Искушение богини - Гейдж Паулина - Страница 87
- Предыдущая
- 87/120
- Следующая
В храме, когда пришло время, Хатшепсут сама сняла шлем и протянула руки за короной, взяв ее у богов, которые протянули ее ей. Увидев ее бритую голову, Сенмут на мгновение испугался. Почему-то это зрелище впервые убедило его в том, что внутри она и впрямь не имеет ни пола, ни возраста. Когда женщина медленно возложила себе на голову гладкий красный с белым двойной венец и взяла из рук Менены плеть и золотой крюк, огненный урей, кобра и гриф, символы царской власти, вновь вознеслись над лицом, которое, вне всякого сомнения, было лицом фараона. Вокруг нее запахнули тяжелую, расшитую драгоценными камнями мантию.
Когда Менена провел ее вокруг святилища во второй раз, она повернулась к собравшимся лицом.
– Я беру себе все титулы моего отца, – сказала она. – Глашатай!
Дуваенене выступил вперед и стал читать:
– Гор, возлюбленный Маат, повелитель Нехбета и Пер-Уаркета, тот, кто коронован огненным уреем, великий двойной силы, золотой Гор, прекрасный годами, дарующий сердцам жизнь, царь Севера и Юга, Хатшепсет, живущий вечно.
Сенмут отметил про себя, что Могучего Быка Маат Дуваенене пропустил, и улыбнулся.
Хатшепсут продолжала, высоко вскинув подбородок:
– А еще я беру себе титулы, дарованные мне Амоном при первой коронации. Я – Маат Ка-Ра, сын Солнца, дитя утра. Юсерт-Кау – мое тронное имя, и я решила, что Хатшепсет – неподходящее имя для царя. Отныне я буду называться Хатшепсу, первый среди могущественных и почтенных благородных людей царства.
Это проявление чисто женского тщеславия вновь позабавило Сенмута. Его царь не совсем еще превратился в мужчину.
К ее подбородку прикрепили бороду фараона. Вместо того чтобы вызвать смех, бородка странным образом подчеркнула ее силу, как не смогла бы подчеркнуть силу мужчины. Хатшепсу I, царь Египта, медленно вышел из Карнака на весеннее солнце, ее прекрасное лицо было гладким и невозмутимым, точно мраморное. Ничто не дрогнуло в ее лице и тогда, когда ей воздали почести солдаты. Они ждали у дверей храма, чтобы поклониться воину, который привел их в Куш и обратно, домой. Потом она снова забралась на колесницу и поехала назад, во дворец.
Перед началом пира Хатшепсут села на трон Гора, положив на колени крюк и плеть, а ее люди собрались вокруг. Из чистого злорадства она позвала Тутмоса и велела ему сесть на ступени трона у ее ног. Он повиновался, но его чрезмерно прямая спина и пылающая гневом мордашка все время не давали ей покоя.
– Ну, – сказала она с улыбкой, – начнем. Разве я могла забыть о вас, вернейших моих слугах, в этот самый торжественный из всех моих торжественных дней? Сенмут, подойди!
Он на коленях подполз по золотому полу к ее ногам, и она сама встала и помогла ему подняться. Традиция была соблюдена, и все же ее любовь к нему восторжествовала над этикетом.
– Тебе, возлюбленному царя, хранителю двери, я дарую титулы. Я назначаю тебя смотрителем всех работ в доме серебра, верховным из пророков Монту, слугой Некхена, пророком Маат, и, наконец, Смером, почитаемым знатным человеком Египта.
Один за другим падали на него покровы власти. Остальные смотрели, слушали и запоминали, кто имеет долю в абсолютной власти в Египте; на гордое, замкнутое лицо Сенмута люди смотрели с опаской, ощущая себя отрезанными от него. Он поклонился и отошел в сторону.
Она поманила Хапусенеба.
– О ты, хранящий тайну, – сказала она ему, – помнишь тот день, когда я сделала тебя главным пророком Юга и Севера?
– Хорошо помню, ваше величество. Это было перед тем, как вы наказали обитателей Куша.
Она кивнула.
– Нехези, приведи Менену.
Хапусенеб знал, что последует за этим. Остальные затаив дыхание ждали, когда стареющий верховный жрец на коленях подползет к трону и воздаст почести сидящей на нем.
Хатшепсут заговорила мягко, но ее глаза под высоким двойным венцом сверкали холодным блеском.
– Менена, верховный жрец может быть назначен только по приказу самого фараона. Так это или нет?
Он побледнел, но поклонился.
– Это так, – ответил он спокойно.
– А я теперь фараон. Я немедленно назначаю визиря Хапусенеба верховным жрецом Амона и повелеваю ему принять жезл, дарованный мной годы назад, и распоряжаться им отныне со всей полнотой власти. Тебе, Менена, я приношу благодарность Ястреба-Который-Поднялся-к-Солнцу и приказываю покинуть Фивы до конца месяца Фаменот.
Она покончила с ним. Он поклонился опять и вышел, спокойный, как всегда. Хатшепсут мгновение смотрела ему вслед, вспоминая необъяснимую ненависть своего отца к этому человеку, и вдруг заметила взгляд, который бросил на проходящего старика Сенмут. Страх и ненависть были написаны на лице ее управляющего. Удивленная, она решила во что бы то ни стало расспросить его позже. Сенмут знал то, чего не знала она; может статься, однажды это знание понадобится и ей.
Она сделала Нехези своим канцлером, что ни для кого не стало неожиданностью, поскольку этот пост логически следовал за должностью хранителя царской печати. В руки Тахути она отдала распределение всех податей. Скиталец Пуамра был назначен инспектором памятников. Потом настала очередь Юсер-Амона. Она подозвала его, и он приблизился, улыбаясь. Она сама помогла ему встать, но тут же приказала снова опуститься на пол.
– Много, много лет назад, – сказала она, – ты кланялся мне так в насмешку; и я поклялась тебе, неугомонный, что настанет день, когда я заставлю тебя сказать мне те же самые слова всерьез. Ты помнишь, что ты говорил тогда?
Смешок прокатился по комнате, когда Юсер-Амон, чей нос был прижат к полу, с усилием покрутил головой.
– Воистину, великий Гор, та глупость выскочила у меня из памяти. Могу ли я нижайше попросить у вас прощения?
– Анен! – Она смеялась. – Прочти мне то, что я велела тебе записать.
Писец, сидевший на обычном месте у ее левой ноги, встал и прочитал:
– Приветствую вас, ваше величество! Ваша красота сверкает ярче звезд. О! Глаза мои слабеют, я не могу взирать на нее больше!
– А теперь повтори! – сказала она, хотя ее плечи тряслись от смеха, и он повторил, хотя его голос был плохо слышен, потому что говорил он в пол.
– Теперь можешь встать, – сказала она наконец, и он вскочил, улыбаясь от уха до уха.
– Ваше величество ничего не забывает, – заметил он. Она холодно кивнула:
– Разумеется. И для тебя, яркая пташка, я приготовила инспекцию визирата твоего отца на Юге, которым ты давно пренебрегаешь, предпочитая гоняться за моими горничными.
Раздача привилегий и наград продолжалась. Наконец село солнце и рога позвали к обеду. Хатшепсут поднялась, и было видно, как она устала под тяжестью почти неподъемной коронационной мантии.
– Давайте вместе поедим, – сказала она, переводя пристальный взгляд с одного на другого, – а затем продолжим делать то, что мы уже начали делать в Египте. Пусть никто в будущем не скажет, что эта страна пострадала от нас!
И они вместе пошли праздновать, и все поднялись на возвышения для царского стола, чтобы выпить за ее здоровье. Но никто из них, за исключением осторожного Сенмута, не заметил, что Яму-Нефру и Джехути, а также Сен-Нефер ели отдельно, спрятавшись в углу за колонной-лотосом. Они не смеялись. Неподалеку от них Тутмос и его мать злыми глазами смотрели на веселую компанию на помосте.
Ближе к полуночи Хатшепсут скинула тяжелую мантию, хлопнула в ладоши, и веселье началось. Ей особенно хотелось увидеть танцовщиков, которых Хапусенеб купил в одном из прибрежных городов Севера. Они оказались не только танцовщиками, но и акробатами, и Хатшепсут была просто заворожена их прыжками, сальто и вращениями, исполняемыми под неизменный бой барабана и музыку странных инструментов, по струнам которых ударяли, а не щипали, как струны лютни. Когда они кончили, а она наградила их золотом и велела повторить выступление, Хапусенеб подарил их ей. Еще ее восхитил леопард, который умел делать всякие трюки. Его тоже подарили ей. До глубокой ночи лучшие артисты империи развлекали ее, а рабы подливали вино и меняли конусы с благовонным маслом на головах пирующих. В нагретом светильниками воздухе увядали целые груды и ковры из цветов. Менх, который вечно валял дурака, напялил тонкое платье танцовщицы, нацепил на руки девичьи медные браслеты и теперь то важно выступал, то мелко семенил вокруг Хатшепсут. Она посмеялась, но сказала, что в роли бесшабашного колесничего он нравится ей больше. Раздавленный, он поплелся к своим ухмыляющимся дружкам. Хатшепсут встала, требуя тишины.
- Предыдущая
- 87/120
- Следующая
