Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/77
• Следующая

Я собрал ПТР, тот, что был с сошками. К этому времени вернулся Пухлый без автомата.

– О-о, ja, ja, годится, – оценил он в присущей ему своеобразной манере.

Я лежал, уперев в плечо приклад наиболее дееспособного ружья. Стрелять без деревянных накладок было неудобно, но я обмотал рукоятку тряпкой, а на планку нащечника положил свернутую спецовку, в которую теперь и упирался скулой. Дома я, разумеется, изготовлю нормальные приспособы, а здесь и такие сойдут.

– Щас мы сделаем вещи, молотки и клещи, – прошептал я, всматриваясь в прицел.

Я старательно привыкал к его необычной конструкции. Он был расположен слева от ствола, что меня, помню, поразило, когда я впервые откопал ружье. Пользоваться им вполне было можно. Да и как иначе – выносить направление ниткой у меня возможности не будет, крепить на ПТР оптику не меньше мороки; к тому же я опасался, что на пристрелку снайперского прицела уйдет куча патронов, а их и так нет. Вот и тренировался, пока была такая возможность. Левой рукой я направлял ствол, подтягивая приваренную к плечевому упору планку. Деревья ловились на мушку вполне приемлемо, и я решился шмальнуть.

Ты-дым! – вселенная содрогнулась вместе с моими мозгами, затвор рванулся назад, выбрасывая вниз воняющую кордитом гильзу.

– А-а-а, маза фака! – сказал я, повернувшись к Пухлому. Грохот ПТРД был убийственный. Казалось, что изо рта и ушей у меня валит дым.

Оглушенный Вова только потряс головой: мол, действительно, так и есть. Детище конструктора Дегтярева внушало ужас не только врагам, но и самому стрелку.

Мы пошли посмотреть, что получилось. Трофейная волына садила что надо. Я положил пулю точно в цель. Четырнадцатимиллиметровая болванка прошибла дерево насквозь и улетела неизвестно куда. Я улыбнулся.

– Дай-ка и мне стрельнуть, – завелся Вован.

– На, – протянул я ему патрон, которым и без ружья можно было убить человека. – У тебя дома маслята для пэтээра есть?

– Пара штук на даче найдется, – сказал Пухлый.

– Дашь? На кой они тебе?

Пухлый кивнул и пошел к ружью. Я подобрал щепку и воткнул в кору стоящей рядом сосны. Я решил, что дополнительная проверка прицелу не помешает. Пухлый тоже стрелял неплохо, и я его глазу мог вполне доверять.

Чачелов привычно занял позицию для стрельбы лежа. Щепка отчетливо выделялась на фоне коричневого ствола.

– Попади-ка в нее, – сказал я, присаживаясь рядом с Вованом на корточки.

– Яволь, – ответил Пухлый, подтыкая поудобнее куртку на подщечнике. – Айн момент…

Он замер, затаив дыхание. Я поспешил заткнуть уши, и вовремя. Пухлый долбанул, почти не целясь. Глаз у него был верный. Щепка исчезла.

– Видал? – сказал он. – Белку в глаз могу. Дай еще патрон.

Я секунду помялся, но вспомнил о лежащих на даче боеприпасах и отдал.

Пухлый выбрал дерево на краю поляны. До него было метров двести. ПТРД прогремел на весь лес, за мишенью попадали срезанные пулей молодые осинки, я поднялся, чтобы оценить успехи.

– Патрон! – скомандовал Пухлый, протягивая РУку.

– Да пошел ты! – возмутился я. – И так уже две штуки извел. Тоже мне, бронебойщик Денисов! Патрон ему подавай.

Недовольно бурча, я направился к дереву. Сосенка толщиной сантиметров пятнадцать была прострелена точно посередине. Очень хороший результат. Значит, точности прицела я вполне мог верить.

Мы заехали к Вовану на дачу. В доме после нашествия «светлых братьев» ничего не изменилось, разве что на полу тамбура появилось длинное кровяное пятно с неровными краями. Пухлый, естественно, не удосужился его замыть, и пятно исчезало естественным образом, стираясь подошвами. Я с удовлетворением припоминал подробности дачной бойни. Доспехи Чистоты, из-за которых она состоялась, снова были на мне. Отправляясь в город, я не забывал облачаться в латы. Однажды они спасли мне жизнь, не позволив раньше времени появиться на кухне…

…По прошествии недели я уже по-иному осмысливал обстоятельства того страшного вечера. Страшным он был из-за Маринки. Смерть чужого человека – это одно, но когда она касается близких, то воспринимается совершенно иначе. Я впервые видел жену в истерике. Вспоминать эту сцену не хочется.

Сам я тогда пребывал в некотором отупении. Почему-то до меня не сразу дошло, что выстрел был произведен по человеку, появившемуся в темной квартире, то есть – только что пришедшему домой. Так, по крайней мере, мог понять посторонний наблюдатель, когда на кухне зажегся свет и начал сновать чей-то силуэт, размытый тюлевыми занавесками. Снайпер сделал логический вывод и успешно справился с задачей. Только я сначала не мог понять, кому понадобилось валить тестя, и решил, что он таки доболтался по телефону об азано-кремниевой радивоцелпи.

Потом было малоприятное общение с операми, но это явилось лишь преддверием кошмара. К слову сказать, Валерия Львовна проявила небывалое, с моей точки зрения, мужество. Она не плакала даже на похоронах. Но замкнулась в себе, осунулась и заметно почернела лицом. Кажется, она резко начала седеть.

Мне она не сказала ни слова упрека. Общение между нами стало сухим и очень деловитым. С каждым днем я все больше и больше опасался срыва, по мере растущего напряжения. Вот и поехал в лес, надеясь своим отсутствием немного разрядить обстановку.

Кроме того, в Синяве мне было кое-что нужно. И я это добыл. Теперь рассчитывал применить по назначению.

Причиной послужил звонок Стаценко. Он раздался уже после прихода тещи с Маринкой, когда я хлебнул всего сполна.

– Как поживаете, Илья Игоревич? – осведомился Стаценко.

Проверил.

Он меня проверял, живой ли. Снайпер делал свою работу, стукач – свою. «Светлое братство» функционировало исправно.

– Нормально, – ответил я. Нормально для меня. – А вот тесть мой умер. Очень жаль.

– Примите мои соболезнования, – мгновенно сориентировавшись, скорбным тоном выдал Стаценко. Еще бы не скорбеть: ликвидация провалилась, а работа киллера небось денег стоила.

Я принял соболезнования. Я ничего не сказал. Но мысленно выразил ему свои.

– На, скупердяй, – сказал Пухлый, протягивая мне три целехоньких патрона БЗ-41 для противотанкового ружья.

– Я не скупердяй. – Я потряс патроны над ухом. В них отчетливо шебуршился порох. – Просто у меня их мало, а они мне нужны.

Пухлый понимающе усмехнулся. На его искарябанной роже это выглядело как зловещая гримаса.

Я тоже оскалился в ответ. Вова несколько скис. Ксения, с которой я последний раз виделся на поминках, сказала, что у меня «ожесточилось» лицо. Что было неудивительно – после гибели тестя я стал воспринимать мир весьма цинично. Я разуверился в людях. Любой мог предать меня.

И я решил начать отстрел предателей.

– Ты стал на черта похож, – заметил Пухлый, когда мы выезжали на Мурманское шоссе. На даче он переоделся в цивильное и теперь выглядел просто уродом, а не милитаризированным уебком непонятно какого рода войск.

– Какой есть, на то и похож, – ответил я. – Кажется, я при жизни переселился в ад. Друзья детства охотятся за мной в лесу, деловые партнеры после заверений в добром сотрудничестве стремятся меня убить – с чего благоденствовать?

– Рыжий в город приехал, – сообщил Чачелов.

– Видел его? – встрепенулся я. – А Диме сказал?

– Я его жене иногда позваниваю, она говорит, что приехал. Димону не стал звонить. Да и чисто по жизни, что он сейчас может?

– А ты что можешь? Зачем тогда звонишь Богунову?

– Я хочу с ним встретиться раньше, чем он встретит меня в темном парадняке, – глубокомысленно заявил Пухлый. – Вован сейчас не в себе после Синявы. Он будет валить нас по одному, чтобы не оставлять живыми свидетелей его неудачной охоты. Он так воспитан. Отец растил его как сверхчеловека, привыкшего добиваться результата любым путем. Он привык доводить дело до конца.

– Припоминаю, – вздохнул я. Подобная черта характера у Богунова действительно имелась. Он был очень требователен к себе. На раскопках пахал за троих: помимо того что силушкой его Бог не обидел, Вова еще и работал как ни с чем не считающаяся холодная машина. Он был фанатиком в достижении поставленной цели. Теперь это свойство личности обернулось против нас. – Боюсь, что Рыжего нам придется замочить.

• Предыдущая
• 67/77
• Следующая