Мои друзья - Барков Александр - Страница 36

• Предыдущая
• 36/38
• Следующая

— Бычок, смотри, солнце! — крикнул Вова и захлопал от радости в ладоши. Но Стасика уже и след простыл. Сегодня он в первый раз проиграл спор своему маленькому другу.

Рябины гнутся под тяжестью спелых ягод. Над ними со свистом проносятся стаи серых дроздов. Клены озябли и пожелтели — порой кажется, будто в осеннем саду замерли золотые кони. Осины лепечут алыми листьями тихо и грустно.

Люся и дедушка подошли к скамейке возле старой антоновки. Внучка подняла голову и увидела юркую голубовато-серую птицу, неслышно бегущую по стволу.

— Поползень хозяйничает, сад к зиме в порядок приводит… — заметил дедушка.

Поползень выслушал дерево. Ни мгновение замер на месте, отыскал в коре гусеницу, перевернулся вниз головой и исчез.

Зашелестел ветерок, Дрогнул, затрепетал лист на верхней ветке, нежный, как птичье перышко. Ветка качнулась, что-то оторвалось от нее и полетело вниз. Упало яблоко. Здоровое, желтое, гулко ударилось о землю.

— Ура! — крикнула Люся и бросилась поднимать. Твердое, мокрое, оно будто холодом обожгло ей пальцы.

— Антоновка — осеннее солнце! — сказал дедушка.

Знакомой тропой они идут гулять к реке Серебрянке мимо сарая, доверху заваленного березовыми дровами, мимо высокой липы с черными опустевшими грачиными гнездами, мимо кряжистого пня, обросшего серыми тугими копытцами грибов-трутовиков.

Низкий синеватый туман, освещенный откуда-то изнутри, неприметно для глаз растаял, слился с начавшей желтеть осокой. Отпечатались золотистые стога сена над луговиной. На том берегу посеребрились купола ив. Река засветилась и блестит. Опавшие листья, темные стебли крапивы похрустывают под ногами. А кругом тишина: мягкая, долгая, обрываемая по временам звонкой перекличкой синиц: «Пинь… пинь… трр… ах!» Люсе нравятся эти веселые звуки и этот сад, роняющий по утрам яблоки.

В воздухе пахнет горькой седой полынью.

— Деда… что там за веревочка в небе?

Высоко-высоко летели большие птицы.

— Журавли пошли в отлет. Лето за собой волокут.

— А куда?

— В жаркие края уносят. Туда, где не бывает зимы.

Люся остановилась, сняла с головы платок и помахала на прощание журавлям и лету.

Ветер вырвал платок из рук девочки, заиграл им, поднял в небо и превратил в журавля.

У берега море зеленоватое. Дальше оно чернеет, становится дегтярным, но темнота эта не пугает Диму. Мальчик часами может сидеть на крутом, скалистом берегу, смотреть вдаль и мечтать. Обычно Дима приходит сюда один, а сейчас рядом с ним Славка.

Славка переступает с ноги на ногу, швыряет в море плоскую гальку:

— Пять раз вынырнет…

— У-гу! — соглашается Дима.

Слава размахивается, бросает в море голыш:

— О чем задумался?

Сумерки густеют, переходят в темень. По небу золотым апельсином катится луна. Море вспыхивает огнями, вздыхает и как бы переваливается с боку на бок.

— Слав! Ты когда-нибудь считал огни?

— Да что я, того… Тоже мне выдумал.

— Ничего не выдумал. Просто огни живые.

— Живые?! — Слава поправил съехавшую на глаза кепку, усмехнулся и безнадежно махнул рукой.

Дима надулся и притих.

Далеко-далеко, где не отличишь море от неба, вспыхнул и погас огонек, Дима привстал и крикнул:

— Знаешь, я во-о-он на тот огонек загадал!

— А что будет?

— Увидим, — тихо ответил Дима.

Набежал ветер. Растрепал льняную Димину челку. Обдал ребят колючими брызгами, покачал старые портовые фонари и улетел в море.

Внезапно дальний огонек оторвался от тысячи других, ожил и пополз куда-то своей дорогой. Вот он ближе… ближе… Р-р-раз — и превратился в горящий светлячок, потом померк на миг и тут же вспыхнул огромным ночным солнцем.

— Корабль! — закричал Слава. — Вон гляди… Вон!

— Мой огонек ожил…

— А если я загадаю? — Слава опустил глаза и с опаской спросил: — Сбудется?

— А как же! — кивнул Дима.

И, словно подтверждая слова маленького мечтателя, вдали вспыхнули и побежали новые огоньки. А корабль загудел густо, призывно: «Сбу-у-дет-ся!»

К северо-востоку от Москвы находится первозданный, дремучий бор. Имя ему — «Лосиный остров» или «Лосиноостровский заповедник». Человек не вмешивается в жизнь этого лесного царства уже многие годы.

Название «Лосиный остров» появилось в ту пору, когда леса между селениями и полями именовались островами. На этом острове издавна водилось много лосей — отсюда лосиный… Да и нынче здесь не редкость встреча с величавым дымчато-серым сохатым исполином.

Еще во времена становления Москвы как центра Руси этот глухой бор считался заповедным. Красноречивое свидетельство тому слова иностранного посла, побывавшего на острове в те давние годы: «Близ Москвы есть место, в котором водится превеликое множество зверя, коего не только ловить запрещено под строгим наказанием, но даже рубить в этом лесу деревья недозволено…» А в архивах и летописях XVI–XVII веков сохранились описания соколиных и медвежьих охот царей Ивана Грозного и Алексея Михайловича.

После Октябрьской революции Лосиный остров был взят под охрану государством. Здесь ведутся чистка и посадка леса, а также научные работы в области охотоведения.

Москвичи любовно нарекли этот заповедный лес «Подмосковной тайгой».

«Подмосковная тайга» удивительна во все времена года! Весной на опушках токуют рябчики, а на утренних и вечерних зорях тянут вальдшнепы. Жарким летним полднем приятно укрыться от зноя в еловой чаще и собрать букет голубых колокольчиков; золотой осенью — любоваться разноцветьем листопада и ощутить в руках холодок свежесрезанного тугого боровика, наполнить туесок брусникой или клюквой, а в солнечный морозный денек — лететь на лыжах с крутого склона оврага.

Живописны берега Яузы. Прозрачна и студена вода лесных озер. Целебна сила лекарственных трав и ягод.

Встаньте спозаранку и наведайтесь в «Подмосковную тайгу». Вы услышите и надолго запомните музыку весеннего леса!

Многоголосо и слаженно звучит по утрам птичий оркестр: тихим серебристым ручейком журчит зорянка, словно в звонкий бубен бьет «король русского леса» — зяблик, чарующе рассыпается в орешнике соловьиная трель, неожиданны и нежны рулады певчих дроздов.

Лосиный остров служил источником вдохновения многим представителям русской культуры.

Саврасов и Левитан писали здесь свои ставшие позднее знаменитыми пейзажи. Чайковский любил часами бродить по дремучему бору. Известные биологи Житков и Огнев сделали этот лес своей научной лаброраторией.

«Вчера ездил в лес, — вспоминал П. И. Чайковский. — Что за, чудесный вечер, что за восхитительная прогулка! Когда солнце уже садилось, я бродил один по яру и испытал всю глубину наслаждения, доставляемого красотой леса, заходящего солнца и прохладой наступающего вечера, — думаю, что такие минуты достаточны, чтобы ради них с терпением переносить… невзгоды, коими переполнена жизнь». Вот, оказывается, где таятся истоки его прекрасных романсов «Благословляю вас, леса…», «То было раннею весной…» и многих других…

Тенистые дубравы заповедника, хранящие древние предания, напоминают старинные парки.

Здесь нашли приют более двухсот видов животных. Кроме лосей можно повстречать новоселов Подмосковья оленей. Хорошо чувствуют себя быстроногие лани. Много белок и лис.

По ночам веселят округу боровые «лешие» — совы. В заболоченных поймах живут норки и ондатры. Осенью на зеркальной водной глади отдыхают косяки перелетных гусей и лебедей. А какое множество певчих птиц! От «русских колибри» — корольков, величиной с грецкий орех, до хохлатых голубокрылых соек и больших черных дятлов.

Заповедный Лосиный остров — кладезь чистоты, света, здоровья, жемчужина в зеленом уборе столицы. Кто волновался, вдохнув запах ландыша на лесной опушке; кто видел, как опускаются чирки на тихую речную заводь; кто любовался пляской комаров-толкунцов под звонкий посвист ямщика-поползня, — тот неизменно открывал и в своей душе что-то прекрасное.

• Предыдущая
• 36/38
• Следующая