Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/77
• Следующая

– На кой им только эти Доспехи? – вздохнул Слава.

– Может быть, хотят оснастить по полной программе своего Солнечника. Доспехи там, копье, шлем какой-нибудь или щит. А может быть, для каких-то магических целей. Кто их, колдунов, знает. Нас, «черных археологов», не должны интересовать пристрастия клиента; нашел, деньги получил и дуй копать дальше. Деньги не пахнут, как говорил древнеримский император Веспасиан.

– Это точно, после нас хоть потоп, – проявил неожиданные познания мой безбашенный друг. Ему очень хотелось получить свою долю, а дальше хоть трава не расти. Дожить до появления нового фюрера казалось совершенно несбыточным. – Когда думаешь продавать? Надо подготовиться как следует, в смысле, чтобы башку тебе не оторвали.

– Подождем пару дней. – Я сказал Конну, что мне необходимо некоторое время на обдумывание, и встретил с его стороны полное согласие. – Торопиться тоже не следует – уважать не будут. Выдержим паузу. Отдохнем. Теперь нас не тронут. Готовься вступать в исторический отдел. Будем «светлыми братьями».

Слава только вздохнул.

Едва я снял Доспехи, как меня начали охватывать сомнения: правильно ли я поступил, согласившись работать на «Светлое братство», не лезу ли в западню? Мысли не давали покоя, они толкались в голове, словно суетливые зверьки, и, чтобы от них избавиться, я опять напялил латы. Сразу стал чувствовать себя уверенно. Древняя магия мастеров Туле дарила ощущение непобедимости.

Доспехи я все же убрал подальше от посторонних глаз, но на улице без них решил пока не появляться. Маринка с Валерией Львовной ушли по каким-то своим женским делам, а мы с тестем сели пить чай.

– Налаживается дело? – спросил Анатолий Георгиевич, заметив мою безмятежную рожу.

– Потихоньку, – кивнул я. – Скоро деньги получим.

– Да, немного денег бы не мешало. – Тесть ошпарил кипятком фарфоровый чайничек, насыпал заварку. – У меня сейчас бессрочный отпуск: экзамены закончились, дубовым абитуриентам репетитор стал не нужен.

Как всякий преподаватель, он считал всех учеников поголовно тупыми и нерадивыми. «Ты больно умный, – подумал я. – Ну, так дал бы своего мозга – жопу помазать». Аспирантуру мне заменили тюремные университеты, поэтому в душе сохранились отголоски студенческой солидарности.

– Я уже от скуки на все руки, – продолжал тесть. – Не поверишь, Илья, скажешь сейчас, что со своей каббалистикой совсем из ума выжил, да?

– А что такое? – вопросом на вопрос ответил я, тоскуя о чашке крепкого кофе по-турецки из зерен мокко. Такой роскоши в доме Маринкиных родителей не водилось. Инженерно-технические работники привыкли дуть на кухне спитой чай и разглагольствовать под аккомпанемент Окуджавы о том, как лучше обустроить Россию. Некоторые теперь занимают досуг математическими расчетами черт-те чего. Вполне в духе времени – на стыке веков всегда возникает нездоровое увлечение широких масс оккультизмом. – Какими же вершинами непознаваемого вы овладели?

– Я начал читать «Слово о полку Игореве» способом бустрохедон, как евреи Тору, и обнаружил немало интересного.

– Вот как? – пробормотал я, не ожидая перехода с математической темы в столь изощренное филологическое русло. – Как же это вы ухитрились?

– Мне вдруг пришло в голову, что боговдохновенный текст имелся не только у иудеев.

– И решили поискать славянские корни…

– И я их нашел! Почему, спросил я себя, русские не могли написать нечто подобное? Я пошел в магазин и купил самое последнее издание «Слова…».

– А почему именно «Слово о полку…»? – заинтересовался я.

– Ничего другого не нашел, – смутился Анатолий Георгиевич и тут же с жаром добавил: – Мне кажется, на это была воля Провидения. Оно указало мне подлинный текст. О богоизбранности «Слова…» как документа свидетельствует его полная тайн судьба. Чего стоит одна причина гибели подлинника в огне московского пожарища тысяча восемьсот двенадцатого года! На Русь тогда вторглись полчища Наполеона.

– Что-то припоминаю, – скромно промолвил я. Он отвлекся на минуту от своих эскапад и налил заварки. Терпеть не могу чай: последствия отсидки. Слава, например, не ест черный хлеб. Настоящей арестантской пищей – чифиром с чернягой – мы насытились по горло. Тесть, как назло, отрезал от бухана изрядной толщины ломоть, намазал маслом и принялся уплетать за обе щеки. При этом он не переставал болтать. Крошки изо рта периодически вылетали на стол. Я незаметно отодвинулся, чтобы не испачкаться.

– Я стал читать текст. Восхищения он у меня сначала не вызвал по причине крайней нечитабельности. Честно признаюсь, Илья, литературные достоинства его остаются для меня загадкой до сих пор, зато я понял главное: этот текст несет в себе закодированные пророчества!

Разубедить тестя не представлялось возможным, тут я откровенно пасовал. «Перед упрямой любовью к вымыслу здравый смысл бессилен».

– Тогда я бы вам порекомендовал исследовать старинный нравоучительный трактат «Колобок», в котором тоже можно найти немало сокрытых слов, – произнес я даже без иронии.

На кухне инженера, читающего беллетризированное бытописание новгород-северского князя хитроумным каббалистическим способом, чувство юмора увядало.

– Ты выглядишь не очень здоровым, Илья, – перешел на личности тесть. Должно быть, рекомендация перспективного текста не понравилась.

– Ну, так ведь и был отнюдь не на курорте. – Вероятно, смотрелся я и вправду не ахти, а чувствовал себя еще хуже. Организм изрядно поизносился за суматошную неделю. Болели голеностопы, саднили разодранные колени, и почему-то ныл бок, должно быть, застудил в лесу. – Теперь я понимаю, каково приходилось нашим во время войны.

– Какой именно войны? – с ехидством интеллигента новой эпохи поинтересовался Анатолий Георгиевич.

– Великой Отечественной, – вздохнул я. – Впрочем, немцев я понимаю тоже.

– Ах, Великой Отечественной, – снова загорелся какой-то безумной идеей тесть. Неумеренный энтузиазм не давал ему покоя. – Помнишь, я рассказывал о биочисле сто тридцать семь?

– Да, – безнадежным тоном сказал я. – Макс Борн и все такое.

– Так вот, насчет Великой Отечественной. – Он все-таки дорвался до карандаша. – Война началась двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. – Анатолий Георгиевич выдвинул ящик стола, извлек из-под засаленной поваренной книги не менее засаленную тетрадку, отыскал в конце чистый листок и написал: 22 06 1941 = 9 + 137 • 137 • (137 + 137). – А возглавляет грозный ряд девятка – цифра смерти!

– Ерунда, – Я брезгливо пошевелил пальцем придвинутую ко мне тетрадь.

Тесть вскинул голову. Глаза его снова заблестели.

– Но ведь биочисло есть.

– Число есть, – признался я.

Кухонный каббалист собирался еще что-то сказать и даже набрал в грудь воздух, как вдруг заклацал замок и в прихожую вошли Валерия Львовна с Маринкой.

С ощутимым облегчением я отправился поприветствовать дам.

Теща держала в руках объемистый хрустящий сверток.

– Мы тебе, Илья, спортивный костюм купили, чтобы дома носить, – сказала матрона, вручая мне пакет.

Тут я понял, что принят в действительные члены семьи.

Больница была как больница, хотя и лечились в ней сплошь менты. Мы с Пухлым навестили Диму, который лежал в гипсе с раздолбанным тазом и проклинал Рыжего на чем свет стоит.

– Не ругайся, Димон, лучше красненького выпей, – налил я ему полный стакан кагора. – Для крови полезно.

Главбух оживился. Не глядя махнул стакан.

– Как сам-то? – поинтересовался он, цепким взглядом елозя по больничному халату, прикрывающему мой кожан. Под курткой были надеты Доспехи, с которыми я на всякий пожарный случай не расставался.

– Слава Богу, – пожал я плечами. – Пыхчу помаленьку. Кстати, гмоха в лесу видел.

– О-о, – изрек Пухлый, – я-я, натюрлих!

– Возле Акима, – многозначительно добавил я, не вдаваясь в подробности, на запах вина стали подтягиваться соседи по палате. Дима все понял.

• Предыдущая
• 64/77
• Следующая