Социальная психология и история - Поршнев Борис Федорович - Страница 14

Ленин подчеркивал, что “массы должны но только знать, но и чувствовать, что сокращение периода голода, холода и нищеты всецело зависит от скорейшего выполнения ими наших хозяйственных планов”. Все полнее развивает он взгляд о необходимости сочетания энтузиазма (общеполитического и вытекающего из него трудового) с хозяйственным расчетом и дисциплиной труда, основанной на личной заинтересованности. Сначала, писал он, мы рассчитывали наладить производство на волне народного энтузиазма, затем поняли, что и личная заинтересованность поднимет производство. Конечно, энтузиазм, натиск, героизм навсегда останутся памятником, этот энтузиазм сыграл великую роль и на долгие годы отзовется в международном рабочем движении, но пришло время хозяйственного расчета, торговли. Для подведения десятков миллионов людей к коммунизму нужно строить экономику “не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете…”

Речь идет далеко не только о мотивах производительности и интенсивности труда. Происходит внутренний переворот в человеке, в людях. “Мы дошли до величайшего момента в своей революции, мы подняли массы пролетариев, мы подняли массы бедноты в деревне к сознательной поддержке нас. Ни одна революция этого не делала”. С громадной, гигантской силой звучит в народном сознании и многообразно проявляется это совершенно новое “мы”, рожденное победившей народной революцией. Ее двухлетняя история показала, писал Ленин в 1919 г., “не только образец исполнения долга, но и образец высочайшего героизма, невиданного в мире революционного энтузиазма и самоотвержения”.

Уже в 1917 г. Ленин видел далеко вперед: “Широкое, поистине массовое создание возможности проявлять предприимчивость, соревнование, смелый почин является только теперь”. Новые задачи выдвигают и новый тип людей. “Десятки тысяч отборных, передовых, преданных социализму рабочих, неспособных поддаться на взятку и на хищение, способных создать железную силу против кулаков, спекулянтов, мародеров, взяточников, дезорганизаторов, — вот что необходимо”. Ленин очень рано предугадывает будущую возрастающую роль всяческих форм соревнования в новой системе общественных, в частности трудовых, отношений людей. Соревнование выступает в его глазах и как форма инициативы, самодеятельности, и как путь развития новой дисциплины труда.

В частности, Ленин обратил внимание на ту важную для социальной психологии сторону соревнования, что в нем открыт широкий простор для воздействия силы примера. Иначе говоря, речь идет о закономерности подражания примеру, как и обратно — отталкивания от отрицательных примеров. Все в той же не раз упомянутой работе “Очередные задачи Советской власти” Ленин писал, что социализм “впервые открывает дорогу для соревнования действительно в массовом масштабе”, и уточнял, что отчетность и гласность превратят мертвые бюрократические отчеты “в живые примеры — как отталкивающие, так и привлекающие”. При капитализме значение примера в общественной жизни ограниченно. При переходе политической власти в руки пролетариата дело меняется в корне. “…Сила примера впервые получает возможность оказать свое массовое действие”. Это — одна из важнейших сторон формирования новой психологии в целом.

“Естественно, что в массах, только что сбросивших невиданно-дикий гнет, идет глубокое и широкое кипение и брожение, — что выработка массами новых основ трудовой дисциплины — процесс очень длительный, — что до полной победы над помещиком и буржуазией такая выработка не могла даже и начаться”. Напротив, при социализме, как пишет Ленин Кржижановскому в 1920 г., даже такой вопрос, как электрификация, — это вопрос, для решения которого нужно вызвать “соревнование и самодеятельность мае с…”

Исключительно богаты одновременные высказывания Ленина по психологическим вопросам, относящимся к гражданской войне и борьбе с интервенцией. Ленин очень чутко фиксирует психологическую готовность или неготовность масс к войне. В феврале 1918 г. он пишет: да, сейчас массы не в состоянии вести войну; но уверенно предсказывает: пройдет время неслыханных тягот, и народ увидит в себе силу и возможность дать отпор. Ленин не ждет этого перелома, он готовит его. Он так объясняет приглашение на VII съезд партии вернувшихся с фронта псковских крестьян: “…чтобы они рассказали, как обращаются немцы, чтобы они создали ту психологию, когда заболевший паническим бегством солдат начнет выздоравливать и скажет: „Да, теперь я понял,, что это не та война, которую большевики обещали прекратить, — это новая война, которую немцы ведут против Советской власти". Тогда наступит оздоровление”. И еще немного позже: “Эти месяцы прошли, и перелом наступил; прошел тот период, когда мы были бессильны… создалась новая дисциплина, и в армию пошли новые люди, которые тысячами отдают жизнь”.

В течение всей истории гражданской войны вопросы психологии фронта и тыла неуклонно привлекают внимание Ленина. С одной стороны, он отмечает даже такие оттенки, как воздействие осенних холодов на духосостояние: “Вы знаете, что осенние холода влияют на настроение красноармейцев, понижая его. создают новые трудности…” С другой стороны, он учитывает и психологический фактор в преодолении всевозможных военных трудностей: “Положение чрезвычайно тяжелое. Но мы не отчаиваемся, ибо знаем, что всякий раз, как создается трудное положение для Советской республики, рабочие проявляют чудеса храбрости, своим примером ободряют и воодушевляют войска и ведут их к новым победам”. Отметим и настороженное, зоркое внимание Ленина к психологическим процессам в крестьянской массе. Он напоминает огромную разницу в социально-психологических условиях рабочих и крестьян. Рабочие, говорит он, во всем мире в 'большей или меньшей мере объединены. Однако попытка переделать психологию раздробленных крестьян -это важная часть боя за социализм. “Но почти нигде в мире не было еще систематических, беззаветных и самоотверженных попыток объединить тех, кто по деревням, в мелком земледельческом производстве, в глуши и темноте отуплен всеми условиями жизни”. Решение этой задачи социалистического строительства требовало длительного времени. Она отнюдь не была решена к 1921 г., когда особенности психологии крестьянства проявились с огромной силой и непосредственно сигнализировали о необходимости изменения экономической политики Советского государства. “Это было, — писал Ленин в 1922 г., — в первый и, надеюсь, в последний раз в истории Советской России, когда большие массы крестьянства, не сознательно, а инстинктивно, по настроению были против нас… Причина была та, что мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед… что массы почувствовали то, чего мы тогда еще не умели сознательно формулировать…”.

Итак, в послеоктябрьские годы в социально-психологических наблюдениях Ленина звучат существенно новые тона. Если раньше его интересовали те революционные силы общества, которые могли быть объединены и слиты для сокрушения старого порядка, если все клонилось к тому, чтобы обострить в сознании масс рубеж между “мы”, трудящиеся, и “они”, эксплуататоры вместе с защищающей их властью и церковью, то теперь усилия направлены на внедрение в сознание и на сплочение совсем другого “мы”.

В том числе Ленин уделяет большое внимание рождению черт новой психологии в отношении к государственной власти. “Государство, — писал он, — бывшее веками органом угнетения и ограбления народа, оставило нам в наследство величайшую ненависть и недоверие масс ко всему государственному”. Это наследство при Советской власти в какой-то мере сказывалось на вопросе об учете и контроле. Но все же шаг за шагом должно было быть преодолено отношение к деятелям государства, к государственным органам как к “ним” в противопоставлении “нам”. Ленин отмечает как явление огромного прогрессивного значения, что широкие массы не только достижения, но и ошибки Советского правительства и партии ощущали как свои собственные достижения и свои собственные ошибки. “…Они взялись собственной энергией, собственными руками за необыкновенно трудное дело, наделали тысячи ошибок, и от каждой ошибки сами страдали, и каждая ошибка выковывала и закаляла…”