Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович - Страница 21

С того дня, когда обе дамы разговорились в столе заказов «у Елисеева», куда Вера Фабиановна заглянула по пути в «филипповскую» булочную, прошло не более месяца, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Льва Минеевича оттеснили на второй план. Это чувствовалось буквально во всем. Его забывали приглашать на чашку кофе, потому что Верочка выпивала ее вместе с новой подругой в знаменитой некогда булочной. Она перестала водить его на кинофестивали различных стран в «Ударник» и больше не гадала ему на картах. Да мало ли! Влияние этой особы, между прочим – сестры профессора, сказывалось даже в мелочах. Верочка, которая нигде и никогда не лечилась, стала вдруг посещать какого-то тибетского лекаря, периодически наезжавшего в Москву из Улан-Удэ показать жену, страдающую хроническим панкреатитом, профессору Туровой в клинике Вишневского. Симпатичный немногословный чудодей был славен тем, что ни о чем не расспрашивал пациентов. Пощупав пульс, он сразу же ставил диагноз и тут же давал лекарство, насыпая в бумажные конвертики сухую ароматную травку, которую черпал из большого мешка палехской расписной ложкой.

Лев Минеевич, которого Вера Фабиановна взяла с собой на первый сеанс, позволил себе высказать скептическое замечание по адресу знаменитого врачевателя, что чуть не привело к бурному объяснению. Равно были встречены в штыки и его попытки настроить Верочку против новой подруги.

Выражаясь языком Чарской, ему выдали такой бенц, что Лев Минеевич поклялся себе больше никогда не заговаривать с Верочкой на эту тему. Но академик Ферсман и генетика вывели его из равновесия. «И куда Верочка только лезет? – затосковал он. – Ведь не ее ума дело. Добро бы хоть гимназию закончила, так нет, удрала из дому с актеришкой».

– Как поживает ваша симпатия? – не утерпел бедный коллекционер.

– О! – Вера Фабиановна всплеснула руками, но тут же сморщилась от боли, так как котята, чтобы удержаться, вынуждены были вовсю выпустить коготки. – Вы ничего не слышали? – Она осторожно извлекла котят из волосяного плена и подкинула на попечение матери.

– Нет, – насторожился Лев Минеевич. – Разве что-нибудь произошло?

Заметив, как Моя египетская принялась вылизывать питомцев, он брезгливо поежился и отвернулся.

Однако любопытство его было сильно задето. Он даже легко подпрыгнул на стуле от нетерпения. Но Вера Фабиановна молча застыла в трагической позе. В эту минуту она казалась себе похожей не то на Сару Бернар, не то на Элеонору Дузе или еще на какую-то столь же знаменитую актрису, чей снимок в роли Федры видела в журнале «Нива».

– Неужели Людмила Викторовна захворала? – наконец не выдержал он.

– Типун вам на язык! – Вера Фабиановна скорбно поникла. – У нее страшное несчастье: пропал Аркадий Викторович.

– То есть как это – пропал? Куда?

– Почем я знаю? Она звонила вся в слезах. Места себе не находит. Не знает, что и подумать.

– Когда это случилось? – Лев Минеевич понизил голос.

– Третьего дня… Представьте себе ее положение! Она уезжает в Москву выкупить заказ в гастрономе, и все, конец, больше она его так и не увидела. Мистика какая-то!

– Как же это произошло? – допытывался Лев Минеевич.

– Совершенно сверхъестественный случай… Но вы, кажется, не признаете сверхъестественного? – Она насмешливо скривила губы.

– Ваша ирония здесь неуместна, – с достоинством сказал Лев Минеевич.

– Если бы я признавал, как вы сказать изволили, сверхъестественное, тот бандит – или вы забыли историю с вашим ларцом? – гулял бы себе на свободе! Вместо того чтоб слезы проливать, ей в милицию обратиться надо, вот что скажу вам, голубушка. Как хотите! – Он принял вид независимый, и даже надменный. – Ради вас я готов оказать ей протекцию… На Петровке у меня есть кое-какие связи…

– Да знаю я их, ваши связи! – досадливо отмахнулась она. – Один свет в окошке… Что может сделать ваша милиция, ежели человек исчез? Понимаете? Ис-чез! Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок не упала. Кабинет Аркадия изнутри заперт, а самого его нет. Испарился. И ковер текинский вместе с ним.

– Хороший ковер-то?

– При чем здесь ковер, когда человек пропал бесследно? – возмутилась она.

– Вы же сами сказали про ковер, – обиженно надулся Лев Минеевич, – а теперь кричите… Может, кража это простая! Ясно?

– Какая же это кража, коли пропала лишь старая тряпка? А у Аркадия Викторовича, между прочим, камушки есть! Не чета ковру. У Людмилы Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца… Да и как вору-то было залезть, когда все заперто? Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких концов!

– Милиция бы нашла, – с непреклонной уверенностью откликнулся Лев Минеевич.

– Вот заладил – милиция, милиция… Русским же языком говорю, не человеческого разумения тайна эта… А может, Аркадий Викторович нарочно исчез!

– Как это – нарочно? – не понял Лев Минеевич. – На пари?

– Совсем другое, вы послушайте. – Она перешла на шепот: – Не простой он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.

– Марсианин, что ли? – Он пренебрежительно усмехнулся.

– Про Калиостро слыхивали?

– Ну, наслышан.

– Про графа де Сен-Жермен?

– Уж не ваш ли это Аркадий Викторович?

– Что знаю, то знаю. – Она упрямо поджала губы. – Только признак один есть, верный.

– Не пойму я вас, Верочка! Ей-богу, не пойму, куда клоните. Признак какой-то…

Вместо ответа она кинулась к трельяжу, схватила шкатулку и с грохотом опрокинула ее на стол. По липкой обшарпанной клеенке запрыгали пуговицы, крючочки, кольца, бусы, египетские скарабеи из змеевика и халцедона, нефритовые диски, окаменелые фисташки и позеленевшая мелочь, в том числе копейки с двуглавым орлом. Чего только не было здесь: спутанные разноцветные мотки мулине, пакетики швейных иголок, веер из слоновой кости, наперсток, грибок для штопки, китовый ус от корсета, драная перчатка из лайки, серебряная пудреница с алмазной монограммой, охотничий манок на чирка и розовая игривая подвязка, начисто запрещенная во времена оные в институте благородных девиц.

Нервные старушечьи пальцы в коричневых пергаментных пятнах торопливо выхватывали из этой неописуемой кучи пыльные, замутневшие самоцветы, искусно оправленные в золото и серебро.

– Вот вам! Вот! – Взволнованная Чарская совала драгоценности Льву Минеевичу под самый нос. – Помните мой бриллиантик? А этот аметистик видели? Хризолитовые серьги? Печатку из раух-топаза?

– Помилуйте, Верочка! – взмолился он наконец. – Что вы делаете? Зачем? Я все давным-давно знаю, видел не раз… Это замечательно, просто прелестно, только…

– Ах, вы ничего не поняли! – Она раздраженно пошвыряла все добро обратно в шкатулку и, словно изнемогая, уронила руки. – Верно, вы знаете мои камни. Только давно их не видели.

– Ну, и что с того?

– Другие они стали, Лев Минеевич, выздоровели. – Она вздохнула с тоской. – Аркадий Викторович, пусть все грехи ему простятся, вылечил.

– Да что вы говорите? Подумать только! – Лев Минеевич всплеснул ручками. – Как же так?

– В алмазе пузырек был, так он его удалил, аметист темнее сделал, видите? – Она поиграла перед его глазами крупным черно-фиолетовым кристаллом, в котором кровавой точкой догорало окно. – В хризолитах трещинки залечились, а топаз, так тот вообще голубым стал. Вы хоть когда-нибудь слыхали про голубые топазы?

Лев Минеевич недоуменно скривил лицо.

– То-то и оно что не слыхали. И никто не слыхал… Такое только Сен-Жермен с Калиостро делать умели да наш Аркадий Викторович. Вот и смекайте теперь… А вы говорите – знак! – Она торжествующе подняла палец.

– Это вы говорите – знак, – попробовал защититься Лев Минеевич. – Я молчу.

– Вот и молчите себе.

– Ничего не понимаю! – Он вновь всплеснул розовыми пухлыми, как у младенца, ручками. – Подумаешь, дело великое сделал – камень вылечил! Так у него же специальность такая! На то он и профессор. Наука все может! Космос! На Луну теперь слетать – как в троллейбусе прокатиться, разве что за билет платить не приходится… Это вам не пузырьки! Тоже мне генетика!