Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/77
• Следующая

– Не сачкуй, просученный подонок, целуй нормально. Еще раз! – велел я.

Боксер с видом величайшей покорности судьбе поцеловал лезвие Сучьего ножа, громко чмокнув и порезав губы.

– Вот это, я понимаю, засос! – Я забрал у долговязого финку и сунул за ремень. – Теперь вы все мои. Вставай, – разрешил я боксеру и повернулся к долговязому: – А ты скажи мне, что это за тип такой Кирилл Владимирович Ласточкин? Что молчишь, ссученный твой рот!

– Охренеть, блин! – признался Слава, когда мы прогремели через рельсы железнодорожного переезда. – Даже не верится, что такая хрень бывает! Круговая разруха в чистом виде.

– Порука, Слава, порука, – машинально поправил я. – Впрочем, дело не в этом.

– А ловко ты нацистов уболтал, – в который раз одобрительно хмыкнул корефан.

– На пацанов не нужен нож, их на базаре разведешь… – Я вздохнул и стал смотреть в окно. За окном было темно. Потом мы свернули на освещенный Академический проспект и стали удаляться от Славиного дома. Отсюда до него было езды минут пять. Там ждали водка, Ксения и прочий уют. – Докинь меня до метро. Дальше я сам.

– Да ладно, Ильюха! – возмутился друган. – Че ты как неродной!

– Устал. Все соки как будто выпили, – признался я. – Правильно Кутх сказал, что я проклят. Жить вообще не хочется.

– Совсем ты расклеился. – Слава покачал головой и вдруг заржал: – Здорово ты прогнал с этой клятвой! Третьего дурака мощно прессанул. Сделался весь такой блатной, гурчим-пурчим, и пошел его грузить! Удивительно, Ильюха, как из такого интеллигента вроде тебя прут такие козлячьи понты.

– Сучьи, Слава, – задавил я лыбу. – В тихом омуте… да и вообще. Не знаю, с таким ножом все само получилось.

– Качественно ты задвинул и с ножом придумал здорово! Нож жиганский, старая такая зоновская финка, авторитетная, внушает. Недаром этот чукча на него глаз положил.

– Наверное, он просто ценитель всякой сибирской фигни. – Корефану удалось меня расшевелить, стало веселее. – Кутх уже богатый человек, собирает для забавы всякие редкости, напоминающие об истории края. Помнишь, как Лепяго нас на экскурсию по музею водил?

Вспомнив Лепяго, мы вспомнили все остальное.

– Да, – помрачнев, ответил Слава.

– Не к ночи будет помянут, – сплюнул я.

На Светлановском проспекте Слава остановил машину напротив моего дома.

– Давай до завтра. – Я посмотрел на часы. – Точнее, до сегодня. С утра я тебе звоню.

– Лады. – Корефан пожал руку. – Не прощаемся.

Я выбрался из «Волги», перешел дорогу и побрел, засунув руки в карманы куртки. За моей спиной Слава лихо развернулся и погнал к жене и уюту. Другану можно было только позавидовать. У меня не было ни уюта, ни верно ждущей возле очага супруги. Маринка залечивала душевные раны под родительской опекой, так что ждать меня могла…

Только Ирка!

«Кому ж еще встречаться, как не нам?!»

Я даже остановился. Почему бы не пойти к ней? Правда, там ее мамаша, но нам не впервой. Отчего-то вспомнился кабачок, который Маринка хотела оставить на развод, а я не позволил. Развод! Я отчаянно не хотел потерять Маринку снова. Неужели Кутх прав и я действительно проклят? Нет, хватит с меня Ирки! Эта женщина-загадка может основательно загадить всю мою жизнь.

Стиснув зубы, я зашагал к своему парадному. Пусть меня никто не ждет, но безумным гулянкам надо положить конец, пока в самом деле до развода не дошло. К тому же какие могут быть гулянки, когда дел еще полно и устал как собака.

Занятый своими мыслями, я слишком поздно сообразил, что за мной идет охота. Когда от стены отделилась неуклюжая тень, я шарахнулся, но было поздно. Когтистая лапа вцепилась в левый рукав. Я рванулся и потащил за собой то, что недавно было Андреем Николаевичем Лепяго. Он дернул меня обратно и зарычал. В лицо пахнуло смрадом забродившего в желудке мяса, перемешанного с тухлой кровью.

– Этого ты хотел?! – В отчаянии выхватил я Сучий нож. – Этого?! Так на, сука, на!

И дважды что было силы саданул упыря в горло. Клинок с противным треском протыкал куртку и вонзался в шею. Неглубоко, до Лепяго еще надо было дотянуться, но я попадал. То ли от неожиданности, то ли чтобы схватить вожделенный нож, уньрки выпустил рукав и лапнул перед моим лицом воздух.

– На! – Я рубанул по пальцам и отскочил.

Уньрки взвыл и бросился на меня. Я врезал ему ногой в живот. Ботинок утонул в мягком, но Лепяго только хрипло выдохнул и попытался поймать ногу. Пальцы скользнули по штанине. Чудом вывернувшись, я отпрыгнул и выхватил из-под куртки ТТ.

– Сдохни, тварь! – Я выпустил пулю ему в грудь и три в ноги.

Лепяго упал, но тут же начал подниматься. Я добавил еще пару в колени, свалив уньрки, и побежал от него по двору.

Вот Иркин подъезд! В отличие от моего, здесь работал кодовый замок. Я вдавил кнопки, влетел в парадняк и захлопнул за собой дверь. Подергал – заперто! – и помчался вверх по лестнице. Вот ее квартира. Нож и волыну в карман! Звонок.

– Ждала? – спросил я, задыхаясь и блестя глазами.

Ирка опешила и только кивнула.

Вопреки моральным устремлениям, ночевать у любовницы уже входило в мою привычку. Цыганское проклятие продолжало работать.

В квартире Вадика было светло и холодно. Шторы оказались раздернуты, инсектарий пуст.

– Я выпустил всех бабочек, – опережая предсказуемый вопрос, сообщил Гольдберг. – Все равно уцелели самые невзрачные. До заморозков далеко, пусть воле радуются, пока птицы не склюют.

– Чем ты теперь заниматься будешь?

– Антиквариатом. Давид меня давно приглашал влиться в бизнес.

Оплот свободолюбивых Гольдбергов пал.

– Давай делом заниматься, раз пришел. Давид мне муфель вчера подогнал со всеми причиндалами.

– Пробки не полетят?

– Не должны. Я спрашивал. Говорит, не сильно мощная печка, на 1,8 киловатта, специально для двухфазной розетки, металлы в домашних условиях обрабатывать. Как думаешь, справимся?

– Тебе виднее, ты у нас мастер пули отливать.

Об этом хобби я узнал вчера от Давида Яковлевича, когда обсуждали под руководством Кутха охоту на уньрки.

Страстный коллекционер диковинных револьверов, Вадик был любителем бабахинга и давно освоил перезарядку стреляных гильз. В свете открывшихся знаний, мои ухищрения с экономией боезапаса к мокрому «Удару» показались дремучей наивностью. Если Вадик успешно изготавливал пули для своих «кольтов», что ему стоило снарядить укороченный патрон заурядного тридцать второго калибра! Впрочем, теперь я был рад, что задача упростилась. Это было довольно важным фактором в затеянном нами рисковом предприятии.

– Показывай, что принес, – по-хозяйски распорядился Вадик, когда мы переместились на кухню, неопрятную, испещренную следами работы с расплавленным металлом. Повсюду на полу, на столе и даже отчего-то на буфете виднелись подпалины. Кухней много и лениво пользовались и никогда не мыли.

На расчищенном от хлама древнем монументальном столе гордо возвышалась на кирпичах грязноватая электрическая лабораторная печь.

– Вот, все нажитое непосильным трудом. – Я достал из куртки увесистый брезентовый мешочек, дернул шнурок, распустил устьице и вывалил на березовую столешницу предметы из серебра.

Здесь было на что посмотреть не особенно взыскательному коллекционеру. Я принес в жертву всякий хлам, раскопанный давным-давно, но так и не сбытый по причине убогого состояния. Серебряный лом стоит гроши, и я предпочел оставить его себе, не ожидая извлечь уже никакой выгоды. Просто ради воспоминаний о счастливых днях, проведенных в поиске, о радости удачливого копателя, когда нет предела восторгу от пустяковой находки.

А теперь я хотел переплавить все это в смертоносные слитки.

– Не густо. – Вадик с презрением разглядывал материальные доказательства моего кладоискательского успеха, для него они были всего лишь бесформенными кусочками почерневшего серебра. Сырье для тигля.

• Предыдущая
• 70/77
• Следующая