Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 40
- Предыдущая
- 40/77
- Следующая
– Это, наверное, лесник был, – сострил Пухлый забивая косяк.
– Не знаю, кто это был, – сказал Акимов. – Такая падаль, типа снежного человека. Страхолюдный. Я сижу. Мне ни встать, ни охнуть, ни вздохнуть. Как замер против своей воли. Полчаса, наверное, так сидел, пока демон не ушел. Отпустило меня, я с места снялся, долго не шастал – вышел к канавам, там сараюга какая-то стоит. Я вдоль канавы пошел и выбрался прямо к своим. Им рассказал, думал, не поверят. Поверили, к моему удивлению. Это леший, говорят. Три года назад завелся, паразит, тогда люди начали исчезать. Вообще-то люди здесь всегда пропадали, леса вокруг Ладожского озера глухие, потеряться – как два пальца обоссать. Но этих находили. Мертвяков. Все изгрызенные, будто зверьем, но это не звери, они едят по-другому. Последний раз, перед нашим приездом, мужика нашли в этом сарайчике рыбацком, мимо которого я пробегал. Тоже рыбку половить приехал. Изорванный весь, лица нет – съедено, с головы мясо до кости обглодано. Выпотрошен, кишки из брюшины выжраны просто напрочь. Зверье так безобразно не делает. Лешак, наверное, постарался. И меня бы растерзал, да Бог миловал. А может, сытый был.
– Вот дела, – вздохнул Глинник. – Что же мы до сих пор гмохов не видели?
– Потому что вы тут совсем недавно и далеко в лес не заходили, – авторитетно заявил Крейзи. – Поживете на болотах подольше, не то увидите.
– Правда? – спросил вполовину от нашего пьяный и поэтому не утративший критического отношения к услышанному Балдорис.
– Какой уж тут охмуреж, – подтвердил Дима Боярский. – Ильенчик когда стрелял, знал, что за рожок зря потраченных патронов можно запросто по морде получить.
– Значит, и в самом деле правда, – пробормотал Глинник.
Он был знаком с понятием дефицита боеприпасов.
– Правда-правда, – завелся Крейзи. – Мы еще и не такое видали, скажи, Ильен?
– Ну да, – мне захотелось рассказать им о Доспехах Чистоты, найденных в кургане под останками великана-богатыря, о волшебном озере, посылающем чудесные сны, и выползне из Лужи, съевшем лису, но я понял, что мне вряд ли поверят, и прикусил яаык. – Было дело.
– А что было? – подсел на уши Балдорис.
– Помнишь, Ильен, как наши встали, мы видели?
– Помню, – признался я. История была гнусная и жуткая, вспоминал я о ней с неохотой. – Тебе нравится ворошить это, Сашка?
Но Крейзи был crazy, да еще Балдорис, чья любознательная натура не ведала покоя, с упорством разламывающего термитник муравьеда он совал нос во всякие пыльные дела. И мне пришлось выслушать и пережить снова то, о чем я упорно старался забыть.
Наверняка всем, кто лазил по местам боев, встречались скелеты в истлевшей форме и остатках снаряжения, лежащие на лесной подстилке или поверх бруствера. Что противоречит естественному положению вещей, так как за полвека могли уцелеть лишь зарытые трупы, остальные растащили и съели животные. Люди несведущие сего не понимают, отсюда и происходит распространяемая новичками похвальба, как им удалось найти нетронутое «черными» и «красными» следопытами место, где солдаты валяются просто так. Слухи живучие, но никоим боком не соответствующие истине. Это шутят не обремененные мозгами трофейщики.
…Как-то я застал Крейзи за этим занятием. Сашка увлеченно выкладывал из мосталыг отдаленное подобие человеческого скелета. Получалось хреновенько. Костей по лесу разбросано много, выбор большой, аж глаза разбегаются. Крейзи же в школе учился плохо, был в анатомии некомпетентен, поэтому все попутал.
«Какой-то у тебя гуманоид длинный получился», – заметил я, остановившись взглянуть на Сашкину мозаику.
«Мне тоже не нравится, – поднялся, чтобы со стороны взглянуть на собственное рукоделие, Крейзи. – Я вроде бы стараюсь все пропорции соблюсти».
«В тазу много лишних костей», – подсказал я.
«Согласен. – Сашка почесал пятерней немытые космы. Посыпалась перхоть. В голове у следопыта была вечная зима. – Много – не мало, это мы сейчас устраним».
Он решительно раскидал ногой костяк и принялся восстанавливать фрагменты с упорством идиота.
«Да хорош тебе маяться, слышишь, Сашка, – позвал я, – бросай эту фигню, пошли жрачку готовить».
Но Крейзи настолько увлекся головоломкой, что даже не отреагировал.
В тот поход Пухлого с нами не было. В принципе, мне и Крейзи был не нужен, но на раскопках может засыпать землей, поэтому одному ездить опасно. Я бы предпочел компанию получше, да выбор отсутствовал. Пришлось взять с собой Сашку.
Ночной синявинский лес разительно непохож на лес, скажем, новгородский. Последний спокойнее. В нем можно останавливаться на ночлег, не пугаясь вох-денгарах, как говорят нивхи.
Ленинградские же чащобы наполнены страшными звуками неизвестного происхождения. Ухо опытного натуралиста наверняка вычленит крики знакомых птиц, но если ты не хладнокровный знаток природы, напугаться очень легко.
Из нашей компании только Пухлый обладал железными нервами. Он фактически вырос в Синявино, достаточно рано начал копать и был привычен к лесу. Вова мог уйти дня на два, на три «побродить». Ему нравилось сидеть в одиночку у костра. Он не был суеверен и плевать хотел на потусторонние стоны.
Пухлый признавался, что одному скучновато, но и только. В плане раскопок это шло на пользу: позавтракал, весь день копаешь не отвлекаясь, ужинаешь и – в люлю. Пухлый спал в гамаке, читая перед сном газету при свете горящего оргстекла. Он имел все персональные удобства и чувствовал себя на лоне природы своим.
Второй, кого принял лес, был Рыжий. Оба Вована превосходно дополняли друг друга. Пухлый был хитер и запаслив, Рыжий имел бесшабашную натуру, обожал рисковые игры и превосходно различал следы. Впоследствии это ему пригодилось на войне. Пухлый рассказывал, что тезка имел медаль «За отвагу», еще срочником был ранен, что-то там защищая. Потом был снайпером в других «горячих» точках, но сражался уже за деньги. В эпоху наших совместных походов они с Пухлым равных себе не знали. Даже подбили из противотанкового ружья вездеход лесника – поступок смелости неописуемой. Пуля попала в мотор и вывела уазик из строя. Больше никто из нас на такой теракт не решился бы.
Мы же с Крейзи были значительно зауряднее. К тому же в лесу оставались чужаками. Поэтому ночевку у костра воспринимали как вынужденное неудобство. Запаслись дровами. Ночью было сыро и холодно, вдобавок одолевали комары. Сели жрать, подвязав пенополиуретановую «жопу».
Как всегда, когда постоянно смотришь на огонь, вокруг ни зги не видно. Стемнело. Нас окружил непроглядный мрак. Из дебрей доносились стоны и вопли. Временами слышалось нечто вроде едва различимых голосов, словно переговариваются несколько человек, но о чем говорят и на каком языке, непонятно. Подобное явление часто наблюдалось в Синяве. Видимо, душам солдат – офицеры (с обеих сторон) здесь практически не воевали – приходилось очень несладко.
Безумный Сашка в такой обстановке начал травить жуткие байки. Преобладали сюжеты про оживших мертвецов. Я был готов придушить Крейзи. Останавливала мысль, что после его смерти мне придется остаться один на один с покойником, изо рта которого будет торчать посиневший язык.
Сашка трещал, как спички в коробке. Добрался до популярной в походах темы: о том, как встают павшие вояки. Я сидел как на иголках, нервы были взвинчены. Слух против воли напрягался – первобытные инстинкты требовали контроля за обстановкой вокруг. Мне показалось, что голоса усиливаются, но разобрать, о чем говорят, по-прежнему не удавалось.
Неожиданно резко посвежело. Подул холодный низовой ветер, прижавший пламя к земле. С торфяников пополз туман.
Глаза постепенно адаптировались к темноте, потому что огонь почти погас, остались лишь раскаленные ветром угли. Незнакомая речь становилась громче, и я увидел бредущие за деревьями фигуры. Их было много. Шла колонна, одетая в обвисшие шинели. Плечи идущих были опущены, спины ссутулились от многодневной, накопившейся в окопах усталости. Они выходили из боя. Кто это, наши или немцы, было не понять из-за тумана.
- Предыдущая
- 40/77
- Следующая
