Журнал «Если» 2004, №12 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/67
• Следующая

— Стойте! — крикнул он срывающимся голосом, падая на колени перед телом Балам-Акаба. — Не смейте уходить без скрижалей!

Несколько мгновений Кортес смотрел, как Тубал шарит по земле, собирая рассыпавшиеся изумрудные цилиндры, потом отвернулся и вновь пришпорил Сида. Латники, окружавшие Ясмин, отступали за своим капитаном, готовясь отразить контратаку гвардейцев Кецалькоатля. Но те были слишком ошеломлены внезапным нападением кастильцев и не предпринимали никаких попыток отбить своего повелителя.

Когда отряд был уже у края площади, со ступеней храма донесся чей-то торжествующий вопль, больше всего напоминающий крик дикой кошки. Гибкая маленькая фигурка кинулась с лестницы на спину ползавшему в пыли Тубалу и, взмахнув обсидиановым ножом, мгновенно перерезала ему горло. Секретарь упал, уткнувшись головой в бок мертвого ягуара, и зеленые цилиндры вновь покатились по земле. Двое латников тут же вскинули арбалеты, но Кортес остановил их.

— Поберегите болты, — рявкнул он. — Парень уже мертв, а нам они еще понадобятся.

"Принцессе это наверняка не понравится, — подумал он про себя. — Но я не собираюсь рисковать отрядом ради каких-то магических игрушек".

Кецалькоатль пробормотал что-то неразборчивое. Маска Змея была наполовину расплавлена загадочным оружием Балам-Акаба, но серебряные глазницы не пострадали, и за ними блестели живые, полные боли глаза пленника. Кортес склонился к нему и услышал странное, похожее на шорох прибоя имя:

— Шочикетсаль… Шочикетсаль…

Год 2-й Тростник, день 19-й Киауитль

Дворец правителя Шочикемалько утопал в розах. Сладкий аромат алых, белых и нежно-розовых цветов растекался в прохладном, чистом воздухе высокогорья. Город, вознесенный над плодородными долинами Халапы, был отлично укреплен и мог выдержать длительную осаду, так что кастильцы чувствовали себя в нем спокойно — настолько спокойно, насколько это вообще возможно в аль-Ануаке. Правитель города, вождь народа отоми, принял их с почетом и предоставил лучшие покои в своем дворце. Он же поведал Кортесу, что в Крепость Цветов должен со дня на день прибыть важный ацтекский сановник, вышедший из Теночтитлана во главе большого отряда гвардейцев-текихуака с повелением схватить самозванца из Семпоалы. Кортес, не собиравшийся делиться славой победителя Кецалькоатля ни с какими столичными интриганами, намекнул правителю, что если он незамедлительно отправит к Монтекусоме гонца с известием о поимке мятежника, правитель ацтеков, несомненно, щедро вознаградит его. Гонец отбыл той же ночью, а Кортес принялся раздумывать над тем, как заставить конкурента предоставить своих гвардейцев для усиления конвоя Кецалькоатля.

Переход от Семпоалы к горам дался наемникам нелегко. Дни стояли жаркие и сухие, и по мере того как отряд удалялся от побережья, солдаты все больше страдали от жажды. Времени искать источники не было — за спиной наемников, на расстоянии нескольких лиг, катилась бурая стена пыли — это шла погоня. Оправившись от первого потрясения, вожди Семпоалы сумели собрать под своими знаменами боеспособные отряды, и Кортес не сомневался, что теперь, освободившись от умиротворяющего влияния Змея, они развяжут настоящую кровопролитную войну. К счастью, стремительные действия кастильцев обеспечили им некоторое преимущество во времени — передовые разъезды кастильцев достигли гористой страны отоми, опередив преследователей почти на сутки.

Теперь войска мятежников стояли лагерем у подножия гор; с крепостных стен Шочикемалько их костры, усеявшие равнину, казались драгоценными смарагдами, пылающими недобрым огнем. Штурмовать твердыню отоми они не решались: с востока к ней вели две крутые, вырубленные в скалах лестницы, где десяток защитников мог сдерживать натиск многотысячной армии. Кортес предполагал, что часть семпоальцев ушла на север, чтобы отрезать кастильцам путь к Теночтитлану.

Наемники получили передышку и пользовались ею так, как это умеют только профессиональные солдаты: объедались жареным мясом и фруктами, кувшинами поглощали октли, не вылезали из темаскаля и тискали смуглых горянок-отоми. Правитель Крепости Цветов, пораженный тем, что христиане сумели пленить самого Кецалькоатля, приказал оплачивать все их расходы из городской казны, и теперь толпы торговцев каждое утро осаждали его дворец, требуя возмещения нанесенных им убытков. Эта щедрость оказалась как нельзя более кстати, поскольку значительная часть аванса, полученного от ал-Хазри, была истрачена еще в Семпоале. Впрочем, принцесса заверила Кортеса, что в Теночтитлане их ожидает поистине королевское вознаграждение. Эрнандо, суеверный, как все командиры наемников, старался не думать о том, сколько заплатит ему всемогущий инквизитор — в конце концов, до Теночтитлана еще предстояло добраться. К тому же Кецалькоатля нужно было доставить в столицу живым.

Трехдневная скачка по равнинам Халапы едва не свела раненого Змея в могилу. Но Кецалькоатль выжил и даже начал поправляться, хотя и очень медленно. Маску с его лица удалось снять — а точнее, срезать вместе с несколькими клоками бороды — на первом же привале после бегства из Семпоалы. Когда отрядный врач Фигероа приподнял искореженную серебряную личину, Кортес едва сдержал внезапный приступ тошноты. Лицо самозванного бога напоминало плохо вылепленный и необожженный глиняный сосуд или стесанную колоду светлого дерева. Только хорошенько приглядевшись, можно было различить на нем отдельные детали: толстый, приплюснутый нос, скошенный подбородок, вялые бескровные губы… Вид этого белого, мучнистого лица напомнил Кортесу, как лет пять назад сопровождавшие его отряд меднокожие вытащили из встретившейся на пути глиняной башни термитника огромную королеву-мать и зажарили на костре.

На лбу пленника чернел глубокий кровоподтек, окруженный темно-фиолетовым кольцом. Кроме этой страшноватой отметины лицо его украшали крупные пятна ожогов, похожие на розовые лишаи. Смотреть на Кецалькоатля было мучительно неприятно — даже Балам-Акаб рядом с ним показался бы красавцем. Поэтому Кортес велел Фигероа вновь надеть на пленника маску, предварительно выправив на ней вмятину, оставшуюся от удара изумрудным жезлом.

Несколько раз Эрнандо пытался заговорить со Змеем, но тот будто не слышал, а если и поворачивал голову, то лишь смотрел в отверстия своей маски куда-то сквозь Кортеса. Он словно бы отгородился от мира невидимой стеной, сломать которую не могли ни уговоры, ни угрозы. Пока отряд прорывался к горам, у Кортеса хватало забот поважнее, но, оказавшись в безопасности за стенами Шочикемалько, он твердо решил разговорить пленника. На второй день пребывания в Крепости Цветов Эрнандо поднялся в небольшую комнату под крышей сторожевой башни, куда поместили Кецалькоатля.

Когда Кортес вошел в комнату, Змей неподвижно лежал на циновках.

— Приветствую тебя, Кецалькоатль, — вежливо поздоровался кастилец. — Вижу, тебе уже лучше. Надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я решил увезти тебя из Семпоалы.

Пленник не пошевелился. Кортес прошелся по комнате, внимательно разглядывая небогатую обстановку, и остановился в двух шагах от его ложа.

— Я пытался спасти тебя, — сказал он мягко. — После нашего разговора во дворце я понял, что ты очень одинок и нуждаешься в верных союзниках. А потом этот мерзкий колдун чуть было не убил тебя на глазах у всего города. Тотонаки коварны и вероломны, они наверняка хотели заполучить твою голову, чтобы прислать ее Монтекусоме…

Змей издал странный булькающий звук — Эрнандо не сразу догадался, что он смеется.

— А так мою голову получил ты, Малинче, — проговорил он. — И теперь везешь ее в Теночтитлан. Что ж, о таких союзниках, как ты, можно только мечтать.

Кортес почти не обратил внимания на прозвучавшую в этих словах горькую насмешку — куда важнее было то, что пленник наконец заговорил.

— Я уже объяснил тебе, что связан словом, данным принцессе. Не моя вина, что принцесса захотела вернуться в столицу. Но пока ты находишься под моей защитой, тебе ничего не грозит даже во дворце самого Монтекусомы.

• Предыдущая
• 26/67
• Следующая