Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз - Страница 43

• Предыдущая
• 43/119
• Следующая

15 мая 1935 года, Дар-Риффен, Марокко

Портрет произвел фурор. Состоялась неофициальная церемония первого показа в избранном кругу офицеров. Полковник Ягю в восторге от их отзывов. Меховой воротник поистине был ниспослан свыше. Я сузил ему лицо, а подбородок выдвинул вперед, придав ему вид дерзкого, жизнерадостного и надежного человека, и вдобавок храброго и предприимчивого. На заднем плане я изобразил плотные шеренги легионеров, марширующих под аркой с подлинным девизом: «Legionarios a luchar, legionarios а morir».[60] Оскар сказал мне: «Налицо полное совпадение иллюзий». Полковник Ягю не стал вешать портрет на стенку. Не захотел показаться более самолюбивым или тщеславным, чем его начальство.

14 июля 1936 года, Дар-Риффен

Летние маневры закончились парадом, который принимали генерал Ромералес и генерал Гомес Морато, два наших самых главных военачальника Африканской армии. Оскар, у которого прямо-таки особый нюх на такие дела, говорит, что определенно что-то намечается. Объясняет он это тем, что во время устроенного после парада банкета, еще до того как подали десерт, раздались крики: «Cafe!», явно являвшиеся не требованием принести кофе, а сокращенным: «Camaradas! Arriba! Falange Espanola!»[61] Значит, дело не обошлось без полковника Ягю. Он фалангист[62] и, по мнению Оскара, ненавидит генерала Гомеса Морато. Не знаю, откуда у него такие сведения, но он говорит, что мне достаточно понаблюдать за офицерами, которые приходили смотреть портрет полковника Ягю.

Мы сидим в нашем лагере без всякой информации о том, что происходит за проливом. Оскар нашел газету «Эль Соль» со статьей, где сообщалось, что рядом со своим домом в Мадриде, через месяц после своей свадьбы, был застрелен лейтенант по имени Хосе Кастильо. «Это дело рук фаланги», — объявил Оскар. Я в совершенном недоумении. Не понимаю, на чьей мы-то стороне. Я спросил Оскара, кого нам поддерживать, а он мне ответил: «Того, кто нами командует, если не хочешь получить пулю в лоб». По крайней мере, не надо принимать никаких серьезных решений на этот счет, хотя Оскар огорошил меня, добавив: «Кто бы это ни был».

Под вечер он позвал меня к себе. Он был очень возбужден. По радио сообщили, что Кальво Сотело застрелен. Вся Испания в шоке. А я и бровью не повел, потому что вообще в первый раз услышал это имя. Оскар отвесил мне здоровенный подзатыльник. Сотело — лидер монархистов и видная фигура среди правых. Его убийство приведет к ужасным последствиям. Я спросил, кто его убил, и Оскар начал перебрасывать воображаемый мячик с руки на руку, приговаривая: «Зуб за зуб, зуб за зуб».

«Только левые на этот раз зашли слишком далеко, — сказал он. — Кальво Сотело занимал такое положение, что его устранение не объяснишь личными мотивами. Убийство, конечно же, политическое, и теперь, могу поручиться, начнется гражданская война». Я спросил его, с кем он теперь, а он протянул вперед руки, показав мне ладони, покрытые такой сложной сетью линий, что я сразу же решил их нарисовать. «Ясное дело, с тобой», — сказал он, и я ушел, так ничего и не поняв.

19 июля 1936 года, Сеута

Полковник Ягю вывел нас из казармы в 9 вечера, а к полуночи мы уже овладели портом Сеуты. Не было сделано ни единого выстрела: ни нами, ни в нас. Мы были разочарованы тем, что не встретили никакого сопротивления, потому что все, как один, рвались в бой. Утром нам сообщили, что Мелилья, Тетуан, Сеута и Лараче находятся под контролем военных и что генерал Франко собирается принять на себя командование.

Рано утром мы совершили марш-бросок обратно в Дар-Риффен. Днем к нам в лагерь прибыл генерал Франко, и нас всех выстроили на плацу, чтобы мы его приветствовали. К нашему собственному удивлению, нами овладело дикое воодушевление. Полковник Ягю произнес речь, начинавшуюся словами: «Вот они, перед вами, в точности те же, какими вы их оставили…», и мы увидели, что генерал тронут до слез. Мы проревели: «Франко! Франко!», а он объявил о повышении нашего денежного довольствия на одну песету в день. Мы снова взорвались восторженными криками.

6 августа 1936 года, Севилья

С недавних пор я на испанской земле. Мы в числе первых были переправлены через пролив на пароходе, хотя страшно жалели, что не на аэроплане. Нас посадили на грузовики, и мы погнали в Севилью по совершенно пустым дорогам, прямо по разделительной линии. Оттуда нас направили на Мериду под началом полковника Ягю. Нам объяснили, что любой поднявшийся против нас — коммунист и, как таковой, враг Испании, и что подобных людей следует сурово наказывать, не проявляя ни капли сострадания. Говорят, что оппозиция «кладет в штаны» при одной только мысли об Африканской армии. Со времени астурийского восстания наша слава бежит впереди нас. Эти пробуждающие кровожадность приказы действуют на нас электризующе. Мы уже и так были распалены, а теперь еще чувствуем свою правоту и непобедимость.

10 августа 1936 года, недалеко от Мериды

Марафон был жесточайший (300 км за четыре дня), и мы быстро усвоили, что слухи о том ужасе, который мы вселяем, распространяются со скоростью звука. Мы называем это castigo, возмездием. Наталкиваясь на сопротивление, мы прокладывали себе путь по городам и деревням ножами и мачете. Холодное оружие внушает страх, оно не безлико, как пули.

В Эль-Реал-де-ла-Хара люди бежали в горы, как говорится: из огня да в полымя. Их окружили марокканские стрелки, которые творили такие зверства, что мы не встречали сопротивления до самого Альмендралехо. Там мы буквально осатанели и поубивали всех, кто был в городе. Сотни мужских и женских трупов усеяли улицы. Из-за жары вонь вскоре сделалась невыносимой, и мы покинули мертвые дома, укрытые саваном стелящегося над горящими крышами дыма. Оскар пристает ко мне, требуя «записать все это», но я слишком измотан после тяжелого дня.

11 августа 1936 года, Мерида

Офицеры шутят, что они проводят среди крестьян «аграрную реформу».

Один марокканский стрелок показал нам свою грязную, вонючую коллекцию мужских яичек. У них такой ритуал — кастрировать убитых. Этого Оскар уже не вынес и написал рапорт нашему ротному командиру, после чего подобные изуверства были запрещены.

15 августа 1936 года, Бадахос

Четвертый полк легиона штурмовал Тринидад. Парни вступили туда с песней и были встречены ураганом прямого пулеметного огня, что в первый момент обратило их в бегство. При второй попытке они прорвались в ворота, и вслед за ними вошли мы, спотыкаясь об их трупы. Сражение шло за каждую улицу, но наконец мы пробились к центру. Днем всех, кого подозревали в непокорности, согнали на арену для боя быков рядом с собором. Плач и вой стоял несусветный, но нас жутко остервенило то, что столько наших полегло в начале штурма. Выстрелы гремели до ночи. Марокканские стрелки обшарили весь город, дом за домом, разыскивая тех, у кого было оружие или хотя бы синяк на плече от отдачи ружья. Помня об астурийских безобразиях, Оскар всеми силами старался удержать нас под контролем, не позволяя присоединиться к оргии мародерства и насилия, устроенной легионерами из других рот и марокканскими стрелками. Приятели мои ворчали, пока Оскар не притащил несколько ящиков с самым разным спиртным, украденным из бара. Мы сливали aguardiente,[63] анисовку и красное вино в один стакан и теперь называем этот напиток «землетрясением».

22 сентября 1936 года, Македа

Теперь я знаю, что значит быть закаленным боем. Раньше эти слова ассоциировались у меня только с ветеранами. А сейчас я понимаю, что это особое состояние ума, позволяющее держаться. Оно проистекает из необходимости принимать множество решений в крайне напряженной обстановке, полностью подавлять страх, видеть, как ежедневно вокруг тебя гибнут люди, превозмогать усталость, мириться с неизбежностью сражения.

• Предыдущая
• 43/119
• Следующая