праплемени».

Она с необходимостью заключает в себе компромисс. Различные «мифы» и «идеи-силы» не могут служить властелину поддержкой или условием. Он один должен быть условием для всего остального. Такие идеи — и в основном идеи «нации» и «отечества», так как они прямо касаются темы данной работы — содержат в себе нечто трансцендентное, безличное, не имеющее никакого отношения к случайности и ограничивающее их инструментальную ценность, о которой мы говорили выше. С тем, чье господство основывается исключительно на строго определенном комплексе идей, всегда может случиться, что он столкнется с кем-то другим, кто станет апеллировать к тем же идеям и кто — если он окажется в таком положении, что эти идеи будут ему более соответствовать, нежели идеи его собственной партии — сможет победить его как раз посредством привлечения силы, на которую тот ставил.